— Он не падает, — волнуясь, прошептал епископ.
— Где ты удовлетворяешь свои инстинкты? — спросил Николау, постукивая пальцами по столешнице.
Ее голос. Да, конечно. Это был голос, который он столько раз слышал на склоне горы Монжуик.
— Арнау Эстаньол! — Крик инквизитора заставил его очнуться и вернул в зал заседания суда. — Я спросил, где ты удовлетворяешь свои инстинкты?
— Я не понимаю вашего вопроса.
— Ты — мужчина. За многие годы у тебя не было связи со своей женой. Это очень просто: где ты удовлетворяешь свои потребности как мужчина?
— За все эти годы, о которых вы говорите, у меня не было связи ни с одной женщиной.
Он ответил машинально, не задумываясь, продолжая думать о своем: «Охранник сказал, что та пожилая женщина моя мать…»
— Лжешь!
Арнау вздрогнул.
— Члены трибунала видели, как ты обнимался с еретичкой. Разве это не значит иметь связь с женщиной?
— Это не та связь, которую вы подразумеваете.
— Что еще может заставить мужчину и женщину обниматься на людях? — Николау нервно взмахнул рукой.
— Похоть?
— Боль.
— Какая боль? — не сдержался епископ.
— Какая боль? — настаивал инквизитор, раздраженный молчанием Арнау.
Перед глазами Арнау вспыхнуло пламя, осветив лица членов трибунала.
— Боль от казни еретика, который осквернил святую хостию? — воскликнул инквизитор. — Вот какую боль ты испытываешь как добрый христианин? Тяжесть правосудия над бездушным осквернителем и опустившимся вором давит на тебя?
— Он таким не был! — крикнул Арнау.
Все члены трибунала, включая нотариуса, заерзали на своих местах.
— Эти трое признали свою вину. Почему ты защищаешь еретиков? Евреев.
— Евреи! Евреи! — продолжал кричать Арнау. — Что с того, что они евреи?
— Разве ты не знаешь? — спросил инквизитор, и его голос зазвенел. — Они распяли Иисуса Христа.
— А разве они недостаточно заплатили за это своей жизнью?
Арнау встретился взглядом с членами трибунала. Все они напряженно смотрели на него.
— Выпрашиваешь для них прощение? — язвительно спросил Беренгер д’Эрилль.
— Разве не таковы заповеди Господни?
— Единственный путь — это обращение! Нельзя прощать того, кто не раскаялся! — рявкнул Николау.
— Ты говоришь о том, что произошло больше тысячи трехсот лет тому назад. В чем должен раскаяться еврей, родившийся в наше время? У него нет никакой вины за то, что произошло тогда, — запальчиво ответил Арнау.
— Все, что заключает в себе доктрина иудеев, говорит об их ответственности за ошибки предков и призывает принять на себя вину.
— Они только впитывают в себя идеи, изучают верование, как м…
Николау и Беренгер вздрогнули: почему нет? Разве это не так? Разве этого не заслуживал тот униженный человек, который отдал свою жизнь за свою общину?
— Как мы, — решительно заявил Арнау.
— Ты облекаешь католическую веру в ересь? — Лицо епископа пошло пятнами.
— Мне не подобает ничего сравнивать; эту работу я оставляю вам, Божьим людям. Я просто сказал…
— Мы прекрасно знаем, что ты сказал! — перебил его Николау Эймерик, повышая голос. — Ты поставил на один уровень подлинную христианскую веру, единственную, истинную, с еретическими доктринами иудеев.
Арнау смотрел на трибунал. Нотариус, не поднимая головы, продолжал записывать. Солдаты, стоящие неподвижно у дверей, казалось, окаменели. Николау улыбнулся. Скрип пера, которым нотариус старательно водил по бумаге, проник в Арнау так глубоко, что дошел до мозга костей. Он почувствовал, как у него похолодело внутри. Генеральный инквизитор заметил смятение обвиняемого и язвительно улыбнулся. Да, читалось в его взгляде, это — твои заявления.
— Они как мы, — упрямо повторил Арнау.
Николау жестом показал, чтобы он замолчал.
Нотариус продолжал писать еще несколько секунд. «Здесь останутся твои слова», — словно бы говорил инквизитор, наблюдая за нотариусом. Когда тот закончил записывать, Николау улыбнулся снова.
— Заседание прерывается до завтра, — громко объявил он, поднимаясь с кресла.
Мар устала слушать Жоана.
— Куда ты идешь? — спросила ее Аледис, но Мар только посмотрела на нее. — Ты ходишь туда каждый день, но ничего не добилась.
