миссии это лучше, парень образец арийца… – приближенные к Фениксу бывшие асы Люфтваффе знали о происхождении мальчика:
– Приехал, – хмыкнул Хартманн, – и через две недели сбил первого русского. Потом все пошло, как по маслу… – он проверил показания приборов, – но больше всего я горжусь не тремя сотнями самолетов противника… – Адольф прервал его: «Тремя с половиной сотнями». Хартманн отмахнулся:
– Кто считает? Нет, важно, что за годы войны я не потерял ни одного ведомого… – обернувшись, он крикнул:
– Юнио, поторопи соотечественников. Я не хочу тащиться над Сахарой в темноте… – Черный Князь, выйдя на трап, затрещал по-итальянски с механиками аэропорта. Хартманн понизил голос:
– Ленивые твари. У них всегда так. Либо итальянцы настоящие герои и воины, как Юнио, – я летал с такими ребятами, – либо их надо подгонять палкой. Под Сталинградом они сдавались первыми, в них нет стойкости арийского духа… – Хартманн отхлебнул из фляжки крепкого кофе:
– С твоим дядей, милый мой, я познакомился, вернее, поругался, в марте сорок четвертого года, в Берлине. К тому времени я успел побывать в русском плену и бежать оттуда, чуть не заработав пулю от своих ребят… – в конце лета сорок третьего истребитель Хартманна получил в бою повреждения. Летчику пришлось пойти на вынужденную посадку за линией фронта:
– Увидев русских, я разыграл раненого, – смешливо сказал он Адольфу, – меня уложили на носилки и даже нашли какого-то врача. Жида, судя по лицу. В штаб меня везли в кузове грузовика, но над дорогой начался очередной воздушный бой. Русские отвлеклись, я выдернул у солдата винтовку, открыл огонь и был таков. Правда, когда я добрался до расположения наших войск, меня едва не подстрелили, не поверив, что перед ними летчик… – Боргезе заглянул в кокпит:
– Все готово. Извини, Малыш, – он развел руками, – парни думают о вечерних танцах в Остии. Каникулы, сам понимаешь… – Хартманн вздохнул:
– Что с вами поделать, дорогой Черный Князь… – командир наклонился к динамику:
– Экипаж, занять свои места. Пятиминутная готовность, взлетаем после лондонского самолета «Аль-Италии»… – он щелкнул зажигалкой:
– В марте сорок четвертого меня и еще пару ребят из эскадрильи вызвали в Берлин для вручения дубовых листьев к рыцарским крестам. Не буду скрывать, в поезде мы выпили, – Малыш Хартманн ухмыльнулся, – и довольно много. Нас встречали машины из рейхсканцелярии, протрезветь на воздухе мы не успели. В общем, мы еле на ногах держались. Полковник фон Белов, адъютант фюрера от Люфтваффе, велел нам сначала прийти в себя. Он сварил нам кофе и оставил в передней. На вешалке висела фуражка, я ее примерил. Здесь открывается дверь и входит твой дядя… – Хартманн положил руку на штурвал, – в форме, с кинжалом, с железными крестами, с нашивкой старого бойца. Он тогда был штандартенфюрером, а я едва получил звание капитана… – самолет разгонялся, – как он на меня орал…
Хартманн потушил сигарету:
– Я, видишь ли, сам того не зная, примерил фуражку фюрера, твоего покойного отца. Потом мы с твоим дядей сдружились, я обедал на вашей семейной вилле. Твой дед консультировал люфтваффе, был лучшим приятелем маршала Геринга. Жаль, что он и твой дядя Генрих погибли… – о предательстве деда и дяди знали только немногие члены братства СС:
– Остальным не стоит слышать о нашем позоре, – холодно сказал Максимилиан, – как и о том, что твой кузен выжил. Твой старший брат тоже не должен стать предметом досужих разговоров… – Хартманн добавил:
– Твоему кузену, тоже Адольфу, тогда и двух лет не исполнилось. Забавный был мальчишка, – летчик помолчал, – жаль, что он погиб в Патагонии. Графиня Марта сделала правильный выбор… – официально считалось что вдова дяди Генриха отравилась в мае сорок пятого, – но мальчик остался сиротой. Останься он в живых, он бы стал твоим верным соратником… – дядя подозревал, что вдова дяди Генриха обосновалась в Лондоне:
– Мой кузен наверняка такой же враг рейха, как и мой брат, – Адольф поморщился, – но я уверен, что их можно склонить на нашу сторону… – он не почувствовал, как самолет оторвался от бетонки:
– Вы волшебник, дядя Эрих… – восторженно сказал подросток, – мы словно на магическом ковре, как в арабских сказках… – Хартманн подмигнул ему:
– Погоду дали отличную, грозовых фронтов не ожидается. Прибудем в Гану на закате, полюбуешься океаном… – дядя заметил Адольфу:
– Доктор поселит тебя в отдельных комнатах, в коттедже на территории президентского дворца. Он займется твоим досугом, у него под рукой есть проверенные девушки. Обезьяны дорвались до своего… – Максимилиан брезгливо скривился, – получили белых женщин… – из слов дяди Адольф понял, что Доктор обеспечивает развлечения членам правительства Ганы:
– Она, наверное, будет меня старше, – подумал подросток, – но это неважно. В конце концов, у меня есть опыт… – выровняв самолет, Хартманн включил автопилот. Закинув руки за голову, Малыш потянулся:
– Время для тостов и каспийской икры. Под Сталинградом у нас было отличное снабжение. В летных частях подавали вина и сыры, ветчину и гусиный паштет. Говорят, у Нкрумы отменный повар, вроде бы из Франции. Оценим его стряпню… – летчик позвонил стюардам:
– Сервируйте обед. В русских лагерях меня десять лет держали на баланде, – Хартманн откинулся на спинку кресла, – я соскучился по изысканной кухне… – под крылом сверкнуло Средиземное море. Командир взглянул на часы:
– Идем точно по расписанию. Посадка в Гане в восемь вечера по местному времени… – машина пропала в раскаленном, августовском небе.
Пустая бутылка зеленого стекла, с ободранной этикеткой, закатилась под покосившуюся кровать. На щербатой тарелке подсыхали куски салями и сыра. Рядом валялась пожелтевшая сердцевина обгрызенного яблока. Сквозь щели в жалюзи светило заходящее солнце. На узкой улице тарахтели старые скутеры.
Джо не знал итальянского языка, но, прислушавшись к диктору в бубнящем на верху пыльного шкафа репродукторе, он разобрал, что речь идет о покушении на президента Франции де Голля:
– Нет, – Джо склонил черноволосую, потную голову, – вроде бы президент жив, никто не пострадал… – Джо был уверен, что покушение опять организовали противники независимости Алжира:
– Они один раз стреляли в президента, в прошлом году. Оасовцы не успокоятся, пока де Голль их всех не отправит на эшафот…
Джо не хотелось сейчас думать о де Голле, Кеннеди, Хрущеве или о помятой карте, испещренной пометками, расстеленной у него на коленях. Взяв с пола початую бутылку теплого орвието, он сделал несколько жадных глотков:
– О Шмуэле я тоже не хочу думать, то есть вспоминать, – сказал себе Джо, – на исповедь к нему я не пойду. Никто, кроме Даниэлы, не знает, что я в Риме. Даниэлы и посланцев с Лубянки… – он поморщился. Мать считала, что он улетел на Корсику, по приглашению бывшего соученика из Горной Школы:
– Мы загораем, купаемся, выходим в море на яхте, – хмыкнул Джо, – без загара я действительно не обойдусь…
В комнате стояла липкая жара, он откинул влажную простыню. Даниэла дремала, уткнув лицо в сгиб локтя. Джо рассеянно погладил белую спину девушки. Нежные плечи испещрили следы его поцелуев:
– Придется ей носить блузки с закрытым воротом, – усмехнулся он, – но в ее университете и так скромно одеваются… – Даниэла не стала ничего от него скрывать. Он узнал о ее жизни в СССР, о бывшей работе на польскую службу госбезопасности, о задании, полученном ей на Лубянке:
– Я должна соблазнить отца Кардозо, – девушка не отрывалась от его губ, – принять обеты, стать его экономкой, сообщать о его планах русским… – девушка всхлипнула:
– Но я не хочу этого делать, милый. Послушай… – зашептала она, – мы всех обманем. Я все придумала. Только не бросай меня, Джо… – девушка с неожиданной силой обняла его за шею, – я люблю тебя. Вдвоем мы сможем противостоять русским…
Джо боролся с желанием одеться и дойти до ближайшего почтового отделения:
– Тетя Марта должна узнать о месье Вербье, то есть товарище Матвееве, о проклятой
