Отпустив Власьева готовиться к отъезду, Дмитрий приказал Бучинскому никого к себе не пускать и засел за письмо Марине:
«Солнце души моей, дражайшая Марина Юрьевна…» — написал он и призадумался: «Может, зря я вытаскиваю ее сюда, мало в Москве невест высокородных, жениться на какой-нибудь Рюриковне, тогда бы все заткнулись. Но где ее увидеть? Сами князья, бояре толкутся перед глазами, а дочек за семью замками держат. Поди угадай, какая из них по душе придется. То ли дело в Польше: то маскарад, то бал. Невестами пруд пруди, успевай выбирай. А здесь? Темнота. Но опять же если из русских взять, в Польше какой гвалт поднимется: наобещал, нарушил слово. Еще, чего доброго, войной пойдут северские города отнимать, Смоленск обещанный брать. А женюсь на Марине, вроде с Польшей породнюсь, а кто с родни будет сильно требовать. Станет она царицей России, хошь не хошь будет интерес своего царства блюсти. Нет, все же надо Марину брать. Тогда она может и папаше своему, и королю кукиш показать. Это, мол, мое, а я вам ничего не обещала».
И Дмитрий продолжил письмо, в котором клялся, что только о ней и думает, без нее жить не может и ждет не дождется, когда свое «солнышко» прижмет к горячей груди.
Так себя распалил, что невольно мысль родилась: кого бы это ему уже сегодня «прижать к горячей груди»? Марина-то еще вон где, за тридевять земель, да когда-то будет. А ему сейчас надо. Он молод, 24 года, самое время баб любить. Не вытерпел, позвал:
— Бучинский!
Тот мгновенно явился.
— Я здесь, государь.
— Позови Басманова и Молчанова.
Когда те явились, Дмитрий закрывал письмо в шкатулку с драгоценностями.
— Петр Федорович, где сейчас Ксения Годунова?
— Это надо у Голицына справиться, государь. Он всех Годуновых пристраивал.
— У Голицына я не хочу о ней справляться. Ты сам должен знать.
— Я слышал, — заговорил Молчанов, — ее в семью к Мосальскому пристроили, вроде как приемную воспитанницу.
— Ишь ты, шустрый какой Василий, я ему Дворцовый приказ поручил, а он царевну Ксению прячет.
— Да не прячет он, государь. Просто пожалел.
— Вот так, — криво усмехнулся царь, пристукнув кулаком по столу. — Эта воспитанница-царица мне самому нужна. Я, чай, не мерин.
— Когда, государь? — спросил деловито Басманов.
— Сегодня же. Вечером чтоб была у меня.
— Ну что ж, — одновременно вздохнули Басманов с Молчановым и переглянулись. — Постараемся.
— Она хоть девка? — спросил вдруг царь.
— Должна бы.
— Никто ее не сватал?
— Да Годунов хотел ее за австрийского эрцгерцога отдать, за Максимилиана, да что-то не сладилось.
— Ну я с ней слажусь, — усмехнулся Дмитрий. — Ступайте. Да постарайтесь, чтоб без слез, без вытья этого, не люблю я.
— Уговорим, государь, не беспокойся, — сказал Басманов. — Не таких уговаривали.
Проводив их, царь опять велел Бучинскому никого к себе не пускать и засел за второе письмо уже Мнишеку — будущему тестю своему: «Дорогой Юрий Николаевич! Наконец-то я могу исполнить свой долг перед Вашей дочерью, несравненной Мариной. Царская корона России ждет ее. Но должен Вас попросить, дабы Вы поговорили с ней, чтобы она здесь не дала повода к осуждению ее народом. Меня простые люди очень любят и преданы мне беспредельно. С боярами, правда, еще не наладилось, но с приездом Марины, думаю, мы и их заставим полюбить нас. Пожалуйста, дорогой отец, выпроси у легата позволения Марине причаститься у обедни из рук патриарха. Потому что без этого она не будет коронована. И чтоб легат позволил ей ходить в греческую церковь, хотя втайне она может оставаться католичкой. Чтоб мясо ела в субботу, а в среду постилась по обычаю русскому, чтоб голову убирала также по-русски. Православные очень ревностны в соблюдении своих обычаев. Убедите Марину обязательно следовать им, если она действительно хочет быть царицей. Ваш преданный зять и великий государь всея Руси Дмитрий».
Король Сигизмунд III был ласков с русским послом Власьевым и любезен.
— Я весьма, весьма рад за вашего государя, мой друг, что он наконец-то обрел свой престол. Но вот явились слухи, что Годунов жив и спасается в Англии.
— Брехня, — молвил решительно Власьев. — Борис умер своей смертью, я видел его в гробу и участвовал в похоронах.