— Я добилась главного: теперь Элионор знает, что я здесь и что я не прощу того, что она сделала. — Заметив, как Жоан поспешно отвернулся, Мар добавила: — Увидев ее через окно, я поняла: она не сомневается, что Арнау — мой. Я видела это в ее глазах еще тогда, в замке Монтбуй, и думаю, что она живет с этим уже очень давно. Я хочу, чтобы баронесса ни на минуту не забывала, что я победила.
Когда Мар выходила из трактира, Аледис проводила ее взглядом.
Мар проделала тот же путь, что и вчера, и вскоре была у ворот особняка на улице Монткады. Она изо всех сил ударила в молоточек на воротах. Элионор отказывалась принимать ее, но она должна была знать, что Мар здесь, внизу.
Старый слуга открыл смотровое окошко.
— Сеньора, — сказал он ей, — вы же знаете, что донья Элионор…
— Открой дверь! Я только хочу увидеть ее, пусть даже через окно, за которым она прячется.
— Но она не хочет, сеньора.
— Она знает, кто я?
Мар увидела, как Пэрэ повернулся в сторону окон особняка.
— Да.
Мар снова с силой ударила молоточком.
— Не делайте этого, сеньора, или донья Элионор позовет солдат, — посоветовал ей старик.
— Открой, Пэрэ.
— Она не хочет видеть вас, сеньора.
Мар почувствовала, как чья-то рука легла ей на плечо и осторожно отстранила ее от двери.
— Возможно, баронесса захочет увидеть меня? — услышала она, прежде чем какой-то мужчина тоже подошел к окошку.
— Гилльем! — вскрикнула Мар и бросилась, чтобы обнять его.
— Ты меня помнишь, Пэрэ? — спросил мавр, обнимая Мар за плечи.
— Как мне не помнить?
— Тогда скажи своей госпоже, что я хочу ее видеть.
Когда старик закрыл окошко, Гилльем подхватил Мар за талию и поднял ее. Смеясь, Мар болтала ногами в воздухе. Потом Гилльем поставил свою любимицу на землю и заставил сделать шаг назад, чтобы рассмотреть ее.
— Моя девочка! — воскликнул он сдавленным голосом. — Как долго я ждал, чтобы приехать сюда и снова поднять тебя! Но теперь ты весишь гораздо больше. Ты стала настоящей…
Мар снова бросилась к нему в объятия.
— Почему ты меня покинул? — спросила она и расплакалась.
— Я всего лишь раб, девочка моя. Что мог сделать простой раб?
— Ты был мне как отец.
— А сейчас нет?
— Ты всегда им будешь.
Мар крепко обняла Гилльема. «Ты всегда им будешь, — подумал мавр. — Сколько времени я потратил зря, находясь вдали от нее!» Он повернулся к смотровому окошку.
— Донья Элионор не хочет вас видеть, — послышался ответ изнутри.
— Передай баронессе, что очень скоро она получит от меня весточку.
Солдаты сопроводили его обратно в камеру. Пока охранник надевал на него оковы, Арнау не отрывал взгляда от тени, которая лежала, поджав под себя ноги, в другом конце мрачного помещения. Он продолжал стоять даже после того, как охранник вышел из камеры.
— Откуда ты знаешь Аледис? — громко спросил он старуху, когда шаги в коридоре стихли.
Арнау показалось, что тень вздрогнула, но затем снова замерла.
— Откуда ты знаешь Аледис? — повторил он. — Что она здесь делала? Почему эта женщина навещает тебя?
Молчание, полученное им вместо ответа, заставило его вспомнить блеск больших карих глаз.
— Что общего у Аледис с Мар? — взмолился Арнау, снова обращаясь к старухе.
Он попытался расслышать, дышит ли она, но вздохи и стоны несчастных людей смешивались в тишине с дыханием, которым отвечала ему Франсеска. Арнау окинул взглядом лежавших на земле людей: никто не обращал на него ни малейшего внимания.
Трактирщик сдвинул большую миску над очагом, увидев Мар, появившуюся в сопровождении роскошно одетого мавра. Он занервничал еще больше, когда за ними вошли двое рабов с вещами Гилльема. «Почему он не отправился в альондигу, как все торговцы?» — подумал трактирщик, встречая богатого гостя.
— Это — большая честь для нашего заведения, — учтиво произнес хозяин, кланяясь с излишним подобострастием.
Гилльем подождал, пока трактирщик закончит угодничать.
— У тебя есть где остановиться?
— Да. Рабы могут заночевать в…
— Остановиться всем троим, — перебил его Гилльем. — Две комнаты: одна — для меня, а другая — для них.
Трактирщик перевел взгляд на юношей с большими темными глазами и кучерявыми волосами, которые молча ждали, стоя за спиной хозяина.
— Да, — ответил он. — Если, конечно, это вас устроит. Пойдемте со мной.
