Были
потери и у сибиряков, но на фоне общей победы потери переносились не так тяжело. Только горевали по погибшим друзья-товарищи, с кем уже сдружились и ели из одного котелка. У разведчиков никто не пострадал — немцы не сразу сообразили, откуда ликвидировали офицеров, потому и не ответили.
Родион с горечью поглядывал на убитых, кого собирались хоронить, и разные мысли вертелись у него в голове.
На построении командир полка полковник Вставский поблагодарил солдат за успешно выполненный ратный труд, особо отметив разведчиков, сделавших своё дело отменно.
Через месяц полк участвовал в Лодзинской операции, длившейся целый месяц. Вот здесь по-настоящему хлебнули горького опыта сибирские стрелки. Но самое страшное для полка, как и для всей 11-й Сибирской дивизии, было Праснышское сражение, где у немцев был численный двукратный перевес, а по числу орудий превосходство было трёхкратное. Тем более, что обеспечение русской армии было неважным: кормили плохо, не хватало снарядов. Было странное распоряжение — производить не более пяти выстрелов на орудие. Вот и воюй тут. А главный удар принимала на себя 11-я дивизия.
Батальон, в котором воевал Родион, занял боевые позиции в районе Ольшевец, где разведчики опять оборудовали себе место немного в стороне от основных сил. Родион выкопал себе окопчик, приготовил обоймы с патронами. Васька с Петрухой расположились немного пониже и левее, но так, чтобы видно было друг друга.
За прошедшие полгода ребята так сдружились, будто всю жизнь прожили по соседству. Делились последним, что было, и если приходилось получать что-либо, то брали сразу на троих. За неделю до боя, о котором говорили, что битва будет очень тяжёлая, Петруха Мамаев умудрился достать новое нижнее бельё для себя и друзей. Предстать перед Всевышним, по православной вере, требовалось достойно. Перед боем сообразили баньку: на краю небольшого оврага выкопали яму, накрыли её железными прутьями, а потом сверху наложили камней, а в яме разожгли костёр. Полдня жгли дрова и грели камни, а потом огонь залили водой и на месте костра поставили палатку — вот и баня готова. Воду грели в деревянной кадке, бросая в неё горячие камни, хватило и пару, и воды. Порадовали солдаты тело веничком.
Жару хватило всем разведчикам. После баньки переоделись в чистое бельё и приготовились встретить врага по всем правилам. Для настроения нашлось и немного водки, кое-кто успел и поспать. Теперь можно было и стоять насмерть — ведь нельзя русскому солдату, тем более сибиряку, бросать позиции и убегать.
Первый выстрел раздался в 4 часа 45 минут — и начался ад. Более 800 орудий били по русским позициям. Сплошной шквал огня крушил всё подряд. Отдельных выстрелов не было слышно. Стоял сплошной рёв. Над позициями висела земля, не успевая падать от очередных разрывов. Мало спасали окопы и убежища, которые, разрушаясь, заживо погребали солдат. Брустверы сметало, и вместо них оставались огромные воронки. Кое-кто не выдерживал такого натиска, выскакивал из укрытий и бежал, не понимая куда. И тут же попадал под очередной снаряд.
На позицию, где был Родион, тоже прилетали снаряды, но не так много, как на основное место, где ожидалось сражение. Попривыкнув к взрывам, Родион посмотрел, что творится там, где в окопах был его полк, казалось, что никто не мог выжить в этом аду.
Когда 1-я германская дивизия атаковала русские позиции, самый страшный удар принял на себя 41-й полк. Стрелки ещё не пришли в себя от обстрела, как пошла в атаку немецкая пехота. Поначалу слабый отпор только подстёгивал немцев на успех, но постепенно бойцы приходили в себя и от унижения страхом, от обстрела, вылили всю злость на нападавших. То тут, то там вспыхивали рукопашные бои, люди бились молча, оттого и было особенно жутко. Противники сходились и отступали, потом снова сходились, ожесточаясь и тупея от крови. Разведчики поначалу отстреливали офицеров, но потом, когда всё смешалось и было непонятно, где свои, а где чужие, стали бить по тылам, стараясь посеять панику в стане врага. Силы были неравные. Упорная оборона окопов дала немцам возможность окружить разведчиков и первый батальон полка. Остальные уже отступили.
