― Они отыскали Тольфу, ― сказал ему Николас. ― Какая удача.
― Лучшая форма защиты… Да, Джованни да Кастро отыскал Тольфу в тот самый момент, когда последние залежи квасцов оказались в руках у турков. Ты жалуешься? Ты ведь попал в Себинкарахисар. Твой парусник доверху наполнен квасцами… Последние не обложенные пошлинами квасцы высочайшего качества, которые разойдутся по всей Европе, пока не начнутся разработки рудника в Тольфе по франшизе Медичи с особыми правами, заявленными за моим братом Зорзи…
― Кто же сообщил да Кастро, где искать? ― поинтересовался Николас. ― Наш бальи ведь приходится двоюродным братом Пьеро Бембо.
― Докажи, ― невозмутимо парировал грек. ― По крайней мере, генуэзцы больше ничего не получат: радуйся хотя бы этому. Я слышал, ты сумел избавить девочку от похитителя. Воистину герой, хоть и терзаемый сомнениями. Учитывая все обстоятельства, вы вполне могли сами выбрать ей мужчину семь месяцев назад и избавиться от неприятностей. Репетиция перед Трапезундом… Я уж думал, что умру от старости, прежде чем ты наконец примешь решение. Слабеющий император, недоразвитый вождь туркменов, безумный турок, задумавший покорить всю Азию и Европу… Разве ты не мог понять, что происходит?
― Не так ясно, как венецианцы, ― ответил Николас. ― Они не хотели рисковать своими кораблями в Черном море и сознавали, что не смогут сдержать ни турков, ни туркменов и потому нашли кого-то, кем можно было запросто пожертвовать и кто выполнит за них всю грязную работу. Должен признать, ― добавил он, ― что меня весьма впечатлила Великая Церковь и ее хор. «Кто велик, как наш Господь? Ты, Боже, чудотворящий…» Они молились на том самом месте, где молится сейчас султан, а соловей…
― Пел им обоим, ― закончил грек. ― Подражай соловью. Пой. Ты жив, а Дориа ― нет.
― Но почему бы и ему не остаться в живых? Он ведь всего лишь играл.
― Ты говоришь так, словно винишь во всем меня.
― Верно, ― подтвердил Николас. ― Хотя, конечно, в конечном итоге, вина лежит на мне. Команде, чтобы объединиться воедино, нужны конфликты и препятствия, и своих людей я укреплял в стремлении видеть в Дориа естественного врага. Он ответил тем же. Я не стал их удерживать. Он напрягся сверх своих возможностей, и это уничтожило также его брак. Если бы не я, Катерина была бы счастлива. Если бы не вы…
― Объясни, ― потребовал грек.
― Не думаю, что стану себя утруждать. Мне сказали, у вас есть для меня письмо.
― Объясни, ― невозмутимо повторил его собеседник.
― А что вам непонятно? Меня привела сюда Венеция, и она же стояла за всем происходящим. Да, конечно, я внешне действовал от лица Флоренции, но это не имело никакого значения. Если бы турки потерпели поражение, Флоренция получила бы процветающую базу для своей торговли. Если бы победили турки и перебили нас всех, то со временем явился бы другой флорентиец в надежде на теплый прием, ибо султан уважает Флоренцию, которая не претендует на строительство империй. ― Внезапно он поднялся с места и уставился себе под ноги.
― Продолжай, ― велел грек.
― Но Венеция знала, что турки победят. Она знала, что империя разлагается. Знала, как слаб Узум-Хасан. Подозревала, что Грузия не придет на помощь и тем более ничем не поможет Запад. Венеции требовалось вывезти из города своих людей, но не хотелось терять при этом корабли; в любом случае бальи, скорее всего, ничуть бы не пострадал. Кроме того, Синьории очень хотелось уничтожить своих соперников-генуэзцев, но им мешал император и прочие торговцы. Поэтому они отправили туда меня, чтобы посмотреть, как я справлюсь. В лучшем случае я помог бы вытащить оттуда их товары, в худшем ― они бы ничего не потеряли. Вот почему когда султан занял город и превратил все церкви в мечети, венецианские торговцы скоро смогут туда вернуться, без всяких потерь и добавочных налогов, как это случилось в Пере. В общем, если бы все вышло, как задумывалось, то я получил бы товар, квасцы и повод испытывать к Венеции почтительную благодарность. Если же нет ― меня ждала смерть, и никто бы об этом не пожалел.
― Ты говоришь так, ― заметил грек, ― словно Венеция ежедневно общается с самим Господом Богом.
― Нет, только с Белой ордой. Ведь Виоланта знала, что Катерина находится с Дориа? Она мне ничего не сказала, иначе я мог бы остановить ее, повернуть обратно и забыть о Трапезунде. Катерина была наживкой. Из Дориа же состряпали объект для ненависти, через которого я должен был разорить всю генуэзскую торговлю. Так оно и случилось, но я догадался слишком поздно. ― Он говорил сам с собой, поскольку больше говорить было не с кем, а потом добавил: ― Я завидовал Дориа.
― Из-за Катерины? ― поинтересовался грек.
Это было так нелепо, что Николас тут же пришел в себя.
