— Для этого я должен сначала сам с вами познакомиться. Моя фамилия — Быков. Зовут меня Иван Петрович. А вас?
— Неужели вы и есть Быков? — радостно вскрикнул подросток, надвигая на самые глаза козырек кепки. — А я-то не знал! Ведь я все ваши радиопередачи во время перелета слушал. Эх, и здорово же вы рассказывали, как Толу беев непредвиденную посадку сделал…
— Ну, обо мне говорить нечего, — ответил не любивший похвал Иван. — Вы все-таки себя не назвали. Как же вас-то зовут?
— Сергей Степанович Уленков, — важно выговорил подросток.
— Здешний?
— Москвич. На Плющихе живу.
— Что ж, Женя, придется тебе немного подождать. Уж не сердись — сама за него просила.
* * *
Когда Уленков рассказал Чкалову о своей заветной мечте, о том, что хочет стать летчиком и участвовать в больших перелетах или, если это недостижимо, летать хотя бы на машинах, которые борются с саранчой, — Чкалов отнесся к просьбе подростка так же, как относился к просьбе десятков и сотен обращавшихся к нему людей: записал адрес, пообещал похлопотать и своевременно известить о сроках приемных экзаменов.
Уленков глядел на великого летчика восторженными глазами. Казалось, еще немного — и громко заплачет от счастья.
Прощаясь, Чкалов протянул ему руку и вдруг спросил, покачав головой:
— Главное-то спросить забыл. А лет вам сколько? Ведь вас по возрасту в школу ни за что не возьмут. Вам, наверно, и пятнадцати нет?
— Шестнадцать скоро исполнится, — с гордостью ответил Уленков, и все стоявшие рядом с Чкаловым летчики не смогли сдержать улыбки.
— В военную школу не примут, — сказал Чкалов, — но, все равно, звоните через недельку, — что-нибудь придумаем…
* * *
И все-таки Ивану Быкову никак не удавалось остаться наедине с Женей. Вместе с ним вернулся и Уленков. Подросток был так занят своими мыслями, что и невдомек было ему, что этот неулыбчивый светловолосый человек и тоненькая девушка с быстрым взглядом веселых, словно вечно смеющихся глаз хоть ненадолго хотят побыть без непрошеного свидетеля. Теперь и Жене стало неприятно присутствие постороннего человека, и она громко спросила Ивана Быкова:
— Вы обо всем договорились?
— Кажется, дело ясное, — пробасил тот, понявший с полуслова намек невесты. — Что же, Уленков, записывайте мой адрес — и милости просим, если будет нужда, в гости. Хорошему человеку мы всегда рады помочь.
— Большое вам спасибо, очень вы мне помогли. Но знаете, я так волновался, что позабыл передать товарищу Чкалову мой подарок — модель АНТ-25. Может быть, вы ему передадите?
— Вы теперь сами с ним знакомы. Как-нибудь и занесете ему домой.
Подросток быстро зашагал по летному полю, крепко прижимая к груди свой заветный труд — модель чкаловского самолета, завернутую в газетную бумагу и старательно перевязанную тонким шпагатом. Наконец-то Иван Быков и Женя остались одни, но уже новая беда подстерегала их — от ворот, размахивая руками, к ним шел Тентенников.
— Ты только два слова скажи, — торопливо проговорил Иван. — Как жила без меня?
— Очень скучала, — прошептала она, притронувшись губами к его небритой щеке.
* * *
Уже немного автомобилей оставалось у въезда на аэродром. Тентенников пересадил шофера на другую машину и сам взялся за руль. Ваня сел рядом с ним, а на заднем сиденье поместились обе женщины и Быков.
— Вы — невеста Вани? — с обычной своей прямотой спросил Быков.
Девушка опустила голову, словно не решаясь взглянуть в глаза собеседнику.
— Точно! Мы с ней послезавтра пойдем в загс, — сказал Ваня.
— Лучше бы уж завтра! — укоризненно сказал Тентенников. — Я вот раньше свои дела откладывал и не раз за то платился.
— Завтра я не смогу. Надо в Наркомат обороны зайти, взять направление…
— Ты что же, снова в полет? — спросил Быков.
— Да, на Дальнем Востоке дела есть, — ответил Ваня, надевая перчатки. — Вот и вылетаю туда через три дня.
Все сразу замолчали, каждый по-своему переживая неожиданное известие.
Девушка прижалась к Лене, словно искала у нее поддержки и от нее ждала ободряющего, ласкового слова.
Моросил мелкий дождь. Автомобиль рвался навстречу темно-синей завесе дождя, сгустившейся над громадой Москвы.
