— И сказал Иоанн Богослов, — загремел расстрига, — «жаждущий пусть приходит и берёт воду жизни даром»! Берите воду, девицы! Донага — и в реку! Берите!
Федька Басманов первым ринулся к ближайшей девке и задрал, с треском разрывая, подол её рубахи. Плещеев на другой девке рванул рубаху у неё со спины. Девки, крича, как бесноватые, сами начали пластать на себе последнюю одежду.
— О-ла-ла! — Штаден восхищённо захлопал в ладоши.
Полуголые и голые девки прыгали с моста в плавающий мусор.
Алексей Басманов стегал боярышень с особым остервенением.
— Срамота! Ах ты, с-срамота! — шипел он сквозь зубы.
Кай-Булат не выдержал, заругался, повернул коня и поскакал прочь с моста.
Царь Иоанн, широко ухмыляясь, смотрел на голых боярышень. Это всё — для него и во имя его. Лучшим боярышням и девичьей чести не жаль — лишь бы государю веселье было. Царя будоражила вовсе не женская нагота, а исступлённая, бесстыжая покорность.
Филипп руками оттирал с лица воду ливня. Был бы у него топор — он бы кинулся в реку, чтобы обрушить этот сатанинский мост.
— Шабаш ты устроил! — бросил он Иоанну.
Но царь поглядел на митрополита горделиво и презрительно.
— Всю любовь свою государю отдадим! — завывал Вассиан, — Любовь чудеса творит! От нашей любви государь наш сам чудотворцем станет!
Иоанн слушал расстригу — будто пил с похмелья.
А Филипп осознал, что государь слушает о том, о чём сам уже много думал. Но он, Филипп, слишком прост и прям, чтобы разгадать сложные и хитрые тропинки царских мыслей. Филипп отстал от государя в этом беге воображения. Он видел только нагих боярышень, которые калечились, падая в воду друг на друга и на мусор из телег. Он видел будущих жён, матерей, которых ещё в девстве ради потехи ославили кромешники и сам государь.
— Царю-то чудотворцу что за дело до бояр и воевод, до купцов и смердов? — ликуя, надрывался Вассиан. — Что ему до конца света? Он сам всех спасёт!
Иоанн не отрывал глаз от Вассиана. В душе его всё ходило ходуном. Не о любви Вассиан говорил. Про любовь — для этих вот глупых голых девок. А царю Вассиан говорил о вере!
Господь обрушил на Русь беды не по силам. Ляхи, голод, мор, измены… Как справиться человеку? Никак! Только чудо поможет!
Если народ будет верить в государя, государь станет чудотворцем. И он сотворит чудо для своей державы! В державе его сами собой вырастут хлеба, а вокруг сами по себе расточатся враги! Пускай народ верит в государя! Не любит, не боится, не почитает — верит!
— Государь, воздыми десницу! — искушал Вассиан. — Прикажи молонье в Красную площадь хряснуть!
— А хряснет? — недоверчиво смеясь, спросил Иоанн.
— Молонья — как вица в руке твоей!
Иоанн неуверенно поднял руку над головой, глядя то на Вассиана, то на Филиппа, то на грозовое небо, извергающее ливень.
Филипп не слышал, что говорил Вассиан, но догадался, что расстрига призывал к богохульству.
— Не надо, Ваня, — хрипло попросил Филипп. — Не искушай! — Филипп указал на Вассиана. — Еретик он! Сам в костёр просится!
На мосту затопали копыта, и к тележке Иоанна подлетел гонец. Спрыгнув с коня, он рухнул на колени.
— Государь!.. Государь!.. — задыхаясь, сбивался он. — Полоцкий воевода Хитров прибыл… Войска не было! Город Жигимонту сдали!
Царь Иоанн отдёрнул воздетую руку, словно обжёгся о небо.
Небо над Москвой взорвалось ударом грома. Сразу несколько молний, причудливо ломаясь и ветвясь, блеснули над башнями Кремля. Этот огненный росчерк на миг высветил в облачных кручах очертания двух огромных, страшных всадников Откровения. Всадники стояли над Кремлём, глядя на безумного русского царя.
Иоанн пригнулся, с ужасом глядя вверх.
— Господи, прости!.. — прошептал он, — Забава же одна!.. И в мыслях не было!.. Господи, не карай дурака!
Иоанн распрямился и яростно закричал опричникам:
— Бейте девок! Секите их, сук! Пусть топят пса Вассиана! В реку еретика! — Он задрал голову к тучам и широко перекрестился: — Господи, прости меня!
Оглядываясь на Иоанна, опричники бросали розги и доставали плети. Ухмылки сходили с лиц опричников.
Уже без жалости, лупцуя по-настоящему, кромешники стали сгонять тех девок, что остались на мосту, к телеге Вассиана.
— Топите Вассиана! — орали опричники.
— Топите вместе с телегой!
— Топите, бляди!