― Едва ли. Нет, завидовал его свободе. Ему ни до кого не было дела. Вольный, как птица. Без совести, без ответственности…
― Такой же, каким ты был прежде… Хочешь вернуться в то время?
― Наверное, стоило бы. Но я слишком много знаю. Иначе я был бы сейчас мертв, как и Дориа.
― И что дальше? ― поинтересовался хозяин дома. ― Что теперь? Язон мертв, но Руно по-прежнему существует. И, кстати сказать, Белый Баран ― тоже. Да, сдается мне, что за ужином к вам присоединится родосский рыцарь. Он будет вести речь о сахаре, а другой человек расскажет тебе о мехах. Но, возможно, отныне ты возненавидел торговлю? Или только торговлю безделушками? Скажешь ли ты мне, что предпочитаешь отныне продавать зерно, перепачканное чужой кровью, а не перья и изумруды? Вижу, эта мысль приходила тебе в голову. Ты обижаешься на нас. Ты нас страшишься. Так отправляйся в Брюгге и стань мальчиком на посылках.
― Вы забываете, что это лишь игра, ― возразил Николас. ― Люди умирают по собственным причинам, и им нет дела, оросит их кровь перо, или буханку хлеба. Для меня важно лишь одно: ни буханка, ни перо не должно убивать сами по себе. Я буду рад иметь дело с Венецией, но никогда больше она не должна превращать меня в свое орудие, равно как и моих друзей.
― А у тебя есть друзья? Это опасно, ― заявил грек. ― Скажи мне вот что… Когда вы плыли сюда, то, наверно, миновали Волос?
― Странный вопрос. Мы там не останавливались.
― Конечно. Именно там был построен «Арго». Я просто гадал, не мог ли какой-нибудь языческий бог одарить тебя магическим зрением. Но похоже, что нет. Лучше прочти поскорее свое послание и возвращайся к бальи. Он простит тебе все, что угодно, кроме испорченного ужина.
Письмо оказалось в дальнем конце комнаты, и Николас мог прочитать его там же. Оно было не от Марианы. И лишь почувствовав разочарование, фламандец впервые осознал, насколько же он устал. Но стоило узнать почерк, и вся усталость исчезла. Он решительно вскрыл конверт.
― Хорошие новости? ― осведомился грек.
― Да. Это от нашего стряпчего, Грегорио, который пишет, что поехал в Венецию. Это было в мае. Моя жена отправилась туда прежде него. Они намерены дожидаться там либо меня самого, либо известий о приходе галеры.
― Значит, тебя ждет теплый прием. Ты даже переменился в лице. Ты так ее любишь?
― Да, ― кивнул Николас и неожиданно заметил, что улыбается. ― Неужто вы думаете, что я делал все это для себя одного? Было бы слишком скучно…
По пути обратно он пытался припомнить каждую строчку письма, включая те его части, о которых ничего не сказал монсеньору де Аччайоли. Грегорио писал, что встретился с лордом Саймоном и, к несчастью, так забылся, что ввязался в небольшой поединок на мечах и даже был ранен (но теперь вполне оправился, иначе Марго стала бы его жестоко бранить). Кроме того, он заставил Джордана де Рибейрака дать обещание, что, ради спасения репутации его сына, брак Катерины де Шаретти будет расторгнут, если ее мать того пожелает.
Итак, время само выправило ситуацию. Главное, что Грегорио не пострадал, и теперь все они живы и здоровы. Шагая по улицам, где некогда он бежал со всех ног, завидев свой горящий корабль в бухте, Николас позабыл о Трапезунде и рассмеялся, думая о Венеции и о встрече, которая ждет его там.
* * *
Прежде Николас никогда не бывал в Венеции, но с возраста десяти лет слышал, как моряки с фландрских галер рассказывают об этом городе в Брюгге. Так что казалось бы, он знал, чего ожидать.
Однако, сейчас бывший подмастерье оказался по горло в делах, и на подготовку времени не осталось. Чем дальше на север они плыли, тем сильнее кружилась у него голова; да и у всех остальных, кажется, тоже.
Пассажиров, возвращавшихся на родину, казалось, невозможно утихомирить. И даже команда поддалась общему безумию. В конце концов никто иной, как Николас был вынужден взять все в свои руки:
― Слушайте, давайте будем праздновать чуть позже, а сейчас нужно посмотреть эти чертовы списки.
После этого почти все свое время они проводили вместе с писцами, просматривая счета, учетные книги, расписки, потому что теперь им нельзя было допустить ни единой ошибки. Парусник расстался с ними в Анконе, увозя с собой половину наемного отряда Асторре, призванного защитить корабль во время путешествия вокруг Италии. На борту парусник нес двести тысяч кантаров лучших в мире квасцов: годовая выработка ныне закрывшихся фокейских рудников, и вдобавок все запасы из Себинкарахисара. Пару лет назад такой груз принес бы доход в девять тысяч дукатов. Теперь ― втрое больше. Парусник должен был разгрузиться в Порто Пизано, но большая часть товара предназначалась Брюгге и Англии. А перед этим корабль, прибывший из Константинополя, туда же должен был доставить еще триста тонн груза.