— Знаете, — сказала Лена, взяв за руку девушку и глядя на нее светлыми глазами, — вам многое предстоит узнать в жизни, и многое вам расскажут со временем, но одно я хочу обязательно сама посоветовать вам: если не хватит силы жить вечным ожиданием, когда родной человек далеко и через час надо ждать известия о его славе или о смерти, если только этой силы не хватает, — не становитесь тогда женой летчика. А выйдете замуж — и сразу же заводите детей! Мы с Петром Ивановичем так и остались бездетными, и до сих пор страшно думать, как я жила бы, если бы он погиб в бою или разбился во время испытательного полета. О, как часто я приезжала на аэродром и сидела с механиками, ожидая известия о муже, и мы смеялись до упаду только потому, что боялись заплакать! И когда приходили известия с пути, как часто я боялась дотрагиваться до телеграммы, и вдруг снимала телефонную трубку, чтобы никого не слышать, выключала радио и не читала газет, только бы забыться, заснуть, ни к чему не прикасаться, в спячку впасть, что ли, на время ожидания. Как трудно — и в то же время как благородно быть женой летчика. Да, жизнь неспокойная, трудная — вечные переезды: то в Москве, то на дальнем Севере, то в туркменских песках. Спокойной жизни не будет, но будет жизнь хорошая. Ведь именно потому, что летчик вечно в пути, так дорога для него семья…
Девушка подняла на нее блестящие глаза и вдруг, схватив теплую мягкую руку Лены, прижалась к ней губами.
— Мне столько о вас говорил Ваня! — прошептала она сквозь слезы. — Я только об одном мечтаю, чтобы быть похожей на вас. Чтобы хоть капельку походить на вас и на вашего покойного брата!
Она плакала, сжимая руку Лены. Слезы девушки, и дождь, барабанивший в окна автомобиля, и огромный, с грохотом и звоном распахнувшийся простор площадей, и серое осеннее небо — все это разволновало Тентенникова, и он промолвил с неожиданной дрожью в голосе:
— Мы свое уже доживаем… А все-таки, черт возьми, проснешься иногда ночью, закуришь — и вспомнишь былое, как сон…
Ваня прислушивался к его словам, полузакрыв глаза, и снова — в который раз уже — грезилось ему вечернее монгольское небо, он вновь видел пылающий закат над простором степей, и рыжие клочья пламени над озерами, и темные силуэты самолетов, пробивающихся сквозь душную теснину грозы…
— Часто бывает, что с разлуки и начинается жизнь, — проговорил он, открывая дверцу остановившегося автомобиля. — Скоро снова дорога. А сегодня… Да что же, сегодня мы дома, и все вместе, и много сможем пересказать друг другу…
Они медленно поднимались по лестнице, останавливаясь на каждой площадке. Шире становился простор, раскрывавшийся за высокими окнами, и с площадки седьмого этажа они увидели весь город в лесах, в клочьях утреннего дыма.
— Итак, — сказал Быков, — запомним сегодняшнее число: осенью тысяча девятьсот тридцать восьмого года снова собралось наше Большое гнездо…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Снова в пути
Часто Быкову не спалось по ночам. В часы бессонницы он подымался с кровати, надевал любимую пижаму — всю в шнурках, нашивках, узорах — и в валенках, по-стариковски, шел на кухню. Там ставил он самовар — тульский, медный, пузатый — и распивал в одиночестве чаи до рассвета. Иногда он брал с собой книжку, а порой случалось так, что и книгу читать не хотелось: просто сидел за столом с полузакрытыми глазами, пил чай вприкуску и вспоминал прожитую жизнь. Теперь, на пятьдесят седьмом году, собственная жизнь казалась ему очень длинной, и он не скучал в одиночестве: было что вспомнить и о чем самому с собой поговорить.
Иногда такие ночные бдения Быков проводил вместе с Еленой Ивановной. Она сидела тогда рядом с ним на диване, курила и листала какой-нибудь иллюстрированный журнал, или вышивала, или раскладывала пасьянс. Они мало говорили в эти часы, но сегодня Быков был по-необычайному разговорчив, и Елена Ивановна невольно встревожилась: за долгие годы семейной жизни привыкла она к тому, что муж становится говорливым, когда хочет что-нибудь скрыть от нее — какие-нибудь очередные неприятности и огорчения. Самовар весело шумел, в зеркале отражалось румяное бритое лицо с седыми волосами и высоким покатым лбом. Елена Ивановна испытующе посмотрела на мужа.
— Что ты сегодня скрываешь от меня? Опять на работе с кем-нибудь поругался?
Быков не успел ответить. На лестнице послышались чьи-то голоса.
— Неужто гости в такую позднюю пору?.. — огорченно сказала Елена Ивановна, откладывая в сторону книжку.
