—
Не понял?
—
Для головы не вредно, не свихнётся от учёбы?
—
Что вы! Знания делают человека выше, чище, благороднее.
—
Это от чистых помыслов вы против царя пошли?
Свешников сначала немного растерялся, но потом сказал:
—
От чистых. Если вы хотите, мы поговорим об этом, но, разумеется, без ребёнка, чтобы не смущать её.
—
Что ж, давай поговорим.
Свешников рассказал много интересного, о чём Илья Саввич и не догадывался.
—
Интересные сказки.
—
И страшные. Это не песочные часы перевернуть. Чем больше размышляю об этом, тем больше сомнений. Вы не думайте, вашей дочери об этом я рассказывать не стану.
—
Будь любезен.
Отношения к учителю у Хрустова не изменились. Он понимал, что во всём сказанном учителем есть рациональное зерно, но, как в любой сказке, попробуй разобрать, где ложь, а где намёк. Но в основном Хрустов остался доволен обучением дочери.
Однажды Илью Саввича снова потревожил урядник, пришёл в лавку и сказал Хрустову:
—
Пойдём в участок, дело есть.
—
На-ка, горло промочи, — лавочник налил уряднику водки.
—
Всё к одному, давай.
Крякнув от удовольствия, вытер усы рукавом и кивнул:
—
Пойдём, узнаешь кое-что интересное.
В участке он подвёл Хрустова к двери и стал слушать.
—
Расскажите, господин Дамкин, ещё раз, всё по порядку, о чём вы хвалились в торговых рядах в присутствии сельчан.
—
Это истинная правда! — воскликнул визгливый голос. — Ничего я не выдумывал.
И этот противно-визгливый голос стал подробно рассказывать про распутные действа с гражданкой Хрустовой Лизаветой, дочерью лавочника Хрустова. Он называл такие подробности, что даже урядник сначала покраснел, потом покрылся испариной.
—
Хватит, — тихо сказал он и медленно открыл дверь.
За столом сидел сотский и допрашивал Дамкина, серую мышку улицы, которую, даже если и увидишь, не запомнишь никогда.
—
Говоришь, распутничает Лизавета Хрустова, это в её-то годы?
—
Она ничего выглядит, лет на двадцать пять, вся в соку, — говорил довольный Дамкин.
—
Илья Саввич, сколько лет твоей дочке? — спросил урядник. — Скажи этому ловеласу, обрадуй.
Хрустов стоял онемевший от такой беспардонной лжи.
—
Одиннадцать лет ей, — выдавил он.
—
Слышал, Дамкин, девице только одиннадцать лет. За растление малолетних — тюрьма.
Дамкин сразу понял, что пощады не будет.
—
Они, эти словоблуды, что придумали — ославлять порядочных девиц перед народом. Наговорят гадостей, а потом — отмывайся. Я сначала не поверил, что такие гадости творятся, думал, ну один случай — ладно, а тут жалобы пошли от достойных родителей. Никак не могли словить, а этот попался прямо в руки сотскому.
Дамкин сжался на табуретке, зыркая глазами по сторонам.
—
Кто ещё обливает грязью честных граждан? — спросил урядник тихим голосом, но таким холодным, что Хрустову стало не по себе.
—
Н-не, не знаю, — пробормотал провинившийся.
—
Пороть! — рявкнул урядник. — Пока не вспомнит! Пять горячих, нет десять! Нет, пороть, пока всех не выдаст, а потом всем рассказать, пусть неповадно другим будет. Которых назовёт, изымать и допрашивать. Виноватых пороть, не смотреть на заслуги родителей, если таковые имеются!
Хрустов вышел из участка и, пошатываясь, пошёл домой — такая дикая подлость подкосила его. Дома он поставил перед собой коньяк и стал смотреть в окно и пить рюмку за рюмкой.
Вечером зашёл урядник.
