же сейчас разрывает душу Иоанна, но уже страшась этих глубин. Царь сильно сжал руку, глядя в глаза Андрея.
– Мне было послано видение, что больше не суждено нам увидеться, – почти прошептал Иоанн, и во взгляде читалось, что государь сам страшился тех слов, сходящих с его запёкшихся губ.
– Не может того быть, – Андрей мотнул головой.
Царь хрипло усмехнулся, но звук был страшен – ему точно не хватало воздуха.
– Как же не может, ежели видение было? – спросил Иоанн, резко раскрыв свои блестящие от влаги глаза.
– То лукавый образ, от Бога ли послан? Как же не видеться нам, государь? – спросил Андрей.
– Неужто бесы так подобрались ко мне?.. – Иоанн провёл рукой по своему лицу, тяжело вздыхая.
После резко переменился, встал с кровати и прошёлся по комнате, ступая прямо по бумагам, которые разлетелись по полу. Замер государь тоже резко. Он поднял взгляд и глубоко вздохнул.
– Кому ты служишь? – спросил царь, не глядя на Андрея.
– Вам, государь.
Иоанн кивнул, переводя взгляд на князя.
– Помню, Андрюш… – царь медленно поднял руку, указывая на своё ложе. – То было страшное испытание Господне, посланное мне. Тело моё снедало адское пламя. Помнишь волю мою, о чём я, беспомощный и страждущий, я просил?
– Помню, – кивнул Андрей. – И перед людьми на земле и Богом на небе, перед святым ликом и крестом животворящим исполнил я волю вашу.
– Я смертен, – с каким-то тихим спокойствием вполголоса произнёс Иоанн. – И страшно мне предстать перед Господом. Знаю я, что Суд небесный будет справедлив. Но сейчас нужна мне опора здесь, на земле. Я сам буду вершить суд над такими же грешниками, коим и являюсь я по слабости своей. Андрей, если в самом деле видение моё послано от лукавого – пущай. Но ежели в самом деле не суждено будет увидеться нам…
Иоанн умолк, опустив взгляд на деревянный стул, который в порыве брошен был о стену. Царь поднял его, взявшись за спинку одной рукой, и опустился на него.
– Не знаю, сколько ещё моё слабое сердце вынесет, ежели не будет подле меня тебя, Андрюш, – хоть губы государя и усмехнулись, но в глаза вернулась та глубокая опустошённость. – Видимо, таков крест мой, и буду я нести его.
Рынды, стоявшие за дверями государевых покоев, не слышали, о чём вёлся разговор. Немногим менее чем через час двери отворились, и князь покинул царя. Заря уже нежно освещала небо, когда князь Курбский гнал свою лошадь по заснеженной дороге с тревожным предчувствием, что будет терзать его душу долгие годы.
В покоях продолжал царить мрак. Своды, казалось, отяжелели и клонились к полу. Лишь свеча, сгоревшая едва не до самого своего основания, дрожала слабым сиянием. Блики мерцали, точно капли жемчужного света, отражаясь на шахматных фигурах и очерчивая их изящные силуэты.
Царь сидел в глубоком кресле. Его руки, точно плети, безвольно свисали с подлокотников. Глаза были открыты, но точно как у людей, что бродят во сне, повинуясь зову полной луны. В пустом взгляде не было жизни. Он замер в тяжёлом ожидании, будто бы фигуры наконец переменят свой рисунок – ведь царь уже давно сделал свой ход. Этой ночью сон никак не шёл, несмотря на измученный разум Иоанна. Он бесцельно глядел на шахматную доску. Тени от фигур пересекались с клетками, чертя ломаный узор.
Далеко в коридоре едва-едва можно было расслышать шаги. Чуткий слух царя уловил то движение и устремил взгляд на дверь, обитую сталью. Шаги приближались. Было слышно, как рынды, оберегавшие покой государя в эту ночь, поднялись со своих мест, заметив кого-то.
Массивные стальные петли скрипнули под тяжестью отворившейся двери. На пороге стоял гонец. Лицо и руки его горели от мороза. Судя по тяжёлому дыханию, сейчас он не мог связать и двух слов. Он низко поклонился, и Иоанн коротко кивнул, принимая это безмолвное приветствие. Гонец выудил из кармана, вшитого в кафтан, запечатанное письмо и тотчас же протянул его царю.
– От Курбского… Андрея Михалыча… – охрипшим от мороза и езды верхом голосом сумел-таки произнести гонец.
Иоанн же поднял свой взгляд на запечатанный кусок бумаги.
– Оставь, – царь кивнул на стол и жестом велел гонцу идти прочь.
Приказания были выполнены. Гонец поклонился и покинул государевы покои, затворив за собой дверь. Его шаги стихали в коридоре, пока Иоанн смотрел на доставленное ему письмо. Тяжёлый вздох сорвался с его губ. Царь потёр переносицу. Печать стояла Курбского, в том не было сомнения – государь лично следил за тем, чтобы тавро для клейма друга его и советника было отлито со всем знанием дела.
Царь взял в руки послание. Желтоватая бумага хранила в себе стужу, что наступала с каждым днём, по мере того как надвигалась зима. Государь провёл пальцем по печати, прежде чем сорвать её и открыть послание от Андрея.
* * *
– Вот ты где! Айда с нами! – раздалось с порога.
Фёдор обернулся, откладывая перо. Он облокотился на подоконник, откинув голову назад, и окинул быстрым взглядом вошедшего. На пороге стоял мужчина превесёлого вида. Через мгновение Фёдор ощутил крепкий хмельный запах от своего нежданного гостя. Нос мужчины был красным, точно явился он с мороза, хотя шапки на нём не было. Вихрастые тёмно-русые волосы клоками торчали во все стороны.
– Отчего же, Вася, зовёшь меня лишь сейчас, когда сам едва ли на ногах стоишь? – спросил Фёдор, с усмешкой глядя на своего гостя.
Мужчина икнул и покачнулся, опираясь рукой о стену.
– Пошли, говорю я тебе! – произнёс он, глядя на Фёдора. – Чего там чиркаешь? Пошли, сейчас упустим всё!
– Да в чём дело-то? – спросил Фёдор, оглядываясь через плечо на письмо, которое он составлял, пока его не потревожили.
– Да в том, что во дворе сейчас на свою потеху да на потеху слуг его верных, то бишь нас с тобою, выпустят зверей на холопов. Вот и поглядим, кто кого! Ежели медведей выпустят, исход ясен! То ли дело с псами затеется борьба, то и не прознаешь, чья возьмёт! Да пошли же, Федь, в самом деле-то! Батюшка твой уже небось с государем ожидают начала забав!
– Надеюсь, выпустят кого покрупнее собак, – вздохнул Фёдор, как бы нехотя поднимаясь со своего места.
Василий рухнул на сундук, опустил голову и рукой растирал лицо, приводя себя в чувство.
Федя первым делом убрал письмо и лишь затем принялся облачаться в тёплое одеяние. Поверх шёлковой рубашки глухого красного цвета он накинул чёрный кафтан с серебряными пуговицами. Подол и рукава были расшиты узорами. За широкий пояс Фёдор заткнул изогнутый