—
Родька! Кажись, немцы со всех сторон, что делать будем? — крикнул Васька.
—
Дай оглядеться, мы здесь не одни. Вон там, чуть пониже, ещё наши бьются, пробивайся к ним.
Родька кубарем покатился по склону вниз, останавливался, стрелял и снова скатывался вниз. Друзья пробирались следом. Так они и скатились на голову немцам, поджидавшим в засаде отступающих бойцов 1-го батальона. Родька ударил одного штыком, другого прикладом, вкладывая в удар всю силушку. Петруха Мамаев бросил винтовку и выхватил нож, он крутился между немцами и бил их ножом, пока они разворачивались с винтовками. При этом он орал благим матом, подавляя свой страх, отчего становилось жутковато. Немцы не выдержали неожиданного удара и побежали вниз, прямо на остатки первого батальона. Некоторые, скошенные выстрелами, падали. Друзья короткими перебежками рванули к своим. Пули свистели над головой, но никакая сила не могла остановить разведчиков.
Лишь к ночи остатки батальона выбрались из окружения. Их вышло только тридцать пять человек, ровно столько осталось от всего батальона. Люди были истощены морально и физически, шли с потухшими глазами, совершенно безразличные ко всему.
Родька по очереди с Васькой несли на себе раненого Петруху. В самый последний момент пуля догнала друга и пробила ногу. Петруха поначалу стонал, но потом потерял сознание, по-видимому, из-за сильного кровотечения, его срочно переправили в госпиталь, а других бойцов отправили в обоз — приходить в себя.
В обозе друзья узнали, что потери полка были очень большие. Много солдат попало в плен, значительная часть офицеров погибла.
—
Подвезло малость, вырвались. Только Петрухе досталось, авось выживет, — пробормотал Васька, засыпая от усталости.
Полк, отступая, геройски бился за каждый окоп, неся огромные потери от превосходящих сил врага. Когда от полка осталось не более пятисот штыков, его пополнили седьмым и восьмым батальонами Туркестанского полка. Сводный полк упорно оборонялся, теряя силы. 11-я Сибирская дивизия, куда входил данный полк, потеряла две трети своего состава.
Родион вместе с полком переносил все тяготы и лишения. Когда было нужно, он стойко сражался в окопах, был приказ отходить, покидал окопы вместе со всеми, вместе с ним неотлучно был и Васька Конев.
Однажды на привале после очередного похода на врага Родион сказал другу:
—
Надо было научиться ножом крутить, как Петруха, в окопах — знатное оружие.
—
Он у одного черкеса научился ещё дома, часто на улице в драках крутил так.
—
Что? И людей резал в драке?
—
Про людей не слыхивал, но страху нагонял будь здоров.
Судьба хранила их, как и тех немногих, кого пощадила пуля, до
кого не дотянулся штык. А на сборном пункте их, оставшихся в живых, оказалось чуть более пятисот человек из четырёх тысяч. Усталые, осунувшиеся, голодные, они уснули прямо на сборном пункте.
Но на этом война для них не закончилась. Остатки полка передали в пополнение 43-го Сибирского полка, и всё началось сначала, потому что немцы опять свой удар обрушили на 11-ю Сибирскую дивизию.
В результате Праснышского сражения первоначальный состав 41-го полка был практически уничтожен, кроме нескольких солдат, которым повезло пройти эту «мясорубку», среди них был и Родион Цыганков.
За эти бои Родион был награждён Георгиевским крестом четвёртой степени.
После таких кровопролитных боёв 41-й полк потерял всех бойцов, хотя было ещё много сражений. Родион Цыганков заработал второго Георгия третьей степени, участвуя в вылазке разведчиков у деревни Боровая, где по собственной инициативе дерзкой атакой выбили они немцев за реку Неман и освободили деревню. Непосредственно в самой атаке он не участвовал, поддерживал точным огнём из схрона, пристрелив несколько офицеров. Оставшиеся без руководства солдаты с испугу отступили: форсировали реку, на чём пришлось. Из деревни, которую они освободили, Васька принёс несколько кружков домашней колбасы и сыру.
