— Да, вот заговорили об изящной словесности, — оживился Кутузов. — Я сегодня получил из Петербурга стишок. Где это он был у меня? — захлопал руками по всем карманам фельдмаршал. — Эка беда, наверно, оставил на столе! Я помню. В Питере сочинили басенку в стихах, как волк, — многозначительно поднял Кутузов вверх короткий пухлый палец, — лез ночью в овчарню, а попал на псарню. Увидел свою промашку, стал умолять, чтоб псари его простили.
Михаил Илларионович на секунду остановился.
— Тут пиит так хорошо изобразил это стихом. Как же у него? — Он прижмурился, вспоминая. — Да, вот-вот! — прищелкнул от радости пальцами. — "Забудем прошлое, уставим общий лад, а я не трону ваших стад".
Толпа сдержанно смеялась, внимательно слушая, что же будет дальше.
— А дальше… — остановился Кутузов, — проклятая старость — забыл. Но финал помню. Волк так-то просит, а псарь ему и говорит… — Главнокомандующий поднялся со скамейки и четко продекламировал: — "Ты сер, а я, приятель, сед!" — И при последнем слове Кутузов снял с седой головы бескозырку.
Толпа захохотала, забила в ладоши:
— Здорово!
— Действительно!
— А кто это, ваше сиятельство, написал? Глинка? — спросил у главнокомандующего генерал Лавров.
— Не Марин ли? — подсказали из толпы.
— Нет, это Крылов. Тот, кто написал комедию "Урок дочкам".
— Михаилу Илларионовичу ура! — крикнул кто-то.
И все покрыло раскатистое "ура".
К генеральскому костру сбежалась и встала плотной стеной гвардия. Михаил Илларионович, опираясь на плечо Резвого, встал на скамейку. Все затихло.
— Друзья мои, это честь не мне, а русскому солдату! — И подняв над головой бескозырку, Кутузов крикнул молодым, таким, как когда-то водил солдат на штурмы, голосом: — Русскому солдату — ура!
На этот клич отозвалась вся гвардия. "Ура" катилось по лагерю, как радостный весенний гром.
Но каким образом тогда этот старый человек, один в противность мнению всех, мог угадать так верно значение народного смысла событий, что ни разу во свою деятельность не изменил ему?
Лев Толстой
VIII
Дело двигалось успешно: наполеоновская армия с каждым днем все больше таяла и разваливалась. Но и в Петербурге и в самом штабе главнокомандующего никто не хотел понять простых намерений Кутузова: уничтожить врага с меньшими потерями.
Все были недовольны тактикой фельдмаршала, даже его ближайшие помощники и друзья Толь и Коновницын. Молодые, горячие головы упрекали старика не только в "лени", как раньше всем наушничал Беннигсен, но и в неосмотрительности и даже трусости. Увидев отступление Наполеона, все они решили, что Наполеон совершенно слаб, что стоит лишь отрезать ему путь на запад и ударить, как "великая армия" будет разбита, а сам Наполеон пленен. Они не хотели принимать в расчет того, что у Наполеона есть еще более ста тысяч человек с сотнями орудий. Они не задумывались над тем, какие потери понесет такая же стотысячная русская армия, если преградит путь Наполеону, и без того старающемуся поскорее уйти из России…
Разумеется, больше всех кипятился и всюду с пеной у рта кричал неугомонный, надоедливый и неотвязчивый, точно овод, английский уполномоченный сэр Роберт Вильсон. Ему-то уж нисколько не было жаль русской крови, которая пролилась бы для окончательного уничтожения главного врага Англии Наполеона. Вильсон проклинал кутузовскую медлительность и осторожность, писал на него бесконечные жалобы и доносы Александру, уверяя русского императора, что "Беннигсен в сравнении с Кутузовым — Аннибал".
Несмотря на то, что Кутузов уже несколько раз прямо говорил Вильсону, чтобы он не лез не в свое дело, наглый бритт снова пристал к Михаилу Илларионовичу.
— Разве вы не помните, что я сказал вам у Малоярославца? — спокойно и веско ответил главнокомандующий и не стал слушать разглагольствований Вильсона, который окончательно потерял все хваленое британское хладнокровие.
А своим русским горячим головам фельдмаршал отрезал:
— За десять французов я не отдам одного русского! Неприятель скоро и так пропадет! А ежели мы потеряем много людей, то с чем придем на границу?
