Во ржи рядом с развилкой какой-то человек, встав на колено, топором тесал брус. Судя по кольчуге, человек был ратником. Длинные тёмные волосы он перехватил на лбу ленточкой. В небольшой бороде белела щепка.
— Чего плотничаешь, друг? — добродушно спросил Колычев.
Ратник опустил топор и посмотрел на воеводу. Лицо у ратника было умное, спокойное, грустное.
— Человек в пути умер, — пояснил ратник. — Похоронить надо.
Колычев привстал на стременах и увидел во ржи покойника в стрелецком кафтане. Похоже, здесь проходило войско, от которого отстал отряд Колычева, и один из раненых умер в дороге. Этот вот ратник с топором задержался похоронить друга — поставить крест. Невдалеке темнела откопанная могила.
Колычев снял накалённый солнцем шлем и перекрестился.
— Упокой, Господи, душу его… А скажи, по какой дороге мне дальше на Москву?
Незнакомый ратник молчал, внимательно рассматривая Колычева.
И вдруг воеводе всё стало так странно, что даже мурашки побежали по спине. Эта рожь, закатное солнце, дальнее мрение, стрекот кузнечиков, незнакомый ратник…
— Ты какого полка? — тревожно спросил Колычев. — Бутурлина? Или Салтыкова?.. По какой дороге воеводы прошли?.. Чего молчишь?
— Думаю, куда направить тебя, Иван Борисович. — Незнакомый ратник смахнул с глаз выбившуюся из-под тесёмки прядь. — Иди по правой дороге.
Колычев озадаченно и даже с опаской посмотрел на ратника и молча повернул коня на правую дорогу. Отряд и обоз потянулись за воеводой. Незнакомый ратник снова склонился над работой.
Развилка осталась позади. Маша оглянулась и увидела, как вдалеке незнакомый ратник на плече несёт по ржаному полю большой деревянный крест. Солнце слепило Машу, и очертания человека в пыли, поднятой обозом, расплывались, дрожали. Но Маша узнала человека и поклонилась ему. Это был брат её Исус Христос.
Большой обоз и большое войско вразброд тянулись по лесной дороге. Подступили сумерки, но хорошей поляны для стана пока не находилось. Это ничуть не удручало пятерых воевод, которые ехали рядом, передавая друг другу баклажку.
Сзади воевод нагнал топот летящего во всю прыть коня. Воеводы оглянулись. К ним по обочине приближался Иван Колычев.
Воеводы зашумели, встречая товарища, закружили вокруг него.
— Вот ведь пёс!.. — гудел в бороду Бутурлин.
— Ожил, Ванька! — Салтыков ткнул Колычева кулаком.
— Вы чего, бояре!.. — охнул Колычев, сгибаясь на раненый бок. — Добить меня решили — вместо Жигимонта?.. Я ещё весь перемотан!
— Так и знал, что Колычев догонит, — сварливо проворчал Шуйский. — Не бывало такого, чтобы он выпивку пропустил.
— В Москве точно трезвыми останемся, бояре! — шутливо расстроился Головин. — Колычев за нас один всё выхлещет.
— Что, пира в Москве ждёшь? — недовольно одёрнул Головина Бутурлин. — Ты лучше сначала узнай, чего с утра кромешники государю нашепчут. А то обернут тебе пир в поминки.
— Эх, мне бы просто домой… — мечтательно вздохнул Салтыков. — Ничего не надо. Победили — и славно. Дай бог, государь не заметит.
— Я думал, вы в Полоцке простоите, пока я оклемаюсь, — пояснил Колычев. — А вы, значит, прямиком в Москву дунули…
— Чего нам в Полоцке делать? — хмыкнул Нащокин. — Жигимонт к себе отвалил, пыль столбом. Наши лазутчики три дня за ним шли. Пора и нам по бабам.
— Верите, бояре, я уже год дома не был, — с удивлением сознался Шуйский. — Забыл, где у жены чего с какой стороны…
— А ты кромешников спроси, они подскажут, — вдруг злобно сказал Колычев, мгновенно мрачнея.
Воеводы смешались.
Бутурлин глотнул из баклажки и молча протянул её Колычеву.
— Прости, Иван, — сказал Шуйский. — Забыл про твою Настю…
Москва тонула в предрассветном тумане, когда войско наконец добралось до стен Земляного города. Караульщики раскрыли ворота и молча, угрюмо смотрели, как сквозь бревенчатую башню едут и едут обозы, идут и идут ратники.
Рядом с догорающим костром караула неподвижно стоял всадник. Лицо его укрывал колпак.
— Чего как бирюки? — недовольно спросил у караульных один из проходящих ратников. — Слова доброго не скажете защитникам своим.
— Топай давай… — проворчал караульный. — Защитник…
Когда к башне приблизились и шестеро воевод, всадник в колпаке встрепенулся и послал коня навстречу.
