ногах.
Вяземский кинул кожаный мешок с серебром в лодку, а сам же придержал Басманова под руку. Кузьма подвёл Пальского да погнал его в лодку. Димитрий занял место подле Бориса, принялись ожидать.
– Даже не обнимемся на прощание? – спросил Михаил, распахивая свои объятия.
– Катись уже к морскому чёрту, – хмуро бросил Афанасий.
– Я Федьке, – усмешкой бросил Луговский, отходя к пристани. – Батюшке поклон передавай!
Михаил махнул рукой да прыгнул в лодку. Скрылось их судёнышко, затерялось меж пологих холмов. Афанасий хмуро оглядел Басманова, уж не зная, какие слова он будет подбирать перед государем в своё оправдание.
* * *
Вяземский стоял, обхватив себя одной рукой, второй прикрыл лицо, глядя, как девицы крепостные врачуют жуткие раны на всём теле Фёдора. Боле всех пострадала спина – всё сплошной синяк, да хлёсткие раны продрали юношу до крови. Девочки промывали его раны на спине, обмакивая полотенца в кадку с едким настоем на спирту.
Фёдор вновь шикнул, когда очередной раз крестьянка обтёрла глубокую рану. Вновь и вновь выжимались полотенца и всё подносились новые. Басманов опустил голову, упёршись локтями в колени. Временами по всему его телу проходила судорожная волна, и Фёдор сдерживался, дабы не ударить девку подле себя.
Афанасий помотал головой, тяжело вздыхая. Он рухнул в кресло, уронив голову себе на грудь. Девица из крепостных поднесла ему водки.
– А вот, право, могло сделаться хуже? – спросил Вяземский.
Фёдор усмехнулся, не поднимая головы.
– Поверь, Афонь, могло, – ответил Фёдор.
Князь сорвался на громкий, дурной да баламошный смех. На то уж и Фёдор взор свой поднял, да девицы подле него притихли. Смех тот вовсе сделался уж беззвучным, а степенно и сошёл на нет. Разразившись им, он опрокинул чарку, занюхав рукав. Резкий выдох отдал низким рыком, и князь в ярости кинул чарку в стену. Вяземский поднялся со своего места, предавшись потерянному метанию.
– Ох, Федя, Федя… – бормотал Вяземский, схватившись за голову.
– Мы ж условились, Афанасий Иванович, – молвил Фёдор. – С царём я уж изъяснюсь.
Князь хмуро посмотрел на Басманова.
– То-то славно! – бросил Вяземский, подходя к Фёдору. – Царь уж на полпути в Новгород! Ни Луговского, ни Пальского, на тебе живого места нет! То-то славно будет!
Фёдор молча проводил взглядом Вяземского, покуда тот гневно поднялся по лестнице. Басманов усмехнулся, откинувшись на спинку кресла, да сразу отстранился, досадливо простонав.
* * *
Фёдор едва мог улечься – раны разнылись много сильнее, нежели накануне. Юноша старался предаться сну, но пытки давали о себе знать. Порой Фёдор чувствовал себя придавленным, будто каменной плитой. Он подскочил в кровати, скидывая одеяло. Резкие движения вновь открыли раны, и кровь просочилась прямо на перину. Фёдор вспоминал те страшные мгновения отчаяния и беспомощности, которые он испытал, распластавшись на столе под градом жестоких ударов, но вместе с тем в его сердце горела страстная гордость. Разум наполнялся пьянящим ощущением, и отчего-то до того радостным, что пришлось юноше зажать рот свой рукой, чтобы не предаться смеху. До утра Фёдор уж не смыкал глаз, тем паче что со дня на день – Бог пошлёт, так и вовсе завтра – в Новгород прибудет государь.
К полудню Вяземский и Фёдор сидели внизу. Свет мягко лился в палату. Афанасий не мог брать ни куска в рот, снедаемый тревогой, как бы он того ни старался скрывать.
– Полно же тебе тревожиться, Афонь! – молвил Фёдор, устав уж от метаний Вяземского.