Девки поволокли телегу расстриги, а Вассиан и не заметил перемены в царе и в опричниках. Ему казалось, что потеха продолжается. Он нисколько не боялся, а хлопал себя руками по бокам, приседал и весело подзадоривал:
— Ай, хорошо, красавицы! Ай, тепла крестильная водичка!
На краю моста Вассиан сам прыгнул через головы девок и гулко бултыхнулся в воду.
А Иоанн выскочил из тележки и полез на коня полоцкого гонца.
— Пошёл! Пошёл! — Иоанн колотил пятками по бокам коня.
Конь заплясал и побежал.
Опричники кинулись к своим лошадям.
Дождь всё так же валился с неба целыми полотнищами. Била молния, вычерчивая над Кремлём то плечо небесного всадника, то колено, то конскую гриву.
Кромешники гурьбой помчались за царём, бешено гнавшим скакуна под кремлёвской стеной. Над Иоанном сменялись кремлёвские башни — Благовещенская, Тайницкая, Безымянная…
По Москве-реке плыл Вассиан. Когда царь пролетел мимо, Вассиан восторженно закричал:
— Славься, государь! Холопы твои в огне не горят и в воде не тонут!
Мокрый до нитки Филипп тихо отворил дверь в каморку, которую Иоанн облюбовал себе для молельни. Здесь на небольшом иконостасе горели все свечи, а на полу на коленях стоял Иоанн. Филипп не видел лица Иоанна. Филипп думал, что царь рыдает. А царь новыми, трезвыми глазами с изумлением смотрел на образа.
Одинаковые коричневые постные лики… Укор, печаль, смирение… Чего он испугался-то на мосту? Всадников Откровения? Так ведь конец света скоро. Как же им не появиться-то? Бояться их — всё равно что осенью бояться перелётных птиц.
Филипп встал рядом с Иоанном на колени и, успокаивая, погладил царя по плечу.
— Покайся, Ваня. И тебе легче, и Господу, — тихо попросил Филипп.
Иоанн дёрнул плечом, сбрасывая руку митрополита. Федька дурак, он ничего не понял.
Кто должен каяться? Он царь. Он должен спасти свой народ. Не просто так спасти — на Страшном суде спасти. Для этого надо, чтобы народ в него верил. А в кого верят? В Христа. Где Христос перед Страшным судом? На земле. Кто, значит, он, Иоанн? Исус.
Народ должен верить в него, потому что он — Исус. Это в нём перед концом света воплотился Господь. Кто не поверит — те умрут.
А сдача Полоцка… Это не знамение, не кара, не беда державы Иоанна. Так и должно быть. Ведь конец света скоро. Сатана наступает.
— Я-то покаюсь, Филипа, — чтобы успокоить простака Федьку, пообещал Иоанн. — Я покаюсь… А их — без покаяния кончу.
— Кого? — изумился Филипп.
— Всех, — просто сказал Иоанн. — Все ведь изменники. Все на кол сядут. Все воеводы, все сотники, все, кто там был. Коней их забить велю. Никого не упущу.
Если бы ратники верили в государя, никакой Жигимонт их бы не победил. Ляхи бы в песок рассыпались под стенами Полоцка, если бы войско верило в царя.
— Опомнись, Ваня! — охнул Филипп. — Это же война!.. Не всё тебе победы да победы!..
Иоанн начал вставать, опершись о плечо Филиппа.
— Если город сдали — даже мёртвые виноваты, — терпеливо пояснил Иоанн митрополиту. — Завтра же, Филипа, всех отпой, кто и жив пока. Понял меня? Верь в государя своего. Всё правильно.
Глава 13
НЕЗНАКОМЫЙ РАТНИК
На жарком закате через поля по дороге в пыли двигался отряд Ивана Колычева — несколько всадников, полсотни пеших стрельцов, две пушки и обоз из десятка телег. Вдали в дымке мрело непонятно что — то ли город, то ли дубрава.
Маша сидела в телеге — умытая, накормленная, переодетая в чистое. Рядом с телегой на коне ехал Колычев. Девочка, найденная на поле боя, казалась воеводе очень важной. Может, потому его Бог и помиловал, что надо блаженную куда-нибудь пристроить.
— Устала? — заботливо спросил воевода.
— Пока я с матушкой ходила, ещё и не так уставала, — по-детски бодро ответила Маша. Ей было тепло и покойно.
— Скоро догоним войско, а там уж и Москва…
— Ты бы сам, дяденька Ваня, в телегу пересел, — сказала Маша. — Верхом растрясёшь раны-то. Ведь едва зажило. А дорожка мягкая, и сено у меня.
По простому разговору воевода и не подумал бы, что Маша — божья. Девчонка как девчонка, тронутая немного, и всё. Но Колычев помнил, как лёгкий толчок Машиной иконы обрушил огромный мост.
Отряд подошёл к полевой развилке дорог и остановился, поджидая воеводу.
Во ржи рядом с развилкой какой-то человек, встав на колено, топором тесал брус. Судя по кольчуге, человек был ратником. Длинные тёмные волосы он перехватил на лбу ленточкой. В небольшой бороде белела щепка.
