Другими словами, как сказал один современный историк о нашем синхронизированном воображении, «у Девы Марии в XVII веке было больше шансов явиться французскому крестьянину, чем жителю среднешотландской низменности» [81]. Более того, «заколдованные» заставляли вымысел звучать в унисон с собственными реальными историями. Сюзанна Шелден пережила нападение индейцев – и сообщала об ужасных зверствах там, где Энн Патнэм – старшая видела мертвых младенцев. Обе они предъявили миру изображения своих тревог. Это правда, как указывал Брэттл, что нельзя видеть с закрытыми глазами. Но что мы видим, когда закрываем глаза, – и кто может подтвердить это или опровергнуть?
Когда девочки постарше начали биться в конвульсиях, в игру вступили дополнительные силы. Пятеро из тех, кто вскоре станет самыми ярыми обвинительницами, впервые вышли на сцену лишь после напористого свидетельства Титубы. Все они были служанками и достигли возраста, когда подростки с восторгом бросаются из засады на взрослых, когда зависимые условия приводят к бунту. У них могла иметься программа, которой они следовали более осторожно, чем Абигейл Хоббс. Они уже познали проблемы, пока незнакомые девочкам помладше, уже углубились в чащу греха и соблазнов, которую так искусно обрисовала Элизабет Нэпп. Они лучше улавливали конфликты, требования, секреты и авансы взрослых, лучше чувствовали волков в овечьей шкуре. Играл ли тут роль элемент сексуальности? Можно как угодно расценивать уколы, клевки и щипки, брошенные в пространство вилы, выгнутые с намеком спины и яростно сжатые колени. До нас не дошло ни одного конкретного свидетельства. В основном на ведьм в их постелях жаловались мужчины. Но что в юности не сопряжено с эротическими страхами и вожделением? [82] Битва за душу мечущейся и стонущей молодой женщины, конечно же, щекотала нервы кое-кого у ее кровати. А мужские отзывчивые руки никак не могли быть нежеланными. В 1693 году Маргарет Рул прогнала собравшихся вокруг ее ложа женщин, но не мужчин. Особенно активно она останавливала одного молодого посетителя: схватив его за руки, девушка усадила юношу обратно на место.
Истерия заразна и все время требует внимания. Экстравагантные самобичевания вполне естественны для подростков. Как, должно быть, нелегко неудовлетворенному, обездоленному девятнадцатилетнему существу вроде Мерси Льюис упустить шанс попасть в свет софитов! [167] Разве кто-нибудь когда-нибудь раньше слушал затаив дыхание каждое ее слово? Джордж Берроуз точно не слушал. Для девочек, лишившихся отцов, заколдованные справились прекрасно: они завоевали общество и сочувствие всех мужчин, каких знали (кроме Джона Индейца, до Андовера не было ни одного обвинителя-мужчины). У многих имелись причины для травмы; некоторые совершенно точно разыгрывали спектакль. Театр – давнее убежище для несчастливого детства. Возможно, когда Мэри Уолкотт пришла поздравить преподобного Лоусона с возвращением в деревню, она принесла с собой послание бывшего прихожанина. Также возможно, что она явилась к нему в дом как предзнаменование грядущих чудес: это была одна из двух девочек, на чью способность видеть призраков Пэррис особенно полагался. Девушки постарше вступили в продуманный сговор друг с дружкой и с некоторыми взрослыми. Иначе телепатические сцены в зале суда организовать было нельзя. Сюзанна Шелден не сама связывала себе запястья. Младшая Энн Патнэм и Элизабет Хаббард не поодиночке догадались, что Берроуз – заклинатель, выше по званию, чем простой колдун, – невиданное прежде в Массачусетсе разделение. Несмотря на адские муки, племянница Пэрриса сумела как-то добраться до таверны и очень кстати обнаружить там молодого человека с рапирой, который смог спасти ее от призрака.
Мы никогда не узнаем, какого размаха достигла эта эпидемия фальши и лицемерия. Смелые пророчества множились, как указания гениального режиссера. Не составляло большого труда их сочинять, по крайней мере настойчивому ребенку, обладавшему даром хорошо складывать слова. В 1720 году аналогичный случай колдовства вспыхнул в пятидесяти километрах к западу от салемской деревни [83]. В центре находилась начитанная одиннадцатилетка с цепкой памятью, верная младшая сестра, секретный контракт и лестница для сцен с полетами. Оказывается, не так уж сложно щипать себя за лоб или впиваться зубами в собственную руку. Когда ты запускаешь через весь молельный зал свою муфту, а вслед еще и ботинок, – скорее всего, ты сводишь счеты, а не страдаешь от заклятия или истерии. И до нас до сих пор доносятся недвусмысленные намеки: обвинительницы пытались развернуть вспять собственные обвинения. Девочки признавали, что жаждали веселья [85] [168]. В кои-то веки они не дрожали от страха перед своими хозяевами, а сами командовали парадом – или так казалось; один судья сломал свою трость, пытаясь достать ею призрака. В этом отношении Салем также переворачивает привычные условности. Это назидательная сказка, но поставленная с ног на голову: дитя плохо себя ведет, а наказан за это окружающий его мир.
Галлюцинации ли, фантазии ли – но так, в переработанном виде, пораженные колдовством дети предъявили миру все, что впитали от взрослых: угрозу вторжений, исторические пророчества, библейские образы, местные сплетни. Они знали, что в плаще Сары Гуд имеется дырка, а у Деливеранс Хоббс – рана в боку, полученная до мнимой поножовщины в таверне. Они знали имена выдающихся, неприятных или враждебных членов других сообществ, включая строптивых топсфилдских подростков. Вопрос не в том, почему они пересказывали абсурдные сказки, но почему именно в 1692 году им поверили. Легче понять реальные или придуманные видения подростков, чем фантастические бредни окружающих их взрослых. («На самом деле, – считает современный психиатр, – даже с психически здоровой девочкой-подростком может быть что-то не в порядке» [86].) То памятное первое свидетельство Титубы фактически не имело никакой религиозной основы, к тому же было весьма расплывчатым. Взрослые преобразовали подростковые беды, добавив к ним повестку дня (Патнэм), осуждение (Хэторн), одержимость (Мэзер со своей фиксацией на Швеции), наделив девочек силами, о которых те, вероятно, и не подозревали [169]. Волшебные истории – это ведь тоже коллективные упражнения, бабушкины сказки, на которые мужчины навели лоск. И сохранили их тоже мужчины. Хэторн задавал юным девам наводящие вопросы и частично подсказывал ответы, вкладывая в их уста знакомую, но извращенную историю, перекроенную из священных текстов, звучавших с массачусетской кафедры. Совпадение ли, что именно Хэторн в 1689 году снимал под присягой письменные показания о якобы плетущемся Андросом заговоре – зловещем плане уничтожить Бостон, захватить все города Массачусетса и принести колонистов в жертву врагам-язычникам? Хэторн тогда обнаружил, что Андрос ради своей выгоды подкупал индейцев, раздавая им золотые кольца, деньги и тексты, которые, как он утверждал, «лучше Библии» [87]. Этот «чудовищный план» все время пробивается сквозь салемские свидетельские показания – политический заговор, переиначенный в заговор религиозный. Слепые суеверия повлекли за собой обвинения. Поспешные политические решения
