― Слушайте, давайте будем праздновать чуть позже, а сейчас нужно посмотреть эти чертовы списки.
После этого почти все свое время они проводили вместе с писцами, просматривая счета, учетные книги, расписки, потому что теперь им нельзя было допустить ни единой ошибки. Парусник расстался с ними в Анконе, увозя с собой половину наемного отряда Асторре, призванного защитить корабль во время путешествия вокруг Италии. На борту парусник нес двести тысяч кантаров лучших в мире квасцов: годовая выработка ныне закрывшихся фокейских рудников, и вдобавок все запасы из Себинкарахисара. Пару лет назад такой груз принес бы доход в девять тысяч дукатов. Теперь ― втрое больше. Парусник должен был разгрузиться в Порто Пизано, но большая часть товара предназначалась Брюгге и Англии. А перед этим корабль, прибывший из Константинополя, туда же должен был доставить еще триста тонн груза.
Некоторые генуэзцы сошли на берег в Анконе, предпочитая добираться до дома по суше и обойти стороной недружелюбную Венецию. Также в Анконе пришлось отчасти разгрузить галеру, чтобы взять на борт пассажиров с парусника и самые легкие дорогостоящие товары под хорошей охраной караванами мулов отправились во Флоренцию. Туда были посланы некоторые манускрипты, включая «Книгу Захарии». Теперь у Тоби был собственный экземпляр. Николас также отослал туда драгоценные камни, часть специй и красителей; другая же часть перешла на борт парусника вместе с четырьмя великолепными дворцовыми скакунами, дожидавшимися его в Керасусе. Одного коня он намеревался преподнести в дар Пьерфранческо де Медичи во Флоренции, увлекавшемуся лошадьми. Три других скакуна оставались пока у Николаса. Их должна была разместить в конюшнях Алессандра Строцци. На будущее фламандец пока не строил никаких планов: все будет зависеть от желаний Марианы.
Большую часть груза он оставил на борту галеры, которая теперь плыла под собственными знаменами и с прежним именем «Чиаретти». Здесь были тысячи фунтов шелка-сырца, стоившего около двух тысяч флоринов, который должен будет затем отправиться из Венеции во Флоренцию речным путем. Остатки товара он намеревался разделить, обсудив это с женой. Часть останется на складах в Венеции и будет продана на следующей ярмарке. Часть, включая остатки красителей, сушей направится во Фландрию, прежде чем закроются альпийские перевалы. Были здесь и личные вещи. В своей каюте Николас хранил бочонок фиг, апельсинов и винограда, а также марципаны и кое-что еще, ― только для других, а не для себя. Вообще, в его каюте было чрезвычайно тесно. Много места занимали деньги: доход от продажи бархата и шелка с его собственными тремя процентами комиссии, оплата за вояж императрицы в Грузию и остатки серебра Дориа. Еще венецианцы должны были оплатить перевозку ста двадцати тысяч фунтов своего товара. Ну и, конечно, личные вещи: седло, одежда, шкатулка с жемчугом в оплату за часы со слоном. Несчастные часы, должно быть, уже разбитые вдребезги, как символ западного легкомыслия… Еще у Николаса был меч, несколько красивых поясов, доспехи, заранее отправленные в Керасус, перья и изумруды. Забудь об этом. Забудь!..
Для высадки в Венеции он приготовил плоеный дублет и короткое неброское верхнее одеяние с широкими рукавами, отлично сшитые чулки и сапоги. Возможно, стоило еще надеть новый меч, но ничего более. Модонский бальи называл его «сиятельным господином», ― но у него на это были свои причины. Здесь же никто не станет переоценивать ранг и способности бывшего подмастерья. Конечно, теперь он вроде бы разбогател и потому заслуживал некоторого внимания, а большего ему и не требовалось. Богатство и внимание он вручит Мариане, а сам отступит назад и будет наслаждаться ее гордостью. Вот и все.
Ну, не совсем… Отчасти нынешнее волнение и радость были вызваны чисто физическими причинами. Тело сознавало, что долгий пост наконец подходит к концу. Даже среди прекраснейших женщин Трапезунда Николас никогда не утрачивал власти над собой. Покупать наслаждения он также не желал. Ему никогда и в голову не приходило иметь дело с женщиной или девушкой иначе, как по любви. На время голод плоти удалось заглушить… Но теперь все изменилось.
Разумеется, Тоби это заметил. Друзья вообще ― опасные люди. В последний день путешествия он подошел к Николасу:
― Ну?
― Ну что? ― ответил он, и Тоби противно захихикал.
― Боже мой, Николас, зачем?
