судьбы тонущих товарищей с разбитых судов, поворачивали следом за своим главнокомандующим.
– Где Астианакс? – крикнул Мемнон Сирту, который, стоя посреди палубы, перевязывал полоской ткани от разорванной туники окровавленную левую руку.
– Он ранен, лежит на нижней палубе, – отозвался Сирт. – Я поручил его заботам Скиафа и Зевгита.
– Сколько еще раненых?
– Не меньше пятидесяти. Многие из них едва держатся на ногах…
– Займись ими, Сирт. Собери людей и помоги раненым перебраться ближе к кастерию.
– Мемнон! – крикнул подбежавший к нему матрос. – Смотри, римские корабли отрезают нам путь к отступлению.
– На квадриреме мы все равно далеко не уйдем, – сказал Мемнон и обратился к толпившимся на палубе матросам: – Слушайте мой приказ! Всем на весла! Ты, Кадмий, и еще трое – на корму! Разворачивайте корабль – и прямиком к берегу! Только там спасение. Если римляне преградят нам дорогу на суше, будем пробиваться в горы. По местам!
Верхняя палуба тут же опустела. Выполняя приказ Мемнона, примерно около ста восьмидесяти человек из оставшихся в живых триокальцев, включая воинов, матросов и гребцов, бросились к веслам.
Громоздкая квадрирема на виду у окружавших ее легких и средних римских кораблей медленно повернула носом к берегу.
Римляне не хотели таранить свой корабль, надеясь захватить его неповрежденным. Осыпаемая со всех сторон стрелами, квадрирема двинулась прямо на торчащие у берега скалы.
Через четверть часа тяжелый корабль с ходу врезался в скалистый берег. Раздался треск ломающегося дерева. Судно накренилось. В трюм хлынула вода.
– Забирайте с собой всех раненых! – крикнул Мемнон. – Берегите оружие!
Покидая тонущий корабль, люди, кто вплавь, кто по грудь в воде, выбирались на берег, передавая из рук в руки обессилевших от ран товарищей. Мемнон покинул корабль последним, то и дело напоминая матросам, чтобы они не забывали перетаскивать на берег необходимый материал для сооружения носилок для раненых. Как и во время похода от Скиртеи к Катане, он и теперь постоянно убеждал своих бойцов, что железным законом для них при отступлении должна быть забота о раненых, иначе это не отступление, а позорное бегство. За одно это воины любили и даже боготворили его. Поэтому и дрались они с бешеной отвагой, не щадя себя. Любой из них знал, что его не оставят на поругание врагу при тяжелом ранении.
Примерно через час отряд численностью в сто семьдесят шесть человек, не считая пятидесяти восьми раненых, которых товарищи несли на грубо сооруженных носилках, двинулся берегом моря на восток. Римляне не пытались их перехватить. Они в это время были заняты тем, что спасали своих тонущих матросов и гребцов, головы которых во множестве чернели на поверхности моря среди плавающих вокруг корабельных обломков.
По пути к отряду Мемнона присоединялись пираты с потопленных римлянами кораблей. Им удалось добраться до берега вплавь, и лишь немногие из них сумели сохранить оружие. Очень скоро отряд вырос до трехсот пятидесяти человек. Мемнон, шагая впереди колонны, обсуждал с Сиртом, Кератом и Амфиараем план дальнейших действий.
– Положение наше почти безвыходное, – мрачно говорил Мемнон. – Я совсем не уверен, что Требаций и его люди будут защищать крепость.
– Если так, то всем нам конец, – упавшим голосом сказал Амфиарай.
– Пожалуй, ты прав. Если Требаций бросит нас, забрав всю казну, и уйдет на оставшихся кораблях к киликийцам, то нам без денег никогда не выбраться с Крита. Здесь мы будем либо рабами, либо жалкими разбойниками, за которыми критяне будут охотиться, как за дикими зверями…
– Что же делать? – спросил Сирт.
– Пока одна надежда на Апрония. Он обещал ждать нас в пяти-шести милях отсюда у входа в Лисскую гавань. Я в нем не сомневаюсь. Если ему удалось уйти от римлян, он нас там дождется. Тогда с частью вооруженных мы продолжим путь на корабле Апрония, чтобы застать Требация в крепости…
– Ты хочешь… – начал Керат, но Мемнон перебил его:
– Все мы имеем право на долю в общей казне. Требаций должен поделиться с нами, если примет решение покинуть Крит…
Тридцать шесть кораблей во главе с Требацием, далеко оторвавшись от преследователей, шли вдоль южного берега острова, приближаясь к Новой Юнонии.