– Тебе-то легко говорить, басманский ублюдок! – огрызнулся Вяземский. – Всё на мне, и всё впустую!
Басманов поджал губы да лукаво улыбнулся. С его уст сорвалась короткая усмешка. Вяземский замер, поглядев на юношу.
– Чего потешаешься, поделись-ка! – Афанасий ударил по столу.
– А ежели я чего разведал у Луговского? – спросил Фёдор, вскинув бровь.
– Врёшь, – молвил Вяземский, чуть помедлив.
Басманов пожал плечами, усмехнувшись. Вяземский схватил Фёдора за шиворот, вдарив в стену. Юноша шикнул от боли да зажмурился, но улыбка не сходила с его уст.
– Чего ты разведал?! – сквозь зубы процедил Вяземский.
– Руки, Афонь, – пригрозил Басманов, не повышая тона, но голос его будто бы сделался ядовитым.
Вяземский отпрянул от Фёдора, не скрывая презрения на своём лице.
– Выкладывай, – приказал Вяземский.
Басманов помотал головой да взмахнул рукой.
– Такие вести пущай несёт тот, кто и шкурой своей подставлялся, – молвил Фёдор, прохаживаясь по зале.
Вяземский хмуро вздохнул, потерев переносицу, как вдруг резкая мысль пронзила его разум.
– Федя… – протянул Афанасий, поднимая взгляд на юношу.
Басманов обернулся через плечо. Его взгляд мельком метнулся по комнате, а затем посмотрел на князя.
– Федюш, а что же это значится, «подставляется»? – спросил Афанасий, медленно подступаясь к Басманову. – Сам напросился к Луговскому, сучья морда!
Юноша пытался посторониться, да не успел – Вяземский наотмашь ударил его по лицу. Фёдор, пошатнувшись, отошёл к стене, упёршись о неё рукой. Кузьма не успел подоспеть вовремя, но нынче уж схватился за руку Вяземского. Афанасий так взвёлся, что и не почуял, как ратный человек сдерживает ярость его.
– Полно! – шикнул Кузьма.
Афанасий с рыком перевёл дыхание и, обведя взглядом потолок, поглядел на Басманова.
– Федь?.. – взволнованно молвил князь.
Юноша не поднялся в полный рост, а лишь напротив, сполз к земле и всё держался за лицо своё.
– Федя! – Вяземский метнулся к нему.
Басманов обхватил одной рукою себя за горло, второю поперёк живота. В резком и мучительном приступе его вырвало с кровью на пол. Вяземский встал в ступоре, не ведая, как поступить. Крестьянские же девки тотчас побежали за водой да кликать старших баб-знахарок.
Фёдора вновь вырвало, и крови было много больше. Всего Басманова охватила лихорадочная дрожь. Вяземский не знал, куда податься. В беспомощной растерянности он метался взглядом по горнице и уж в самом деле понадеялся, что рассудок его оставляет, ведь нынче заслышал он, как во двор въезжают всадники. Вяземский сглотнул, проводя рукой по своему лицу.
«Да неужто же?..» – Афанасий с мольбой глядел на дверь, ибо ведал, что с минуты на минуту свершится суд над ним.
К тому времени, как дверь отворилась, Вяземский уже был ни жив ни мёртв. Фёдор лежал на коленях крестьянки. Девица трясущимися от ужаса руками придерживала его волосы, покуда Фёдор выл зверем от страшного огня, что снедал его.
На пороге стоял царь с первою свитой своей. Иоанн не слышал ничего, кроме приглушённого окрика Басмана-отца. Алексей метнулся к сыну. Взор царя помутнел, он не видел ни единого предмета – всё пятна.
Но милосердие забытья отступало. Малюта стоял по правую руку государя, всё выжидая приказаний царя, да вот не до Скуратова уж было владыке. Царский взор едва-едва прошёлся мимо Фёдора, и этого страшного мгновения хватило, чтобы вновь поразить
