Замена писанных книг печатными, исправление ошибок, к которым издавна все привыкли, приобрели Никону много врагов среди темного московского населения.
Ошибки и описки эти, освященные временем, были дороги последним. Например, из-за знаменитого «аза», который был изъят из второго члена символа веры — «рожденна, а не сотворенна», — возгорелась целая борьба.
Приверженцы старого благочестия находили в этом «азе» какую-то таинственную силу и стояли за него горой.
Дело дошло до того, что когда при первом печатании церковных книг этот аз был окончательно уничтожен, как вписанный кем-то по ошибке, Аввакум, бывший в то время одним из тех, кто проверял, правильно ли напечатаны новые книги, вместе с единомышленниками согласился скорее умереть, чем согласиться выбросить этот «аз».
Это упрямство настолько возбудило патриарха Никона, что он подверг несогласных с реформой наказаниям и даже ссылке. Но приверженцы Аввакума стали еще больше противиться нововведениям.
Аввакум был своим человеком в доме Соковниных, был духовником и руководителем Федосьи Прокопьевны еще в то время, когда она была в девушках, — и ссылка протопопа опечалила Морозову.
Ее сочувствие Аввакуму все росло, она все больше верила в его правоту, и считала сосланного жертвой Никона.
Но недолго остался у власти и Никон. Вскоре он отказался от патриаршества и удалился в Воскресенский монастырь.
Государь посылал к нему князя Трубецкого и Родиона Стрешнева, просил его возвратиться на патриарший престол, и Никон, сперва отказавшись, потом все же вернулся.
Но теперь сам государь не принял его.
Над ним был назначен суд из восточных патриархов.
Низвержением Никона воспользовались его недруги и помогли вернуть из ссылки Аввакума и его приверженцев.
С этого момента Морозова еще больше уверовала в правоту своего духовника и стала одной из самых ярых его последовательниц.
Незадолго до своей ссылки, Аввакум ввел в морозовский дом одного монаха Симонова монастыря, старца Трифилия, тоже убежденного староверца.
Этот инок происходил из очень знатного рода. Его поучения настолько заинтересовали Федосью Прокопьевну, что она всегда была рада, когда Трифилий посещал морозовский дом.
На ее просьбу указать благочестивую женщину, которая могла-бы поддерживать и укрепить ее в учениях, Трифилий указал на инокиню Меланию.
Морозова пригласила ее к себе и она сразу понравилась. С этого дня Федосья Прокопьевна ничего не делала без ее разрешения и до самой своей смерти не ослушивалась ее повелений.
Убежденная староверка, Мелания была такою же фанатичною последовательницею старины, как и сам протопоп Аввакум.
Боярыня Морозова посвятила себя борьбе за старину, за старую веру и против введения каких-либо новшеств и исправлений.
В этой борьбе она находила для себя цель жизни.
Борьба эта ее волновала; боярыня всецело отдалась ей.
Вводимые новшества на Руси, даже без обсуждения их пользы или вреда, сразу встречали в боярыне жестокого, неумолимого врага.
Важное значение привлечь Морозову к общему делу понимали прекрасно все староверы.
Благодаря своему влиянию в царицыных палатах, а равно и прекрасным отношениям своего деверя, Бориса Ивановича, к царю, Морозова была для них надежным прикрытием и потому в ее дом все недовольные новыми порядками шли в полной уверенности, что за его стенами они находятся в полной безопасности.
В один из дней к Федосье Прокопьевне приехала ее сестра, княгиня Авдотья Прокопьевна, жена царского кравчего, князя Петра Семеновича Урусова.
— Как же ты, сестра, решилась идти против патриарха всея Руси? — спросила Урусова.
Морозова строго взглянула на сестру.
— А разве не его соизволением иноземские обычаи вводить стали?
— Слушай, сестра, ты бы опаску имела, — с испугом зашептала княгиня, — неровен час, наговорят батюшке царю на тебя, и постраждешь ты за свои слова.
— Нет, сестра, за правду всегда стоять буду, а коли Бог попустит, то и постражду, — уверенно проговорила Морозова. — Ты так же, как и я, от отца Аввакума учение приняла, зачем же ты напротив нас идти стремишься?
Евдокия Прокопьевна смутилась, испуганно спросила Морозову:
— Что же я должна сделать?
Морозова с радостным изумлением взглянула на сестру.
В тот же день она познакомила сестру с инокинею Меланией, — и Евдокия точно так же, как и сестра, отдалась ей в полное послушание.
