большой клумбы на площади. У орудия стояли бородатые артиллеристы. Штернберг обошел пушку.
— Женя! А панорамы-то у орудия нет?
— Нет. Панораму господа юнкера сперли. Ну, как-нибудь!.. Если не сумеем прямой наводкой, то рассчитаем угол наводки... А, товарищ профессор астрономии?
— Рассчитать-то рассчитаем. А снаряды где?
— Послали грузовики на Раевские склады. Там есть снаряды для тяжелой артиллерии. Ну, пошли пока назад.
Настроение в штабе все время повышалось. К штабу то и дело подходили вооруженные отряды красногвардейцев. Их сразу же направляли на остоженские позиции. С утра бои разгорелись с еще большей силой. Даже на Калужской площади слышны были непрерывные пулеметные раскаты, и время от времени глухо ухал одиночный орудийный выстрел. Где? Чей?
Штернберг решительно отклонил предположение направить часть отрядов на Большой Каменный мост.
— Сейчас незачем! Не так у нас много сил, чтобы их распылять. Наше главное направление — штаб округа. Если мы его возьмем, у нас сразу же развязываются руки. Тыл обеспечен. Юнкеров на западе Остоженки и Пречистенки мы остановили уже, и дальше они не продвинутся.
— У них есть батарея трехдюймовок?
— Есть. Но она учебная. У них нет или почти нет снарядов. А артиллерийские склады — наши. Нет, все их преимущество именно в пулеметах! А мы должны иметь преимущество в артиллерии.
— Павел Карлович! Артиллерии трудно действовать в условиях города. Артиллерийские снаряды разрушают дома. Что о нас будут говорить!
— Ну, да, разрушают дома! А пулеметы только убивают людей. Только! Дома жалеем — на людей наплевать! В домах, где находятся пулеметные гнезда юнкеров, жильцов нет. Все попрятались. Одним пушечным выстрелом мы ликвидируем источник убийства десятков, а то и сотен люлей. И мы обязаны пустить пушки в ход!.. Поехали на позиции!
Сразу можно было понять, что Замоскворечье стало тылом. Позади была тишина, не стреляли у Крымского моста, были распахнуты ворота Интендантских складов. Зато правее, в переулках Остоженки, почти безостановочно гулко стреляли из винтовок, пулеметы заводили свой треск, останавливались и снова начинали. Было слышно, как по крышам домов звякают излетные, уже утратившие свою силу пули...
— Нагнитесь! Да пригнитесь же, Павел Карлович!..
Спутники Штернберга нервничали. Среди серых шинелей солдат, темных курток и пальто красногвардейцев высокая, плотная фигура Штернберга, его кожаная одежда, седая борода, очки на большом горбатом носу действительно бросались в глаза издали. Но Штернберг не слушал советов. Навстречу ему из мелких, только что отрытых окопов подымались веселые, восторженно на него глядевшие люди. В Замоскворечье уже знали, что военными действиями Красной гвардии руководит не кто-нибудь, а самый настоящий профессор. Профессор! Вот уж никогда не приходило в голову ни Штернбергу, ни его коллегам, что это столь мирное звание способно приобрести боевую репутацию.
Из штаба Добрынина Штернберг вышел в Ушаковский переулок и прислушался к перестрелке. У него было впечатление, что самые сильные бои идут сейчас в центре, на Тверской.
— Неужели юнкера предприняли решительное наступление на Совет? А может, и взяли его?..
И Штернберг вдруг представил себе, как врываются эти озлобленные, натренированные юнкера в Совет, как вытаскивают и гонят к кирпичной стене двора старого Смидовича, Ногина, Соловьева, Аросева, женщин... Варвару...
У лицея он сел на грузовик и попросил поскорее ехать на Калужскую.
ВЕЧЕРА В ТРАКТИРЕ ПОЛЯКОВА
Что это? Там, где, как считал Штернберг, находился уже глубокий тыл, там, где находился штаб ВРК и Замоскворецкий Совет, гулко трещали выстрелы, раздавались пулеметные очереди. Никаких вооруженных людей не было на Коровьем валу, но пулемет трещал во дворе Совета. Хватаясь за наган, Штернберг открыл калитку ворот поляковского трактира и чуть не задохся от запаха пороха и вина. На ступенях черного хода припал к пулемету солдат и в упор расстреливал гору ящиков, стоявших в конце огромного двора. Рядом несколько красногвардейцев со смехом поддерживали пулемет огнем своих винтовок... В ящиках гулко, с каким-то необыкновенным звоном, лопались бутылки, их содержимое потоками бежало по ящикам и низвергалось на землю, уже всю пропитанную вином и водкой.
— Помилуй бог! У нас каждый пулемет на счету! А здесь он на что употреблен? — спросил Штернберг у председателя Совета Косиора, внимательно наблюдавшего за происходящим.
— Правильно употребляем! — мрачно ответил Косиор. — Эти сволочи, трактирщики, начали бесплатно раздавать красногвардейцам водку. Появились какие-то темные типы, раздают «для храбрости» вино красногвардейцам, уговаривают их разнести казенные винные склады. Мы этих провокаторов схватили, посадили в Серпуховской арестный дом. А из наиболее угрожаемых мест привезли ящики с вином сюда. Это ж ясно, кто делает!
Штернберг спустился вниз, в комнату штаба, и сразу же понял, что произошло что-то очень важное. Файдыш разговаривал по телефону. Тому самому городскому телефону, который уже больше двух суток молчал. Файдыш закричал в трубку:
— Да вот товарищ Штернберг как раз появился. Сейчас даю ему трубку.
Это был Аросев. И говорил он из Совета. Из дома генерал-губернатора. Штернберг только сейчас понял, с какой силой подавлял он в себе страх перед тем, что может случиться в этом доме.
Голос Аросева был почти счастливый.
— Павел Карлович! Приветствую, наконец! Ну, кажется, наступил решительный перелом. Наши взяли градоначальство! Почти весь Тверской бульвар и Тверская до Охотного — наши. Подходим прямо к Думе... Телефонную связь восстановили со всеми районами. Пресненцы вышли на Кудринку и движутся вниз по Никитской... Лефортовцы и рогожцы-симоновцы ведут бои на территории Алексеевского училища. Словом, вся периферия у нас в руках, наступление идет к Центру. Как у вас со штабом округа?
— Думаю, что активизируемся. У вас связь, Александр Яковлевич, через общую телефонную?
— Не беспокойтесь! Посадили своих телефонистов, юнкера нас не подслушивают.
— Александр Яковлевич, есть ли у вас связь с Мастяжартом?
— С Мастерскими тяжелой артиллерии? Есть. Туляков с отрядами наступает на Алексеевское, а Демидов в мастерских возится с артиллерией.
— Вот-вот! Передайте товарищам в центральном ревкоме, что я категорически за то, чтобы начала работать артиллерия. В Мастяжарте несколько десятков совершенно годных шестидюймовок. И снаряды к ним есть. Юнкера сдадутся, только если против них будет обращен этот кулак! Ради бога не тяните!
— Да не дойдет дело до осадной артиллерии! Но я передам ваше мнение, Павел Карлович. Посадите на связь с нами человека.
— Посадим.
Ах, как