—
Всё хорошо, Илья Саввич, злодеи пойманы и наказаны. Каждый получил по десять плетей в присутствии оболганных ими людей. Повадилась холёная молодёжь на пакости разные, теперь знать будут. До того додумались — прохожих плетьми хлестать. Едут на пролётке да кричат, чтобы уходили с дороги. Кто замешкается, получает плетью по спине — никого не щадили. Однажды полоснули плетью молодого мужика, а тот, недолго думая, вынул наган и пальнул в ответ. Кучер с козлов прямо мордой в грязь. Молодые балбесы сперва посмеялись, а кучер не поднимается, когда подошли к нему, а у того дырка в затылке. Пока сообразили, а убивца и след простыл. Свернул в Супруновский переулок, а там через «железку» перешёл — и концы в воду. Так и не нашли душегуба, но эти недоросли притихли, а теперь новое занятие нашли. Теперь, я думаю, что тоже притихнут.
—
А где эти?
—
Выпороли да отпустили по домам. Что им ещё сделаешь?
—
Спасибо и на том. Про меня наговорят, да бог с ними, а дитя-то за что?
—
Всё обошлось, ты не переживай так, — урядник ушёл домой, едва удерживаясь на ногах.
Через неделю Дамкина прямо около дома встретили два крепких мужика, били долго и молча: выбили зубы, изувечили всё лицо. Бедняга едва смог сам заползти к себе во двор. Другие злословы перепугались, из домов по одному не выходили.
Через месяц, когда пришли холода и встала река, приехали к Хрустову братья Цыганковы.
—
Как успехи? Удачно сходили в верховье?
—
Сходили, кое-что нашли, времени немного было, — сказал Евсей.
—
А карагасы не промышляют?
—
Нет, я, было, уговорил в прошлый раз, да только спугнули их. Постреливают старателей, а карагасы натыкаются на трупы, понимают, из-за чего убивают людей. Боятся. Говорят, что поиски золота не стоят того, чтобы из-за этого убивали.
—
Понятно.
—
Никодим Нестеров просил передать, что просьбу твою выполнил, говорит, что ты знаешь, о чём разговор.
—
Спасибо, не говорил, когда приедет?
—
Говорил, что, когда морозы установятся, тогда и придёт с обозом рыбы.
—
Понятно. На весну будем обоз собирать?
—
Карагасы ждут, Эликан сказал, что больше шкурок оставит для торговли.
—
Вот и здесь дело зачинается. Дай-то бог.
Евсею хотелось сказать о том, что и они с братом видели злодейство в тайге, что узнали душегуба. Но, увидев радость на лице Хрустова от известия Никодима, не стал Евсей говорить, подозревая, что здесь, возможно, замешан и Хрустов, раз у них с Нестеровым дела.
Дальше разговор шёл обыденный: Хрустов рассказал о недавней истории с Дамкиным. Всё равно кто-нибудь расскажет — уж лучше самому.
—
Хорошо, хоть до Лизаветы эти слухи не дошли. Что было бы? У неё и так характер не сахар. Могла бы и вытворить чего-нибудь.
—
За такие дела в деревне зашибли бы, забыл бы, как оговаривать людей, а то и выгнали бы, — сказал Евсей.
—
Там народ давно живёт, устои есть какие-то, порядок есть, а здесь народишко пришлый — ничего святого нет. И ещё от безделья маются. Кабы день повкалывал, так не до этого было бы, хотя кто знает? На той стороне дороги, где в основном рабочий люд ютится, процветают пьянство и драки, хоть не появляйся там, как стемнеет. Тоже порядка нету.
—
Когда народу много — всегда сыщется тот, кто воду начнёт баламутить, а в большой компании люди, что овцы: куда повели, туда и идут.
—
Верно, если вожака нету путного, то дело добром не кончится. Когда толпа попрёт, ей никакого дела до устоев и до порядка нет, друг перед другом — кто больше натворит. Правильно урядник говорит — пороть за такие дела надо прилюдно, чтобы другие видели. Глядишь, кого-то и остановит наказание.
—
Весело проживаете, — сказал Евсей.
—
Куда с добром, можно и веселее, но…
—
Лизавета учится?
—
Слава богу, радуюсь за неё, боюсь похвалить, чтоб не сглазить. Как-то подслушивал урок ихний под дверью, так она только и спрашивает: — Где, какой, сколько? Учитель не успевает отвечать.
—
Ишь ты, скоро и тебе указывать будет.
—
Будет ай нет — не знаю, но хотелось бы дело оставить в надёжных руках, боюсь только, что торговое дело ей не по душе.
