перейти на ту сторону.
Брюки у него на коленях позеленели от мха – он попытался отряхнуть их, хлопая по ним ладонью, а куртка с одной стороны была покрыта высохшей растрескавшейся глиной.
– Что с вами произошло?
Он в отчаянии замахал рукой.
– Это было позавчера, километров за тридцать отсюда, когда мы шли в сторону Адура. У меня был адрес одного проводника – мне его дали в Бордо. Я нашёл этого типа, он взял с нас троих двадцать тысяч франков и повёл нас ночью. Мы долго шли, потом в какой-то момент он присел на корточки и сказал: «Обождите тут, пойду проверю, нет ли там кого». Я сказал, что иду с ним, что вдвоём сподручнее. Тогда он ударил меня своей палкой и дал дёру. Я было бросился за ним, но растянулся в темноте. Пришлось провести ночь в лесу. Мы с рассвета на ногах.
Мне кажется, что Морис взвешивает за и против. Из-за деревьев выходят две женщины, вид у них измотанный.
– Слушайте, – говорит Морис, – мы сами собираемся перейти, но не знаю, согласится ли наш проводник взять и вас тоже. Мы встречаемся с ним в десять под мостом, это на другом конце деревни. Приходите туда и сами у него спросите.
– Спасибо. От всего сердца! Мы так устали, что… ох, надеюсь, в этот раз у нас получится пройти и…
Продолжая бормотать какие-то обрывочные фразы, он пожал нам руки и пошёл назад в лес; было слышно, как он рассказывал новость женщинам.
Хоть бы Раймон согласился!
На ходу Морис оборачивается ко мне, лоб у него нахмурен.
– Надо бы смотреть в оба, ты видишь, как тут некоторые на жизнь зарабатывают.
– Думаешь, Раймон мог бы…
Он качает головой.
– Не имею понятия, а раз я не имею понятия, то глаз с него не спущу.
Несколько минут идём в молчании.
– Во-первых, надо не отставать от него ни на шаг.
– Да, а если он решит смыться, набросимся на него. Мы же справимся с ним вдвоём, как думаешь?
Морис с сомнением кривит губы.
– Посмотрим. Может, это и не понадобится. Айда наперегонки?
– Погоди, я сумки сниму.
Мы становимся на старт.
– До большого жёлтого дерева, там, на углу.
– Ладно. На старт, внимание. Марш!
Ноги яростно топчут землю, я высунул язык, отстаю, полметра, метр, догоняю, снова отстаю, делаю рывок, слишком поздно. С трудом прихожу в себя, сидя на земле и опустив голову между колен.
– Так и должно было быть, ты же старше.
Морис пытается восстановить дыхание.
– Ну вот ещё, я знаю пацанов и помладше тебя, а бегают так, что не угонишься.
Мы медленно возвращаемся за своей поклажей, которая ждёт на дороге.
– Ты есть не хочешь?
– Хочу, легко, что ли, таскать всё это мясо после того, как жрал одну чечевицу.
Он шарит в карманах.
– Утром в кассе дали немного сдачи, может, хватит на перекусить.
Мы постучали в первую попавшуюся дверь. Нам открыл какой-то старик в кепке – мужчин помоложе в этих краях, видимо, не осталось. После короткого разговора нам достались два яйца, которые мы выпили, как только вышли оттуда. Было вкусно.
Уже темнеет.
Трава влажная, наши подошвы поблёскивают в лунном свете. Скоро пробьёт десять. Стрелки часов на колокольне уже не видно, но у меня так сосёт под ложечкой, что я понимаю – момент настал.
Подумать только, ещё несколько дней назад я был бы в восторге от такой ситуации: ночь, шорох листьев, ожидание, где-то там впереди притаились дозорные индейцев, а я безоружный ковбой, который должен пройти в двух шагах от их лагеря. Моя жизнь сейчас находится на прицеле индейской винтовки… о таком приключении можно только мечтать! Я почти огорчён, что не слышу медленных ударов в барабан, возвещающих войну, и что немцы не носят перья. Ночь ясная. Что она нам готовит? Если бы знать.
Медленно, очень медленно, чтобы не скрипнула ни одна ветка, я переставляю ноги; малейший шум здесь разносится очень далеко и может кого-нибудь насторожить. Идущий рядом Морис старается не дышать. На другой стороне пролёта я различаю три съёжившихся фигуры – это те самые евреи, которых мы встретили на лесной дороге.
Немцы напротив нас, с другой стороны леса. Странно, что они ещё не открыли стрельбу: мне кажется, я у них как на ладони.
– Слышишь?
Ночью велосипеды издают характерный шум, это происходит из-за того, что головка динамо-генератора трётся о покрышку. Но куда хуже то, что приближающийся человек насвистывает весёленький мотив, который мне знаком… это Тино Росси [8]. Финиш, этот ночной велолюбитель нас сейчас спалит! Ни в коем случае нельзя… Он резко тормозит прямо рядом с нами. Я слышу, как скрипят руль и педаль, прислонённые к каменной стене. Всё так же посвистывая, тип слезает с велосипеда и идёт к нам. Мне удаётся разглядеть его – это Раймон.
Вид у него предовольный, ни малейшего сходства с разведчиком команчей. Руки он держит в карманах, а когда обращается к нам, то гаркает без малейшего опасения:
– Ну что, идём?
Морис протягивает деньги, которые исчезают у Раймона за пазухой, и показывает на людские силуэты в нескольких метрах.
– Эти люди тоже хотели бы пройти. Они очень устали, деньги у них есть.
Раймон смотрит в их сторону.
– Сделаем, – говорит он, – скажи, чтобы шли сюда. Сколько их?
– Трое.
Раймон потирает руки.
– Вот так вечерок, – говорит он. – Обычно мне так много не перепадает. Идёмте.
Я осторожно выпрямляюсь, стараясь, чтобы ни один сустав у меня не хрустнул. И слышу, как Раймон хихикает:
– Без обид, дружок, но незачем корчить из себя вождя краснокожих. Просто иди за мной, делай, что говорю, и ни о чём не тревожься.
И мы отправились в путь. Меня бросало в жар под пальто: в этих голых полях нашу маленькую колонну, наверно, было видно за тысячи километров. Какие-то злодеи набросали нам под ноги камней, которые чудовищно грохотали, и мне казалось, что шум стоит оглушительный. Сам Гитлер в своей берлинской резиденции должен был слышать, как мы тут пробираемся. Наконец мы вошли в лес. Раймон прокладывал дорогу через папоротники, их стебли с хрустом ломались у него под ногами. Как только мы оказались среди деревьев, у меня возникло чувство, что тут есть кто-то ещё. Какие-то другие люди словно бы двигались слева от нас. Я пытался разглядеть что-то в темноте, но безуспешно.
Раймон резко остановился, я налетел на его спину и задержал дыхание. Он, наверно, и сам услышал, но я не вытерпел:
– Там слева
