Кончилось чистое поле. Подошла дорога к крутому оврагу. Стал спускаться в овраг Боголеп.
Жаль, что глаз не устроен сзади. Не видит дворянский сынок того, как за спиной кто-то поднялся в рост. Взлетела, как меч, дубина. Ударила молотом по шишаку. Свалился с коня Боголеп. Остался на дне оврага.
Правду сказал старик - сошлись у дворян дороги.
Ефремовский воевода Аввакум Иевлев писал царю: "Его величеству государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу холоп твой Аввакумка челом бьёт".
Писал воевода о том, что городские стены у них в Ефремове подгнили, покосились, а кое-где и вовсе обрушились. Нет у города теперь надёжной защиты. "Ако же вор Стенька прийдет к Ефремову, - писал Иевлев царю, - то быть, государь-царь, великой беде". Для строительства новых стен просил воевода денег.
Отписал царь воеводе, чтобы новые стены строили. Отпустил из казны денег. Завёз воевода в Ефремов дубовые брёвна. Нанял плотников. Начали строить стены.
Старший среди плотников Никита Зяблов воеводе понравился. Хоть и стар был годами Зяблов, но в плотницком деле оказался большим умельцем.
– Мы эти стены - враз, - говорил Никита. - Они и при внуках и при правнуках будут ещё стоять. Будь спокоен, отец воевода, Разин на них не сунется.
Каждый день приходил воевода, смотрел, как идёт работа. Стучат топоры, без устали ходят пилы.
– Шибче, шибче! - покрикивает Зяблов на плотников.
Правду сказал Никита - стены растут, как в сказке. Похвалил старика Иевлев.
– Стараемся, отец воевода, - ответил Зяблов.
Похвалил воевода плотников.
– Стараемся! - гаркнули плотники.
Притомился в делах воевода. Взяла его хворь. Пролежал он несколько дней в постели.
Но работа шла, не стояла на месте. И вот Никита Зяблов пришёл к воеводе.
– Отец воевода, готовы стены!
Не удержался Иевлев, поднялся на ноги, пошёл посмотреть на крепость.
Глянул - отличные стены. Высокие, крепкие, ладные. Даже выше старых на целый метр.
– Молодцы! - похвалил воевода.
Обошёл он крепость с одной стороны, обошёл со второй, с третьей, завернул на четвёртую. Смотрит, а там нет никакой стены.
– Как так! - взревел воевода.
– Не хватило, боярин, брёвен, - объясняет Никита.
– Как - не хватило?!
– Промашка у нас получилась. Зазря метром выше поклали стены. Но ничего, ничего, - говорит Никита. - Зато три стороны неприступные. Никакая их сила теперь не возьмёт. Не страшен, отец воевода, Разин.
Взвыл воевода:
– Да что ты, дурак, несёшь! Что же это тебе за неприступная крепость, если в ней целой стены не хватает?
Разводит Никита руками, еле улыбку в усах скрывает:
– Промашка, батюшка, промашка. И как это только у нас получилось! А ведь старались, старались, батюшка...
– Старались?! - кричал воевода. - Не царю, супостаты, служите! Стеньку, проклятые, ждёте. Вот я вам!
Приказал воевода плотников избить батогами. Однако писать обо всём царю и просить новых денег не стал. Не хватило для этого смелости.
Так и остался Ефремов с тремя стенами. Хорошо, что Разин не брал Ефремов.
Глава четвертая
КАЗАЦКОЕ СЛОВО
Два молодых казака Гусь и Присевка заспорили, кто больше народному делу предан.
– Я! - кричит Гусь.
– Нет, я! - уверяет Присевка.
– Я жизни не пожалею! - бьёт себя Гусь в грудь кулаком.
– Я пытки любые снесу и не пикну! - клянётся Присевка.
– Хочешь, я палец в доказ отрежу?
– Что палец! Я руку себе оттяпну!
Расшумелись казаки, не уступают один другому.
Разин в это время проходил по лагерю и услышал казацкий спор. Остановился он. Усмехнулся.
Заметили спорщики атамана. Притихли.
Посмотрел Степан Тимофеевич на молодцов.
– Ну и крикуны: жизнь, пытки, палец, рука. Хотите себя проверить?
– Приказывай, атаман! Слово даём казацкое.
– Грамоте учены?
