- Их занятия?
- Чьи занятия?
- Братьев.
- Владимир - учащийся Симбирской классической гимназии...
- Какого класса?
- Восьмого.
- Выпускного?
- Да.
- А вам известно, господин Ульянов, что совершенное вами преступление...
- Я не совершал никакого преступления.
- ...что совершенное вами преступление может повлиять па судьбу вашего брата?
- В каком смысле?
- В том смысле, что ваш брат может и не окончить Симбирской классической гимназии.
- Сомневаюсь.
- Напрасно. Высочайшее повеление о применении строжайших санкций к родственникам всех участников вашего дела уже заготовлено.
- Во-первых, не пытайтесь запугать меня...
- А во-вторых?
- Во-вторых, я не понимаю, о каком деле и о каких участниках вы изволите говорить.
- Ульянов, это наивно. Вы же умный человек.
- Обсуждение моих личных качеств не входит в ваши полномочия, господин ротмистр.
- Мои полномочия, смею вас заверить, достаточно широки. Поэтому напоминаю: правдивость ваших показаний и дальнейшее обучение вашего брата в гимназии находятся в прямой зависимости друг от друга.
- Я приму это к сведению.
- Вот и прекрасно. Идем дальше. Ваш второй брат, его имя?
- Дмитрий.
- Кто он?
- Ученик четвертого класса Симбирской классической гимназии.
- Учтите: его пребывание в гимназии тоже зависит от искренности и чистосердечности ваших признаний.
- Учту.
- Ваши сестры?
- Анна, слушательница Высших женских курсов в Петербурге, Ольга...
- Вы знаете, что ваша старшая сестра тоже арестована?
- Аня? За что?
- За то же самое, за что арестованы и вы.
- Она ни в чем не виновата. Немедленно освободите ее!
- Напоминаю: судьба Анны Ильиничны тоже зависит от искренности и чистосердечности ваших признаний.
- Вы не имеете права держать под стражей ни в чем не повинного человека!
- Продолжаем, господин Ульянов. Сколько еще сестер имеете вы?
- Двух.
- Их имена?
- Ольга и Мария.
- Занятия?
- Живут с матерью. Ольга учится в гимназии.
- Прекрасно. Последние формальности. В каких учебных заведениях вы изволили обучаться?
- До поступления в университет обучался в Симбирской классической гимназии.
- Окончили курс?
- В 1883 году.
- За границей бывали?
- Нет, не бывал.
- На чей счет обучались в гимназии?
- На счет родителей.
- К дознанию ранее привлекались?
- Не привлекался.
- Господин Ульянов, на основании закона Российской Империи от девятнадцатого мая 1871 года я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Лютов, в присутствии товарища прокурора петербургской судебной палаты Котляревского, а также понятых Иванова и Хмелинского - письмоводителей канцелярии для производства дел о преступлениях государственных, допросил вас сего марта третьего дня 1887 года в соответствии с предоставленными мне полномочиями и правами, о чем и составлен настоящий протокол. Прежде чем дознание продолжит товарищ прокурора, прошу вас внимательно прочитать протокол допроса и на каждой странице внизу написать: «С моих слов записано верно. Ульянов».
- Ну-с, продолжим дознание, - ротмистр Лютов кивнул головой товарищу прокурора. - Господин Котляревский, прощу задавать вопросы.
Продолговатый череп, хрящеватый нос, впалые щеки - все это делало товарища прокурора похожим на птицу, готовую вот-вот клюнуть лежащее перед ней зерно. Рядом с плечистым, круглолицым ротмистром Котляревский выглядел утомленным, усталым, но более таинственным и загадочным.
- Известно ли вам, господин Ульянов, - начал товарищ прокурора, слегка наклонив набок голову, и это еще больше сделало его похожим на птицу, - что мы полностью располагаем сведениями о вашем участии в подготовке покушения на жизнь государя императора?
Котляревский положил на стол перед собой очень чистые, тщательно вымытые руки с длинными, аккуратно отполированными ногтями и медленно сжал пальцы в кулаки.
Саша посмотрел на ротмистра. Розовощекий добродушный Лютов доверительно повел бровью, как бы говоря: «Ну, что вам стоит, Ульянов? Мы же интеллигентные люди. Сознавайтесь - и дело с концом. Есть же на свете много других, более приятных и интересных дел, кроме этого, надоевшего и вам, и нам допроса».
Котляревский убрал со стола руки, наклонился над лежавшими перед ним бумагами.
- Я повторяю свой вопрос, - сказал он ровным, спокойным голосом. - Известно ли господину Ульянову, что мы располагаем...
