крикнуть Веласко.
Девица прицелилась ему в грудь:
— Следующая — в сердце.
Фелисиано не струсил: он мог бояться мужчин, но баб — никогда.
— Во-первых, у вас кишка тонка, а во-вторых, я здесь исполняю обязанности мясника и к кухне не имею никакого отношения.
— А-а-а, — протянула она. — Мните себя мачо! И с чего вы взяли, что я не смогу вас убить?
— Вы этого не сделаете, потому что вы женщина, а еще потому, что мой товарищ, который стоит у вас за спиной, влепит вам в затылок пулю, если вы сейчас же не опустите пистолет.
— Так я вам и поверила! Старый трюк! — она не успела закончить, как за ее спиной клацнул «винчестер» — Алварес взвел курок.
— Не двигаться! — приказал он. — Или я вас в клочки разнесу.
(Это «я вас в клочки разнесу» Алварес услышал от Фьерро, когда тот угрожал какому-то федералу, и с тех пор ждал случая, чтобы эти слова повторить. Правда, он предпочел бы обратить их к вражескому генералу, а не к сумасшедшей девице).
Женщина между тем медленно опускала оружие.
— Бросьте на землю, — приказал Веласко.
— Ни за что! Этот пистолет мне подарил Лусио Бланко, и я не позволю, чтобы он испортился только из-за того, что вам этого хочется.
— Тогда спрячьте его.
— Это уже лучше.
Женщина убрала кольт в кобуру. Алварес опустил винтовку.
— Хорошо, хорошо!.. К чему склоки? Мы же боевые товарищи.
— Вы первая начали. Нечего было задираться, — огрызнулся Веласко.
— Просто я от бессонных ночей дурею… лучше бы мне тогда умереть… Ну что, мир?
— Мир, — процедил Веласко, и они пожали друг другу руки. Ее рука была мозолистой и сильной, его — пухлой и слабой.
— И все-таки: что насчет еды?
— Опять вы за свое?!
Алварес и Фелисиано отвели женщину к сержанту Бонифасио, в чьи обязанности как раз и входило распределение провианта. Едва взглянув друг на друга, эти двое завизжали от восторга и бросились обниматься.
— Бонифасио, пузан, где тебя носило?
— Да я-то здесь, у Вильи, а вот ты где была, чертова Белем?
— То в Тамаулипасе, то в Новом Леоне, то в Чигуагуа, то в Коауиле — одним словом, там, где надо бить «бритоголовых».
— Выходит, ты теперь тоже с Вильей?
— Пока да.
«Так значит, ее зовут Белем», — думал Веласко, пожирая глазами роскошное тело воинственной дамы.
— И как же тебя угораздило? — продолжал расспрашивать Бонифасио.
— Да надоел мне тот федерал-лейтенантик: мнил себя повелителем Матеуалы. И получил он от меня по заслугам: столько пуль в него выпустила, что превратила в решето. Федералы разозлились и послали за мной в погоню целое войско.
— Сколько?
— Тысячи две солдат.
— А вас сколько было?
— Пятеро… нет, шестеро. Одного убило. Но мы прикончили человек сто.
— Вас было пять тысяч?! Где вы столько народу набрали?
— Да нет же, тупица! Ты что, не слышишь? Нас было пятеро, а за нами гнались федералы.
Фелисиано не на шутку испугался: женщина, которой он бросил вызов, была не из тех бессловесных существ, что следуют за революционными солдатами. Она сама была из их числа и легко могла пожаловаться на него кому следует.
— Ты уже знакома с капралом Веласко? — спросил Бонифасио. — Он мой помощник.
— Да, мы познакомились. И даже подружились. Правда ведь? — обратилась она к Фелисиано.
Тот молча кивнул.
— Белем — наша легенда, — поведал толстяк. — Ее у нас каждый знает. Она с нами с самых первых дней.
— Это уж ты хватил, Бонифасио! — она даже слегка покраснела и, как показалось Веласко, стала еще красивее.
— И ничего не хватил. О твоих подвигах все говорят.
— Ну, было два-три, — скромно признала она.
Бонифасио говорил правду: Белем была живой легендой. Сначала она сражалась вместе с Мадеро, потом — с Луисом Бланко, Каррансой, Обрегоном и вот теперь с Вильей. Белем управлялась с оружием как никто, и была смела, как разъяренный ягуар. Выпущенные из ее кольта пули отправили на тот свет несколько дюжин вражеских солдат. Она люто ненавидела Порфирио Диаса и еще больше — Викториано Уэрту. («Нельзя быть совершенной», — подумал Фелисиано.) Все были в нее влюблены. От ее стройного сильного тела исходил сладкий зовущий аромат, золотистые глаза таили обещание покорности и нежности, на которые способна любящая женщина, а походка и манеры у нее были такие, словно она королева пустыни. Но Белем ни в кого не влюблялась — она считала, что любовь и война несовместимы. Однако это не мешало ей время от времени «удовлетворять потребности тела», как она говорила. Она могла переспать с любым — неважно, рядовым или генералом, — единственным условием было, чтобы ее избранник ей нравился.
Фелисиано не стал исключением. Он тоже влюбился в Белем. Она крайне редко появлялась поблизости от кухни, и Фелисиано приходилось довольствоваться тем, чтобы разглядывать ее издалека в свой бинокль (особенно он любил подглядывать за Белем, когда она принимала ванну). Он сходил с ума от ревности, видя, как офицеры самого высокого ранга соперничают, добиваясь ее расположения, и радовался, когда она высокомерно и безжалостно им отказывала. Франсиско Вилья высоко ценил Белем и часто приглашал ее поужинать за своим столом, но соблазнять ее он совершенно не собирался. Они переспали несколько раз, когда оба служили под началом Мадеро, но страсть прошла, а вместо нее осталась крепкая и верная дружба.
Революция постепенно завоевала почти весь север страны, и Вилье все реже приходилось участвовать в боях. Мелкие стычки и перестрелки возникали лишь время от времени. Белем не упускала ни одной из выпадавших возможностей, и всякий раз товарищей восхищала ее безудержная храбрость. Не было случая, чтобы Белем не прибавила еще одного подвига к длинному списку уже совершенных ею и сделавших ее живой легендой. Фелисиано гордился возлюбленной и мог часами слушать истории, которые про нее рассказывали.
В ту пору затишья Фелисиано, зарезав последнюю курицу, часто садился на камень, в стороне от всех, и сочинял стихи, посвящяя их Белем. Он переписывал их на листки желтой бумаги и складывал в большой конверт, который хранил под матрацем своей походной кровати (немногого, что осталось от былых привилегий). Однажды Алварес, преследуя таракана, случайно поднял матрац на кровати своего командира и увидел лежавший там конверт. Не удержавшись, он осторожно открыл его и вынул желтоватые листки, исписанные торопливыми неровными строчками. Он начал читать с жадным любопытством, ожидая найти военные секреты, шпионские сведения или чертежи нового изобретения Веласко. Он и представить себе не мог, что Веласко втайне еще и пылкий поэт. Читая, Алварес едва сдерживал смех: стихи были не просто пошлые и