– Нет, Степан Тимофеевич.
– Так вот: кто первым осилит сию премудрость - тому настоящая вера.
Смутились казаки. Не ожидали такого. Ну и задал отец атаман задачу. Однако что же тут делать? Назад не пойдёшь. Слово казацкое брошено.
Не зря говорил про грамоту Разин. Нужны ему люди, умеющие писать и читать. Мало таких. Трудно крестьянскому войску.
Пошли казаки в церковь, разыскали дьячка.
– Обучай, длинногривый.
Сели они за буквы. Пыхтят, стараются казаки.
Только трудно даётся наука. Неделя проходит, вторая.
– Сил моих больше нет, силушек! - плачет по-детски Гусь.
– Уж лучше бы смерть от стрелецкой пули! - стонет Присевка.
Проходит ещё неделя.
– Голова ты моя, бедная ты головушка! Помру я при этом деле! убивается Гусь.
– За что же муки такие адовы? Господи, праведный, за что покарал? причитает Присевка.
Стонут, проклинают судьбу свою казаки. Стонут, а всё же стараются. Слово казацкое дадено.
Прошло целых два месяца.
– Ну, ступайте, - произнёс наконец дьячок.
Словно ветром дунуло в казаков - помчались быстрее к Разину.
– Осилили, отец атаман, премудрость!
– Да ну! - не поверил Степан Тимофеевич.
– Проверяй!
Протянул Разин Гусю писаный лист бумаги:
– Читай-ка.
Читает Гусь. Правда, не так чтобы очень гладко. Однако всё верно, всё разбирает.
– Молодец, казак! - похвалил Разин.
Достал он лист чистой бумаги, протянул бумагу Присевке:
– Пиши-ка.
Пишет Присевка. Правда, не так чтобы очень быстро. Однако всё верно. Буквы не путает.
– Молодец, казак! - подивился Разин. - Оба вы молодцы! Порадовали. Не ожидал.
Засмущались Гусь и Присевка:
– Старались, отец атаман. Ведь слово казацкое было дадено.
Красавец Лёвка заснул в дозоре. Полагалась за это у разинцев смерть.
Однажды отправился Разин проверять, как службу несут караулы.
Ночь была тёмная, тёмная. Звёзд не видно. Луны не видно. Небо стояло в тучах. Выбрал Степан Тимофеевич время перед рассветом, когда дозорных особенно клонит сон.
Идёт Разин от поста к посту. То тут, то там вырываются из темноты голоса:
– Стой! Отзовись!
Отзывается Степан Тимофеевич. Узнают разинский голос дозорные:
– Здравья желаем, отец атаман!
Надёжно службу несут караулы. Доволен Степан Тимофеевич.
Прошёл он шесть дозорных постов. Остался седьмой, последний. Тут и дежурил Лёвка. "Красавец" он потому, что кончик носа был у него обрублен. Так в шутку окрестили его казаки. Когда-то ходил он походом в Ногайские степи. В каком-то бою и лишился носа.
Стоял Лёвка в дозоре у самой реки, на волжской круче у старых сосен.
Вышел Разин к речному откосу. Никто не крикнул на звонкий шаг. "Что такое?" - подумал Разин. Остановился. Тихонько свистнул. Минуту прождал ответа. Свистнул погромче. Опять тишина.
Прошёл Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой-то звук. Застыл атаман. Прислушался. Да это же просто казацкий храп.
Подошёл Степан Тимофеевич к спящему. Лёвку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиною. Что-то приятное снилось Лёвке. Он улыбался и даже ртом пузыри пускал. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.
Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Лёвка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.
– Эка же чёрт безносый! - обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Затем передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Лёвкиных рук пищаль. "Ну интересно, что Лёвка, проснувшись, скажет!"
Подошёл Степан Тимофеевич вплотную к спящему. Легонько притронулся к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглоушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.
Пришиб казак человека и только после этого стал смотреть, кто же под руку ему попался.
Глянул - батюшки светы! Потемнело в глазах у Лёвки. Бросился Лёвка к Разину.
– Отец атаман, - тормошит. - Отец атаман! Боже, да как же оно случилось?
Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Лёвки в руках пудовый.
Помчался Лёвка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.
Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся.
В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.
– Для первого раза довольно с него плетей.
– Почему же, отец атаман?!
– За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.
– Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.