- Мне ничего не известно, господин товарищ прокурора, - перебил его Саша.
- Для простоты обращения можете называть меня просто господином прокурором.
«А он тщеславен», - подумал Саша и усмехнулся. Котляревский поймал эту усмешку, выпрямился. Светлые глаза недобро сузились.
- Сколько у вас было метательных снарядов? - резко спросил товарищ прокурора.
«Он действительно все знает!» - ужаснулся про себя Саша и вздрогнул, но тут же овладел собой.
- Прошу не кричать на меня, - произнес он тихо, не поднимая головы. - Мне нездоровится.
- Глаза! - крикнул Котляревский, вскакивая со стула. - Глаза, Ульянов! Смотреть на меня! Кто делал снаряды? У кого на квартире? Из чьих материалов?
Саша, поймав взгляд прокурора, несколько секунд не отпускал его.
- Отвечайте! - раздраженно стукнул Котляревский кулаком по столу.
Саша оглянулся на понятых: Иванов и Хмелинский с любопытством и одновременно с испугом разглядывали его.
- Вы ведете себя недостойно образованного человека, господин прокурор. Особенно в присутствии нижних чинов вашего ведомства.
- Хорошо, я принимаю ваше замечание, - неожиданно улыбнулся Котляревский и провел рукой по своим редким волосам. - Прошу извинить меня за эту вспышку.
Он сел, снова положил перед собой свои холеные руки и медленно сжал пальцы в кулаки.
- Потрудитесь объяснить мне, Ульянов, почему вы вздрогнули, когда я впервые упомянул о метательных снарядах?
- Я уже объяснял: мне нездоровится.
- А Канчер?
- Что Канчер?
- Вам знакома такая фамилия?
- Смешной вопрос: меня арестовали на квартире Канчера.
- Зачем вы пришли к нему?
- Он мой товарищ по университету.
- А вот сам Канчер сообщил нам, что он больше не считает вас своим товарищем. Он весьма сожалеет о своем знакомстве с вами... И Горкун тоже. Вот, не угодно ли ознакомиться?
Котляревский придвинул бумаги к краю стола. Саша, не дотрагиваясь до них, прочитал несколько фраз, и внутри стало пусто и холодно: да, это писал Канчер. Такие детали мог знать только он. Значит, Канчер выдает. Но при каких обстоятельствах арестовали самого Канчера? Брошены ли бомбы в царскую карету? Сейчас он заставит этого самовлюбленного прокурора сказать то, чего он говорить не должен.
Саша поднял голову, в упор посмотрел на Котляревского. Спросил четко, отрывисто:
- Царь жив?
Лютов и Котляревский поднялись почти одновременно. Сзади с шумом встали понятые.
- Благодаря мудрости господней и провидению монаршей судьбы, - постным голосом начал Котляревский, - драгоценная жизнь государя императора Александра Александровича в полной безопасности. Благодаря тебе, господи!
Прокурор и жандарм истово закрестились. Понятые клали после каждого знамения поясной поклон.
Значит, покушение не удалось. Организация раскрыта. Но кто арестован еще?
Лютов и Котляревский сели. Прокурор взглянул на арестованного и понял: совершена ошибка. Если раньше он, арестованный, мучился неизвестностью, то теперь он уже кое-что знает.
Досадуя на себя, что в порыве верноподданнических чувств допустил просчет, Котляревский пошел напролом.
- Вот бумага, перо и чернила. Пишите все о своем участии в заговоре.
- Мне не о чем писать, господин прокурор.
- Но вы же открылись своим вопросом, Ульянов. Глупо продолжать запираться.
- Я ни в чем не открывался.
- Не переоценивайте своих способностей. Вы все равно во всем сознаетесь. Я обещаю вам это.
- Спасибо.
- Не паясничайте, Ульянов. Я жду.
«Любыми средствами надо сделать так, чтобы меня отправили обратно в камеру, - лихорадочно думал Саша. - Если организация раскрыта, надо выработать линию поведения. Мне надо твердо знать степень их осведомленности. Мне нужно подготовить свою систему ответов, чтобы не только отвечать, но одновременно и узнавать. А на это требуется время. Хотя бы одна ночь...»
- У нас есть возможности, Ульянов, оживить вашу память.
- Какие же?
- Вам знакомо такое слово - «дыба»?
- Знакомо.
- Хотите познакомиться с ним поближе?
- Пока нет.
- А если вам начнут выдергивать ногти?
- Стыдитесь, господин прокурор.
- Ломать суставы?
- Примитивно.