Крепость, которую никто не собирался защищать, напоминала в этот день город, захваченный неприятелем. С первыми слухами о поражении пиратского флота там начался грабеж, участниками которого были в основном беглые рабы, прекрасно понимавшие, какая им угрожает опасность: римляне не раз уничтожали на Крите стоянки морских разбойников и, как правило, предъявляли коренным жителям острова требование вернуть им рабов, бежавших из Италии и римских провинций. Все критские города обычно беспрекословно выполняли их требования: ссора с Римом им была не нужна. Спастись удавалось лишь тем рабам, у которых были деньги. Только они могли рассчитывать на то, что переживут черные времена. Остальные были обречены на крайнюю нужду и голод, которые в конце концов заставляли их сдаваться местным властям, а они в свою очередь передавали их римлянам, доказывая последним свою лояльность.
Грабители, объединяясь в шайки, рыскали по крепости и взламывали двери домов, принадлежавших отсутствовавшим навархам, в поисках их сокровищ. Особенно большая толпа собралась возле «белого дома», выбеленного здания конвента, в подвалах которого хранилась общая казна пиратов. Немногочисленная охрана здания едва сдерживала орущую толпу, требовавшую дележа «общей добычи». Однако первая же попытка толпы разбить двери «белого дома» была сурово пресечена неожиданно появившимися матросами с кораблей, вернувшихся после сражения у Холодного мыса.
Требаций высадил на берег около четырехсот матросов, чтобы они перенесли на корабли все деньги, хранившиеся в здании конвента. Разогнав толпу грабителей, пираты стали вытаскивать из подвалов «белого дома» небольшие плетеные корзины с рассыпанными в них серебряными монетами и переносить их на корабли, стоявшие у причалов в бухте Электры. В каждой корзине было по одному таланту. Приблизительная сумма общей казны известна была всем пиратам. Требаций никогда не делал из этого тайны. Из этой казны выплачивалось жалованье матросам и гребцам. Все знали о тех огромных суммах денег, которые тратились на строительство новых кораблей на киликийских верфях. За вычетом этих денег в хранилище «белого дома» оставалось еще свыше полутора тысяч талантов.
Пираты уже снесли на корабли три четверти всего серебра, как вдруг из-за мыса с западной стороны бухты Электры показался идущий на парусах и на веслах дикрот, до отказа заполненный вооруженными людьми. Пираты узнали в нем один из кораблей, приведенных из Сицилии Мемноном Александрийцем. Перегруженный людьми дикрот, энергично работая веслами, пересек залив и причалил рядом с кораблем Требация.
На причал, лязгая оружием, высыпало не менее трехсот воинов, матросов и гребцов во главе с Мемноном, который сразу направился к Требацию, стоявшему на берегу в окружении своих навархов.
– Рад видеть тебя живым и невредимым, брат мой Мемнон, – сказал ему Требаций.
– Мы чудом избежали гибели, после того как твои корабли вместе с кораблями киликийцев показали римлянам корму, – не отвечая на приветствие, ответил Мемнон. – Что ты собираешься делать? – спросил он, окинув мрачным взглядом толпу матросов, складывавших у причалов корзины с деньгами.
– Мы уходим. Здесь нам больше нечего делать.
– Стало быть, Новую Юнонию ты решил отдать без боя? – снова спросил Мемнон.
– Нет смысла оставаться в крепости, которую некому защищать. Тот сброд, который остался на берегу, совершенно не подготовлен к тому, чтобы драться…
– Все ясно, – резко прервал Мемнон архипирата. – Вы решили уйти, и это ваше дело! Но что делать вот этим доблестным воинам и еще тем, которые спасаются от преследующих их римлян берегом моря. Всех вместе нас четыреста двадцать человек из тех, кому посчастливилось вырваться живыми из сражения. Среди них есть раненые. Чтобы рассчитывать на спасение, всем нам нужны деньги. А в этих корзинах, которые твои люди выносят из крепости, как я понимаю, общая казна моряков?
– Говори, чего ты хочешь! – нахмурившись, сказал Требаций.
– Все мы имеем право на долю из общей добычи, – с силой выговаривая слова, произнес Мемнон. – Надеюсь, ты не откажешь