На самом деле, сбривать почти пятимесячную бороду оказалось долгим и нелегким делом. Еще непривычнее было представить посторонним взглядам бледную кожу, шрам, нелепые ямочки.
― Можно было ее сохранить, ― отозвался он. ― А еще явиться босиком, с посохом и с овечьей шкурой на плече. Что тебе нужно?
Тоби раскраснелся от удовольствия.
― Ничего. Просто обхожу всех пассажиров и команду, как положено перед прибытием. Нет ли чесотки? Каких-нибудь странных вздутий? Кстати, а что ты выиграл в кости у солдат Махмуда?
― Ты сам прекрасно знаешь, проклятый насмешник. Хочешь немного?
― Мне это не нужно. И тебе тоже не понадобится. Так что избавься от этой дряни. Иначе жди неприятностей.
Николасу и не нужно было это повторять. Он и без того исповедовал умеренность.
― А ты, помнится, получил красивую брошку, я видел!
Тоби встретился с ним взглядом.
― Турецкая дешевка. Я ее продал, чтобы заплатить шлюхам. Ладно, порошок я возьму.
― Хорошо, раз он тебе так нужен, ― удивился Николас. ― Я немного принял один раз и потом два часа не мог придти в себя. ― Он пригнулся, чтобы увернуться от удара, и с улыбкой побежал собирать вещи.
* * *
Вот почему он забыл приготовиться. И только когда на следующее утро якорь с шумом рухнул в воду лагуны, Николас выскочил на палубу полуодетым и заозирался по сторонам, чтобы понять, где же он оказался.
Галера парила в сером тумане, где невозможно было отличить небо от воды, а вокруг виднелись островки и заросли тростника. В тишине волны чуть слышно плескались о борта корабля, да где-то насвистывала незримая птица. Затем от одного из островов отчалила лодка с тремя вооруженными людьми; где-то вдалеке залаяла собака, и отозвался сварливый женский голос. Пахло рыбой, мокрой землей и свежевыпеченным хлебом.
Где-то наверняка здесь были дюны, и там люди охотились на кроликов, а за туманом находился город с доками, подъемными кранами, смотровыми башнями, церквями, тавернами и мастерскими, а также каналами, пересеченными мостами, по которым неслышно скользили узкие лодки, и площади, где проводились карнавалы и проходили процессии с флагами и барабанами. И дома с просторными гостиными и жарко горящими очагами. И Мариана…
В Модоне Катерина наконец раздобыла себе черное платье. Она спросила:
― Где мы? Я ничего не вижу? Почему мы не плывем дальше?
― Нужно подождать, ― сказал ей Николас. ― Они сами придут за нами. И тогда мы увидим все, чего пожелаем.
Ожидание показалось просто невыносимым, так что терпение Николаса истощилось задолго до того, как на борту появились венецианцы. Но по крайней мере, у него хватило времени одеться самому и привести в порядок корабль. Палуба была чисто вымыта, все моряки и солдаты надели ярко-синие накидки. На корме развесили огромный расшитый золотом навес с тяжелыми кистями. Пусть об этом узнают в Риальто… Венецианский товар наконец прибыл с Черного моря, и кое-что еще… возможно, нечто очень важное.
В конце концов, Синьория выслала дюжину лодок. Некоторые из них должны были забрать венецианцев и генуэзцев. Другие привезли на борт представителя дожа, сенаторов и прокураторов Республики, нескольких писцов, пушку и троих таможенников. С ними были две длинных позолоченных лодки от Дома Медичи с управляющими, помощниками и слугами. Возглавлял их Алессандро Мартелли, на протяжении тридцати лет представлявший Медичи в Венеции.
Под приветственные звуки труб все они взошли на борт, обменялись приветствиями и представлениями. Синьория считала своим долгом тепло встретить тех, кто принял участие в героической обороне Трапезунда. Синьория желала поблагодарить человека, благополучно доставившего ее товар и сограждан, вырвав их из рук турков. Если бы ситуация была иной, не будь этой трагедии, этой ужасной потери для всего западного мира, ― встреча, несомненно, была бы еще более торжественной. Но и без того дож Паскуале Малипьеро собирался завтра дать мессеру Никколо аудиенцию в герцогском дворце, после чего состоится почетный обед. Пока же, как знак уважения ― немного вина и всевозможные яства ожидают его на берегу.
Разумеется, венецианцы готовы были понять, что мессер Никколо устал после долгого путешествия и желает передохнуть. Тем не менее уже через час они попросили его явиться в Зал Коллегии, где председатель и советники хотели бы расспросить фламандца во всех подробностях. Они желали получить самый точный отчет о происходящем, ведь в торговле, которая была смыслом жизни Венеции, самое главное было получить точные сведения и как можно быстрее предпринять все нужные меры.