— Подождите, бояре, — глухо окликнул он воевод.
— А ты кто? — за всех раздражённо спросил Иван Колычев.
— Не узнал, Ваня? — Всадник приподнял колпак.
Это был Филипп. Он не усмирил царского гнева на воевод, но и сам не смог смириться.
Колычев присмотрелся к Филиппу и насмешливо присвистнул:
— Бояре, нас сам митрополит встречает!
Воеводы подъехали и остановились, внимательно и недоверчиво разглядывая Филиппа.
— Не похож ты на митрополита, — сказал Головин.
— А я и не на литургии, — буркнул Филипп. — Не шумите, бояре. Нельзя вам по домам. За то, что Полоцк сдали, государь вам уже плахи приготовил.
— Какой Полоцк?.. — нелепо изумился Нащокин.
— Ты чего, владыка? — нахмурился Бутурлин.
— Мы Жигимонта в Ливонию прогнали! — возмутился Шуйский.
— Значит, не прогнали, — тяжело пояснил Филипп. Он так и знал, что воеводы не догадывались о потере Полоцка. — Значит, вернулся Жигимонт. А Полоцк без вас ему ворота раскрыл и сдался.
Воеводы потрясённо молчали.
Филипп повернул своего коня и через плечо произнёс:
— Если вам головы дороги, давайте за мной, бояре. За вас и мне голову снять могут.
Филипп поехал к воротам башни. Если бояре не дураки — сообразят, что просто так митрополит встречать их не приедет.
Воеводы стояли на месте.
— Вань, а дядя у тебя не шутник? — недоверчиво спросил Шуйский.
— Кто знает, чего он от государя нахватался… — задумчиво пробормотал Колычев. — Разберёмся, бояре.
Колычев тронул коня и поехал за Филиппом.
За Колычевым поехали и воеводы.
Подавленные воеводы, как мальчишки, гурьбой сидели на брёвнах, что были свалены на заднем дворе подворья митрополита.
Скрипнула дверь, и с маленького крылечка сошёл озабоченный Филипп. Его сопровождал высокий, носатый монах.
— Я, бояре, теперь права печалования лишён, — недовольно сказал Филипп воеводам. — Но обещаю: заступлюсь за вас перед государем.
Воеводы молчали.
— Грозу вы у меня переждите, — добавил Филипп. — Это отец Илидор, он вас проводит.
Воеводы слезли с брёвен и, отводя взгляды, нехотя поклонились Филиппу. Монах Илидор кивнул на крылечко.
— Прошу за мной, государи, — прошелестел он.
Воеводы пошли за монахом.
— Приехали… — тускло сказал Шуйский.
Филипп задержал Колычева:
— Постой, Ванюша.
Колычев остановился, глядя в землю. Филипп переждал, пока за воеводами закроется дверь. Он понимал, что племянник сейчас взбесится, но всё равно должен был задать этот вопрос. В том, что Иван не соврёт, Филипп не сомневался.
— Спрошу тебя… Скажи, за вами точно измены нет?
Колычев яростно посмотрел Филиппу в лицо.
— Ты, дядя, при царском столе совсем правое с левым перепутал! — едва сдерживаясь, прорычал он.
— Прости. — Филипп с облегчением похлопал Колычева по плечу. — Пойдём в дом.
Но Колычев крутил головой, что-то отыскивая взглядом.
— Погоди, — остановил он Филиппа. — Ещё девчонка со мной была… Куда она провалилась?
Филипп тоже огляделся. Тын и закрытые ворота, амбары и службы, поленницы и пустые телеги, крыльцо и луна над крышей…
— Кроме сада, отсюда сбежать некуда, — сказал Филипп.
Филипп и Колычев шли по лунному яблоневому саду, заглядывая в тень под деревьями. Над ними качались белые шары яблок.
— Она как зверок, везде уснуть может, — пояснил Колычев и тихонько позвал: — Маша!..
— Невеста, что ли, твоя? — с недоумением спросил Филипп.
— Какая невеста… Блаженная. Она всех нас от ляхов спасла.
Колычев сорвал яблоко, откусил и сплюнул — кислое ещё.
— Я хотел, чтоб ты её при монастыре каком поселил, — сказал он и с вызовом добавил: — Или тебе это не по чину?
— Как ты в отроках, Ванька, дерзил, так и не поменялся, — в сердцах ответил Филипп.
— Зато ты поменялся, — со злой издёвкой похвалил Филиппа Колычев. — Принюхался к подмышкам у Малюты? Правда — кровью несёт, но глаза не режет?
Филипп не обиделся. Он понимал, что после гибели семьи Ваня будет непримирим. Да и самого Филиппа многое драло против шерсти.
— Тяжело мне здесь, Ванька, — сердито сказал Филипп. — Плачу я о покое на Соловках своих. Не знаю, что Москва со мной делает. — Он задумался и с опаской закончил: — Душу бы не погубить.
