Постепенно обмякли и колдуны, но возвращаться на свои прежние места не спешили. Дануха глянула на них жалостливо и пояснила:
— Большухой я у них теперяча, не ссыте.
— С каких это пор, Данушка, — не доверчиво и не смело пробубнил Данава.
— Да с тех пор, братец, как драку за волчий круг выдрала, да волчатиной питаться стала. А с каких пор? Так в аккурат уж с пол луны большухую.
Хавка тем временем подтащила к костру то, что они назвали мясом. Это оказалась молодая косуля. Похоже волки, как раз на запах её крови и пожаловали. Прям по следу пришли. Парочка колдунов принялась с энтузиазмом резать и обдирать косулю, Хавка же куда-то скрылась, но тут же вернулась, таща котёл для варки.
Работая над мясом, решил осмелеть и Лад. Он как бы само собой разумеющиеся, как бы невзначай, поинтересовался:
— Это он тебе на груди ритуалы начертал?
— Он, родимый, — и Дануха похлопала по серой шкуре, на которой сидела.
— Ах, да, — встрепенулась хозяйка, — я мигом, — и она опять юркнула в темноту.
— А в каких лесах ты с ним схлестнулась? — продолжал интересоваться, делая вид, что вообще-то это его не очень интересует.
— Да в каких лесах?! У нас на Красной Горке за огородами.
Оба бросили косулю и выпрямились, встав столбиками. Тут к Данухе вернулась Хавка с деревянной миской в руке, бултыхая в ней тонкой шкуркой.
— Накась, промокни примочку, — сказала Хавка, подовая ей миску, — пощиплит маненько, ну ничё потерпишь, чай ни целка[19].
Дануха расправила мокрую шкурку на ранах и тут же скривилась, стискивая последние зубы. Примочка сразу обожгла раны, как кипятком. Она сжалась, замерла и зажмурилась, тут же улетев в изменённое состояние. Боль притупилась и стала постепенно отступать. Она открыла глаза. Жгло, но уже терпимо. Только тут она сообразила, что её кто-то о чём-то спрашивает, только не поняла кто и о чём.
— Слышь? — недовольно спросил её Данава, но тут осекла его Хавка.
— Да отвяньте вы от иё, убоги. У бедной искры с глаз да дым с ушей. Она вас ни видить, ни слышить. А я б вас воще ни видела, и ни слыхала целу жизнь. Режьти мясо. Ночь уж на дворе. До утра чё ль собираитись разделывати?
Те оставили Дануху в покое и вновь принялись за работу.
Только после того, как котёл был заправлен, все вчетвером расселись на бревне и тут уж Данава не стерпел.
— Данух. Так с чего это волки по середь лета в баймак-то захаживали?
— Как с чяво? — без эмоционально и устало переспросила баба, — так за свежей человечиной молоденькой. Веся же склон пацанвой пяряломанной усеян был. Крови нанюхались и пришли.
— Ты брось, Данух, таки шутки шутить, — заканючил колдун с дрожью в голосе, от обиды, что его не воспринимают серьёзно, и даже чуть не заплакал.
— А чё с тобой шутить, братец? Теперь уж поздно, не до шуток. Нет больше баймака. Нет нашего рода. Сироты мы с тобой Данава. Как есть сироты.
Колдун скуксился и по его щекам потекли слёзы. Он всё понял.
— Когда это произошло? — сочувственно вступил в разговор тоже поникший Лад.
— Я ж говорю, скоро уж пол луны будет.
— Как же так? — почти шёпотом задал риторический вопрос Лад, тоже собираясь заплакать.
— Жопой об сосняк. Налятели, перябили, девок забрали, чё не забрали то сожгли.
— Значит скоро и к нам пожалуют, — грустно заключил седой колдун.
— Нет, — пропищал Данава, уже ревя на полную и размазывая слёзы по щекам, но вместе с тем и прекращая это безобразие, утираясь рукавом, — им теперь долго не до кого дела не будет. У них там другие забавы нашлись.
Давана утёр подолом рубахи лицо. Попросил у хозяйки воды. Он прекрасно понимал, что три пары глаз, уставившиеся на него, ждали объяснения, понимая, что он что-то знает о враге, но колдун демонстративно оттягивал выдачу своих знаний, набивая себе цену. Он почему-то ожидал, что на него накинуться с расспросами, уговорами, жадно глотая всё, что он скажет. Но вместо этого услышал лишь ёмкое и злобное Хавкино рычание:
— Уибу.
Данава по ребячьи надулся, обиделся, что его недооценили, даже нижнюю губу поджал, но говорить начал:
— Был я у них в логове. Ну не в самом, конечно, по близости. Мы туда свою бабу пристроили, лекаркой.
— Кто эт мы? — тут же начала давить на него Хавка агрессивно настроенной бестией.
— Не важно, — встрял старый Лад, делая недовольную харю и отмахиваясь от неё как от назойливой мухи.