— Я надеюсь, в союзе с вашим государем мы сможем наконец победить турок и усмирить татар в Крыму.
— Он тоже надеется, ваше величество, в союзе с вами нанести туркам поражение. Мой государь уже распорядился собирать для этого воинских людей и вооружать их. Он сам поведет армию.
— О-о, это похвально, он настоящий рыцарь. Я бы просил вас передать ему, чтобы он отпустил гусар и жолнеров, которых набрал в Польше. Мне тоже нужны ратники.
— Но он их и не держит, ваше величество. Насколько мне Известно, государь с ними расплатился И отпустил всех, кто желал уйти. Некоторые остались, чтобы служить ему. Не может он выгонять их силой, согласитесь?
— Нет, нет, что вы. Я имел в виду совсем другое. — Король не стал уточнять, что именно «другое», и тут же сменил тему: — Я отправил в Москву посланника Александра Гонсевского, чтобы он от моего имени поздравил вашего государя с восшествием на престол.
— Я его не видел, ваше величество.
— Конечно, вы могли разминуться, мой друг.
— У меня главное поручение, ваше величество, привезти государю невесту панну Мнишек.
— Я знаю, знаю, мой друг. Для такого высокого жениха я бы мог найти достойную невесту и познатнее этой Мнишек. — Король игриво прищурился. — А? Как вы думаете, мой друг, достоин ваш царь невесты — ровни по знатности?
— Конечно, ваше величество.
— Так, может, не станем спешить, а? Подыщем ему подругу королевских кровей, а?
— Так это если б от меня зависело, ваше величество, — смутился Власьев от такого королевского напора. — Мне велено обручиться от имени царя с Мариной Мнишек и привезти ее в Москву для венчания. Разве я могу нарушить приказ? За самовольство мне верная плаха будет, ваше величество.
— Жаль. Очень жаль, мой друг, — вздохнул король.
— Я от имени своего государя прошу на это вашего разрешения.
— На что разрешение?
— Ну на обручение с вашей подданной и на ее увоз к нам.
— Я не могу отказать моему другу. А что касается такого торжества, — как обручение царя, то мы свершим его здесь в Кракове, у меня во дворце. И обручать вас станет кардинал Бернард Мациевский. Как вы думаете, если назначим обручение на 10 ноября?
— Вам лучше знать, ваше величество, когда удобней.
— Тогда договорились, я сообщу Мнишекам.
— А я к ним как раз еду. Скажу.
— Ничего, я пошлю с нарочным королевское приглашение и разрешение. Для самолюбивого Мнишека это будет приятнее, нежели ваш устный рассказ.
И действительно, королевский пакет с приглашением, прибывший уже при Власьеве, произвел на Мнишека сильное впечатление. Прочтя текст письма, воевода трижды поцеловал его, глаза заблестели от подступивших слез. Это задело Власьева: «Когда читал письма государя, хмурился, а тут, вишь ты, до неба прыгать готов». Однако смолчал Афанасий.
Подарки царя — шубу, коня и прочее — принял Мнишек как должное. Почувствовав приятную тяжесть кожаного мешка с золотом, спросил отрывисто:
— Сколько?
— Десять тыщ.
Воевода, тут же ухватив мешок, исчез, словно испарился. «Помчался пересчитывать, скупердяй, — подумал Власьев. — Не верит ясновельможный. Не дай Бог, если там не доложено. Я-то не считал. Принял мешок от казначея, поверил на слово его».
Но счет, видимо, сошелся, Мнишек появился через полчаса умиротворенный, хотя не преминул заметить посланцу царя:
— Это, конечно, не покроет всех затрат.
— Отчего, пан Юрий? — удивился Власьев. — Это государь послал невесте на дорогу только.
— Ах, если б только дорога, — вздохнул воевода Мнишек. И Власьев догадался: «Видать, в долгах как в шелках ясновельможный пан».
Зато Марина не скрывала своего восторга, роясь в шкатулке с драгоценностями. Все старалась тут же примерить и тут же спросить подружку:
— Ну как это?
— Прелесть, — отвечала Варвара Казановская.
— А это? — примеряла Марина корону, переливавшуюся блеском камней.
— Великолепно! Ты в ней как королева.
— Я ее одену на обрученье.
«Как дети, — думал Власьев, слушая их щебет и восхищаясь Мариной. — Красивая будет у нас царица. Правда, невысокая, как ребенок вовсе. Но ему-то под стать будет, чуть выше плеча, пожалуй».
Потом начали подруги рыться в материях, присланных для невесты царем: «Ах вот эта хороша! Ах вот эта лучше!»
Власьев, почувствовав свою ненужность, кашлянул, дабы привлечь к себе внимание. И молвил:
