— видно, мать, на телеге сидела.
Все кланялись кавалеру, когда он вышел со двора на улицу.
— Ну, что случилось? — спросил господин фон Эшбахт у кузнеца, когда тот приблизился и поклонился.
— Господин, снова я прошу дозволения у вас поставить кузню, — сразу начал кузнец. — И кузню, и дом.
— Ты уже, я вижу, и скарб привёз. И семью.
— Привёз, господин, всё привёз, так как дома у меня больше нет.
Волков молчит непонимающе, ждёт продолжения.
— Сгорел мой дом, господин. Сожгли.
— Кто? — первым делом спросил кавалер.
— Не знаю, пришли ночью. Сын говорит, что конные были, говорит, что слышал ржание.
— Надо следы вокруг дома посмотреть было. Если конные, так у них сапоги с каблуками, должны следы остаться на земле, — произнёс Волков.
— И я так думал, господин, так ведь ливень начался под утро. Никаких следов не осталось.
— Ах, да. У вас там тоже, значит, дождь был?
— Был, господин, сильный был, из-за дождя-то и живы остались, дом и кузню с двух концов подпаливали.
Кавалер задумался. Если кузнец не врал и не ошибался, то дело с ранением барона и смертью кавалера Рёдля становилось ещё более странным.
— Господин, что же мне делать-то, скажите уже, — просил Волинг. — Мне у вас начать можно будет или ещё куда податься, там я всё одно уже не останусь.
— А сам-то думаешь, кто твой дом подпалил? — спросил Волков, словно не слыша его вопроса.
— Они, — коротко ответил кузнец.
— Они? Кто они?
Кузнец молчал. Он явно боялся говорить.
— Ну, чего ты на меня таращишься? Кто они-то?
— Думаю, то были господа рыцари, выезд барона, — наконец ответил кузнец.
Кавалер засмеялся:
— Зачем им тебя палить ночью? Пожелай они, так и днём твою кузню подпалили бы, а тебя самого на твоих же воротах повесили. Нет, то не люди барона были.
— А кто же? — удивился Волинг.
— А мне почём знать, может, у тебя враги какие есть.
— Да какие же у меня враги? — кузнец разводил руками.
— Не знаю, не знаю… — скорее всего кузнец и вправду не знал ничего, да и кавалеру нужно всё это было обдумать. — Ладно. Значит, ты у меня тут прижиться хочешь?
— Да, дозвольте уже поставить кузнецу и дом у вас тут.
— Тут в Эшбахте хочешь кузницу поставить?
— Или у реки, у пристани, подумаю пока. Я готов тридцать талеров в год вам за разрешение платить.
— Э, нет, друг мой дорогой, так не пойдёт, — Волков погрозил кузнецу пальцем.
— А чего, я барону так и платил, — сказал Волинг.
— Барону? У барона там захолустье, дорога только на юг, к Фезенклеверу, шла, а у меня через пристань телеги поедут в город. Кабак купчишками вечно набит. Ты тут озолотишься. Так что забудь про тридцать монет в год.
— А сколько же денег вам надо?
— Денег мне надо много, но с тебя пока буду брать три талера в месяц, пока не обживёшься, да работать не начнёшь, а там пересмотрю.
— Ну, ладно, раз так, — на удивление быстро согласился кузнец, видно и сам выгоду видел. — Тогда начну завтра сюда наковальни да инструменты перевозить.
А господин задумчиво пошёл к себе в дом. И когда увидал Максимилиана на кухне, который болтал с Марией, сказал:
— Седлайте мне коня, хочу Сыча найти.
Чего его искать, он известно, где ошивался. Кабак его домом был. Трактирщик его уважал и водил с ним дружбу, они с Ежом и харчевались там почти задарма. До кабака от дома кавалера было недалеко, но хромать по лужам да по скользкой глине ему не хотелось, вот и велел седлать коней.
— Ты знаешь, что кузнеца ночью подпалили? — сразу начал Волков, садясь к приятелям за стол.
— Ишь ты! Нет, не знал, экселенц.
— Теперь он сюда, к нам переезжает.
— Так это ж хорошо?
— Хорошо-то, хорошо, но кто его мог сжечь?
Фриц Ламме и Ёж переглянулись, и Фриц сказал:
— А вот подумалось мне, что наш приятель-конюх мог осерчать немного на кузнеца.
— Конюх Вунхель? — спросил Волков удивляясь, что сам об этом не подумал. — А с чего ему кузнеца жечь? Чего ему на кузнеца злиться?
Тут Фриц Ламме и его приятель опять переглянулись. И морды у них были такие, что Волкова осенило:
— Ты что же, мерзавец, конюху талер посулил, на стол его перед ним положил и не отдал?
— Экселенц, да он так спесив был… Корчил тут из себя… — начал было Сыч.
Но тут кавалер схватил его за загривок, за ухо, за шкуру на шее, за жирные волосы своею тяжёлой рукой, схватил крепко, зло и встряхнул подлеца. И зарычал:
— Болван, жадный дурак! Выиграл талер, большая прибыль тебе? А мне нужен был человек в замке! Человек мне нужен был в замке барона!
— Так чего, экселенц, — оправдывался Сыч, кривясь от боли, — зато кузнец у нас теперь свой есть.
— Он и так бы у меня был, — отвечал кавалер и с размаху отвесил Сычу тяжеленную оплеуху, такую, что шапка улетела на пол с глупой головы Сыча, а самого его мотнуло немилосердно.
Ёж сидел рядом с Сычом со стеклянными глазами, как будто он тут ни при чём совсем. Народец в кабаке притих испуганно, только Максимилиан стоял да смеялся за спиной кавалера.
Волков вытер руку, уж больно сальны были волосы Фрица Ламме, встал:
— Шубу почисть, болван.
И пошёл прочь из кабака.
— Обязательно почищу, экселенц, — кричал Сыч ему вслед.
— Эх, Фриц, Фриц, доведут тебя твоя жадность и хитрость до беды когда-нибудь. — всё ещё смеясь говорил Максимилиан, поворачиваясь и уходя следом за кавалером.
— Да, ладно, иди уже! — кричал ему Сыч, почёсывая щёку и шею, поднимая шапку с пола и надевая её. — Ходят тут, учат ещё…
Закончив с Сычом, поехал за реку в лагерь, где уверял нескольких собравшихся купцов, что к маю все векселя свои оплатит. Карл Брюнхвальд тоже обещал, как умел, но обещать он мог плохо. Из него вообще купец был так себе. И купец Гевельдас тоже уговаривал собратьев торговать. Этот был много лучше Брюнхвальда, собратья купцы ему верили. В общем, двадцать шесть больших обозных телег с полотняным верхом и с колёсами, обитыми железом, одиннадцать бочек солонины, сто пятьдесят пудов муки ржаной и пшеничной и две большие бочки свиного жира купцы ему обещали поставить в течении недели, соглашаясь принимать его расписки и векселя.
После, хоть и устал он и день пошёл к обеду, дома кавалер не остался. Собрался и поехал в Мален. Епископ был прав, ему нужно было чаще появляться в городе, не то такие ловкачи, как фон