Эта победа обрадовала староверов. Они понимали, что привлекая Урусову к себе, получали этим важную заступницу у престола.
Сестры Соковнины состояли в родстве с Ртищевыми. Те тоже происходили из дворян города Лихвина и были приняты очень близко в царевых палатах.
Однажды Урусова рассказала царскому постельничьему Михаилу Ртищеву о своем знакомстве с матерью Меланией.
Ртищев приходился Урусовой и Морозовой дядей; кроме того, он была близок царю и поддерживал его стремление исправить старые книги.
В дворцовых палатах образовались две партии. Одна из них держалась Аввакума, древнего благочестия и, благодаря этому, была очень близка к царице, признававшей только старые уставы и сознательно их поддерживавшей, тогда как Ртищевы стояли за Никона.
Желая надоумить племянницу Морозову, Михаил Ртищев приехал к ней в дом вместе со своею дочерью Анною.
— Наслышаны мы, племянница, — благодушно заметил почтенный царедворец, — что ты вопреки царскому указу старинную ложь поддерживаешь?
Морозова слегка покраснела.
Ртищев, заметив это, усмехнулся.
— Говорят, порицаешь, племянница, патриарха Никона. Прельстил и погубил тебя злейший враг, протопоп Аввакум.
Морозова сдержанно ответила на слова дяди:
— Нет, дядюшка, не так, это не правда. Отец Аввакум — он за закон Владыки своего.
Ртищев, недовольный ответом, хотел уже резко возразить ей, как его дочь Анна вдруг остановила:
— Постой, отец, дай мне с нею поговорить; может быть, она меня послушает.
И, обратившись к Морозовой, с сожалением промолвила:
— Ох, сестрица, съели тебя староверы. Как птенца, отлучили тебя от нас. Не только презираешь ты нас, но и о сыне своем не радеешь! Одно только у тебя чадо, а ты и на того не глядишь! А еще какое чадо-то! Кто не подивится красоте его…
С неудовольствием слушала Морозова слова Ртищевой.
— Не правду ты говоришь, сестрица, не прельщена я никем. Ивана я люблю и молю о нем Бога беспрестанно. Если ты думаешь, что мне из любви к нему душу свою повредить или ради Ивана отступить от благочестия и этой руки знаменной, то сохрани меня Сын Божий!
— Какая ты жестокая стала, племянница, — воскликнул царский постельничий.
— Не хочу, любя своего сына, себя губить; хотя он и один у меня, но Христа люблю более сына! Знайте, что если вы умышляете сыном меня отвлекать от Христова пути, то никак этого не сделаете.
— Подумай, сестрица, что ты говоришь, — тревожно сказала Анна Ртищева.
Но Морозова одушевлялась все более и более:
— Вот что вам скажу: если хотите, выведите моего сына Ивана на площадь и отдайте его на растерзание псам, устрашая меня, чтобы я отступила от веры… Не помыслю отступить благочестия, хотя бы и видела красоту его псами растерзанную.
Царский постельничий вместе с дочерью с ужасом смотрели на вдову, которая, дрожа всем телом, нервно произносила эти слова.
— Э, полно, Феничка, — стараясь скрыть свое волнение, проговорил Ртищев, — брось, зачем такие страхи придумывать? Никто от тебя твоего сына не отнимет, — живи, как хочешь!
— Горяченька же ты, племянница, — добродушно заметил он, когда все немного успокоились, — да ты не бойся, у тебя у царицы заступа большая есть, царевна-матушка о тебе печется, в обиду не даст.
Расстроенные отец и дочь Ртищевы вскоре уехали от Морозовой.
Они не знали, что Морозова уже давно готовится в монахини.
Пострижение Морозовой совершалось здесь же, в ее доме, совершал его старовер, бывший Тихвинский игумен Досифей.
Федосья Прокопьевна была наречена Феодорою, и Досифей отдал ее в послушание той же Мелании.
— Зело желала я иноческого образа и жития и наконец удостоилась его сподобиться! — восторженно говорила новая инокиня своему наставнику Аввакуму и начала отдаваться еще больше подвигам, посту, молитве и молчанию, управление же домом передала своим верным людям.
Прошло два года.
Про Морозову у царя говорили мало.
Редко появлялась Федосья Прокопьевна и у царицы. Но обстоятельства заставляли ее все-таки не разрывать сношений с царскими палатами.
Аввакум, а равно и Мелания, которых она слушалась, заставляли ее, в видах предосторожности, бывать на торжественных выходах в Кремле.