— Ладноть, — резко подытожила Хавка, — дале ври, завирай, коль другим ни могёшь, так хоть языком по ласкай.
— Гои они. Все как один молодняк. Молодые да здоровые. И их много. У ихнего атамана только один ближний круг три по десять, да ещё три. К ним в придачу столько же конями управляют. Коней они к таким тележкам двухколёсным подвязывают, по паре на каждую и на них катаются. Быстро, как ветер по степи летают. Два больших отряда лучников, да отряд охотников. Пацанвы в логове вообще немерено. В придачу целая орава лазутчиков. Следопыты толковые, да и не только следы читать могут, но и людские души читают, как следы на песке. Как коней привораживают, она не знает. Да она пока мало чего знает. Только ведь пристроилась.
— Ну, и, — нетерпеливо подгоняла его Хавка, — почиму ж они к нам то ни прилитят на своих тележках?
— Да, погодить, ты, — одёрнула её Дануха и обращаясь уже к Данаве, ласково, как детей упрашивают, попросила, — да ты сказывай, братик, сказывай.
— Ну так я же рассказываю. В аккурат на следующих день, как наша баба к ним прижилась, эти гои вертались с очередного налёта и в логове закатили свадьбу.
— Свадьбу? — переспросила Хавка удивлённо.
— Да, — не с того не с чего обрадованно подтвердил колдун, — их атаман женился на Утренней Заре.
— Зорьке?! — в один голос и одновременно вскрикнули Дануха и Хавка.
— Какой Зорьке, на богине своей Утренней Заре… — обескураженно пролепетал, ничего не понимая Данава, но осёкся не договорив.
— Нашей Зорьке, припизднутый, — припечатала его Дануха, — эт ж как раз они верталися опосля налёта на наш баймак.
Данава бедный сначала выпучил глаза и рот открыл, пытаясь возразить, а затем, как бы сдулся и поник головой.
— Точно. Зорька и Тихая.
— Кака Тихая?
— Тихая Вода.
— И эта тама?
Дануха почему-то закипела от негодования, лицо её стало красным и на скулах заиграли желваки.
— Да, похоже, — ответил колдун, понурив голову и говоря еле слышно, — свадьба двойная была. Атаман на Утренней Заре, а его правая рука на Тихой Воде. Наша баба Зорьку собирала. Там у них ещё одна баба есть в знахарках, так вот та другая, Тихую.
— Вот сучки мелкожопые, — вдруг взорвался ни с того, ни с сего Лад.
— Э! Сучёк-дристачёк. Ты на Зорьку-то ни рычи. Ни знам как дело то было. Чай ни бигом бёгла, волоком тащили, — заступилась за свою кровушку Хавка.
— Да эти вертихвостки только и думают, как из родных баймаков к арам сбежать. Мёдом им видать там намазано?
— А я-т все мозги сломала про Зорькину загадку, — не обращая внимания на их перебранку и уходя в глубокую задумчивость, но от этого, не становясь меньше наливаться кровью, проговорила Дануха.
— Каку загадку? — по-змеиному зашипела на неё Хавка, тут же переключаясь, — почиму я ни знам, Данух, ты ж знашь я за Зорьку глазки то по выцарапаю и волоски на пиздёнке у любой по одному по выдергаю.
— Не шипи, — столь же злобно шикнула на неё Дануха, — на Семик эт было, а потома тябя пнули. Мы и не виделись ящё. Кода ты у мяня в последний раз была?
— Давненько, — остывая сказала Хавка и сделала вид, что успокоилась.
— Да бабе, чё девок куманиться водила, помярещилось. Хотя уж если всё так вышло, то может и не помярещилось. Ладноть, потом поговорим, — заговорила она примиряюще и вновь перевела стрелки на Данаву, — ну, чё дале-то?
— А чё дале? — переспросил он с видом мол, а что вам ещё надо от меня, — праздник у них. Загулы. Пьянка.
— А остальны? — как на допросе пытала Хавка.
— А чё остальные? — не понимая пожал плечами колдун.
— Ну, двое об жинилиси, а ты блядишь их там цела тьма. Кто ишо из наших девок тама?
— Да я почём знаю. Никого там больше нет. Только эти две молодухи, да две бабы на всё логово.
— Значит скоро надо ждать в гости, — грустно констатировал не с того ни с сего Лад.
— Не, врят ли, — тут же на автомате ответил ему Данава.
— Долбаё… ты в задне место, — обречённо выдохнула Хавка и как дитю непонятливому начала вдалбливать всем понятные истины, — они наоборот кинутси по примеру итимана мокрощёлок сибе искати и тута им одного баймака мало будить. Им с дивяток и то можит ни хватити.
— Пока атаман Зорькой не наиграется, они никуда не двинутся, — набычившись упрямо стоял на своём Данава, — а это дело молодое, может и растянуться на долго.
— И у трёх по десять ближников яйцы дымитьси будут? Он видь навирняка ни туп, как залуп, и значит понимат, чёо можит и доигратиси. В раз скинут.