Старый полководец и старый дипломат, Михаил Илларионович Кутузов смотрел глубже и дальше, чем все его тридцатилетние генералы. Кутузов не хотел проливать понапрасну кровь русских людей. Он рассуждал здраво и трезво.
Уже после Смоленска Кутузов сказал Евгению Вюртембергскому:
— Наши молодые горячие головы негодуют на старика, что я удерживаю их порывы. Они не обращают внимания на обстоятельства, которые делают гораздо больше, нежели сколько могло бы сделать наше оружие. Не прийти же нам на границу, как нестройной толпе бродяг!
Кутузов не боялся ничего: ни продолжавшегося нерасположения к нему императора Александра, ни ярой ненависти английского генерала, ни осуждения неспешных, но дальновидных кутузовских действий пылкими молодыми русскими генералами.
Он был уверен в своей правоте. Он знал, что беспристрастная история и русский народ скажут о нем и о его действиях в Отечественную войну свое веское, окончательное слово.
Глава пятнадцатая
БЕРЕЗИНА
Зубастой щуке в мысль пришло
За кошачье приняться ремесло.
Крылов
I
Командующий Молдавской армией адмирал Павел Васильевич Чичагов, которого в прошлом году Александр I назначил на такой необычный пост "главнокомандующего Молдавией, Валахией и Черноморским флотом", чувствовал себя героем: его армия, двигавшаяся с южных границ навстречу отступающему Наполеону, заняла Минск и Борисов.
Мост у Борисова через Березину защищали польско-французские части генерала Домбровского, но авангард Чичагова под командованием графа Ламберта сбил Домбровского с предмостного укрепления, захватил мост и вошел в Борисов. Переправа через широкую, с топкими илистыми берегами реку, через которую должен был переходить Наполеон, оказалась в руках у Чичагова.
Адмирал Чичагов был любимцем Александра I. Не оттого ли, что Чичагов воспитывался в Англии, где, как писал сардинский посланник в Петербурге граф де Местр, он "выучился преимущественно презирать свою родину и все то, что в ней происходит"? Чичагов никогда не служил ни у кого под началом, был безмерно заносчив и самовлюблен. Он считал себя способным ко всему, а других — ни к чему. О его пребывании в должности морского министра современник выразился так:
"Сорил деньгами, воображая, что делает наши морские силы непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет камень величию русского флота.
Наконец, испортив все, что оставалось еще доброго во флоте и наскучив наглостию своею и расточением казны верховной власти, удалился, поселив презрение к флоту в оной и чувство глубокого огорчения в моряках".
Александр I почему-то верил в военные таланты Чичагова так же безоговорочно, как и в свои, и называл его без всякого повода и основания "человеком с головой".
Готовясь к войне с Наполеоном, Александр I назначил Чичагова командовать Молдавской армией вместо уволенного в отставку славного победителя турок Михаила Илларионовича Кутузова. Ни Александр I, ни Чичагов не могли в мае 1812 года предполагать, что через три месяца народ поставит Кутузова выше их обоих.
В военном деле Чичагов был полнейшим невеждой. Умный Дохтуров говорил о нем: "Наш адмирал управляет по ветрам!"
Напыщенный вельможа и сибарит, Чичагов привык и на театре военных действий жить по-барски: он возил с собой целое капральство поваров и большой обоз со столовым серебром, фарфором и разным кухонным имуществом. Захватив предмостное борисовское укрепление и город, Чичагов, не разведав хорошенько, где находится Наполеон, сразу же обосновался со всеми своими обширными пожитками в Борисове.
Чичагов был уверен в том, что ему будет принадлежать честь пленить всю армию Наполеона у Березины. Самонадеянный, лишенный чувства юмора, адмирал Чичагов дал такой приказ по Дунайской армии:
"Наполеонова армия в бегстве. Виновник бедствий Европы с нею. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что всевышнему угодно будет прекратить гнев свой, предав его нам. Почему желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника: известные щедроты монарха за сие ответствуют".
Наивный Чичагов ждал, что к нему в Борисов приведут спасающегося бегством Наполеона.
II
Зло сжав губы и надвинув на лоб треуголку, Наполеон угрюмо ехал, окруженный свитой и остатками гвардейской кавалерии.
