Метелл Нумидийский хранил на судебных заседаниях гробовое молчание. Падение шурина наносило сильнейший удар по всей партии оптиматов, которую Метелл в течение нескольких лет поддерживал одной только славой своего имени. Метелл понимал, что уже ничем не сможет помочь Лукуллу, которого обвиняли не столько в нерадивом ведении войны, сколько – о, позор! – в беззастенчивом казнокрадстве, связанном с невыплатой жалованья солдатам из числа союзников. Поэтому он отказал зятю в его просьбе дать о нем в суде хвалебный отзыв, желая сохранить за собой репутацию безупречного государственного мужа.
Лукулл был осужден и отправился в изгнание. Из детей его только старший сын, Луций, сохранил полное имя отца, а младший, Марк, был усыновлен бездетным богачом Марком Теренцием Варроном и стал называться Марком Теренцием Варроном Лукуллом. О дальнейшей судьбе жены осужденного, Цецилии Метелле, известно только то, что она, оставшись без мужа, вела в Риме предосудительный образ жизни.
Местом своего изгнания Лукулл избрал Сицилию, поселившись в Гераклее. Говорили, что там он предусмотрительно, незадолго до конца своего наместничества, пустил в рост похищенные им деньги.
Старший сын его, Луций, сохранил об отце добрую память и впоследствии, когда в должности консула был послан на войну с Митридатом, воспользовался случаем, чтобы посетить отца-изгнанника в Гераклее, хотя для этого ему пришлось удлинить путь в Малую Азию, направив свои корабли не к Сикульскому проливу, а в обход западного и южного побережья Сицилии.
В конце лета появились первые тревожные сообщения из Косматой Галлии. Послы лингонов и эдуев, прибыв в Рим, сообщили, что кимвры и тевтоны уже двинулись на восток, оставив на месте племя адуатуков 119 для охраны общего имущества и сокровищ. Послам было известно, что Бойориг, царь кимвров, по уговору с Тевтободом, верховным вождем тевтонов и тойгенов, приказал наиболее воинственной части своего народа, называемой амбронами, следовать за тевтонами, которые должны были вторгнуться в Италию, двигаясь в юго-восточном направлении через земли треверов, лингонов и секванов. Сами кимвры пошли северным путем, левым берегом Рена, имея целью дойти до своих союзников гельветов из Тигуринского пага и увлечь их за собой.
Под влиянием этих сообщений не только сенаторы, но и простые граждане, целыми днями просиживая над новейшими картами Галлии, гадали, откуда следует ожидать вторжения варваров. Тевтоны, тойгены и амброны, судя по всему, очень скоро должны были встретиться с Марием, охранявшим самый удобный проход в Италию из Нарбоннской Галлии. Больше расхождений в спорах вызывало направление, избранное кимврами. Квинт Лутаций Катул, войско которого уже двигалось через Цизальпинскую Галлию, писал сенату, что, по всей вероятности, кимвры вторгнутся в Транспаданскую Галлию через проходы в Тридентинских Альпах. Как выяснилось позднее, консул оказался прав.
Лагерь Мария близ Арелата строился в течение полутора лет под непосредственным руководством Мария и представлял собой мощную крепость.
По совету своих легатов, Клавдия Марцелла и Мания Аквилия, консул выбрал для строительства лагеря именно это место, так как ожидалось, что по возвращении из Испании варвары двинутся на Италию берегом моря. Но кимвры из Испании повернули вглубь Косматой Галлии. Тревога в Италии улеглась. Целый год ни о кимврах, ни о тевтонах почти ничего не было слышно. Но теперь, когда слухи о грозном движении варваров докатились до Италии, все заговорили о дальновидности арпинца. В самом Риме вожди популяров, Апулей Сатурнин и Сервилий Главция, пользовавшиеся поддержкой Мария, усилили свою деятельность, агитируя плебеев поддержать их в приближавшихся центуриатных и трибутных комициях. Сатурнин добивался вторичного избрания народным трибуном, а Главция хотел стать претором. Сатурнин в плебейских собраниях продолжал отстаивать свой законопроект о наделении землей ветеранов Мария. Этот закон он предложил в минувшем году, но его не приняли из-за противодействия оптиматов, особенно Метелла Нумидийского, который, став цензором, в своей ненависти к популярам дошел до того, что пытался вычеркнуть имя Сатурнина из состава сената, но не был поддержан своим коллегой по должности. Сатурнин же выставил закон о ветеранах в интересах Мария, которому в то время необходимо было завоевать симпатии солдат, в первую очередь отслуживших свой срок легионеров.
Сам арпинец всеми способами добивался расположения воинов, ругал перед ними спесивую и враждебную простым гражданам знать, клялся, что никогда не прекратит борьбы за наделение землей ветеранов.
По прибытии в свой арелатский лагерь Марию представился случай показать себя и перед римлянами, и перед союзниками в очень выгодном свете. Там ему сразу же пришлось разбирать весьма щекотливое дело, взбудоражившее все легионы и особенно солдат из латинских когорт. Гай Лузий, племянник Мария (арпинец по-родственному помог молодому человеку весьма быстро продвинуться по службе и два года назад дал ему положительные рекомендации перед выборами военных трибунов), оказался законченным педерастом. Свою неодолимую страсть к красивым мальчикам до поры до времени ему удавалось скрывать. У него был любимый молоденький раб, которого он повсюду таскал с собой, но в один прекрасный день мальчишка сбежал. Лузий очень горевал об этой потере. В лагере под Арелатом ему приглянулся молодой и пригожий солдат из латинской когорты, которого он сначала пытался соблазнить, а потом и силой им овладеть, заманив в свою палатку, но возмущенный юноша выхватил меч и заколол трибуна насмерть.
Убийство трибуна простым воином было делом неслыханным. Требоний (так звали юношу) был заключен под стражу и ожидал суда. Ему грозил смертный приговор. Все союзники и большинство римлян были на стороне Требония, но положение его усугублялось тем, что он был латинским гражданином и не имел права провокации 120.
Легат Маний Аквилий, замещавший Мария во время его отсутствия, принял решение дождаться, когда в армию приедет консул и сам во всем разберется, тем более что дело касалось его родственника. В глубине души все полагали, что Требонию несдобровать, так как было хорошо известно, что Марий не только родственникам, но и многим своим землякам из Арпина помогал устроиться в Риме и вообще всячески им благоволил.
Однако Марий, прибыв в лагерь и узнав обо всем случившемся, собрал на сходку легионы со всеми вспомогательными войсками и объявил Требония невиновным. Он напомнил собравшимся, что издавна в римской армии существовал закон, по которому уличенных в мужеложстве с позором изгоняли из армии и даже выносили им смертные приговоры, поэтому молодой солдат поступил правильно, иначе сам стал бы соучастником преступления. А о своем племяннике он в конце своей речи выразился цитатой из «Одиссеи», которую сам услышал из уст своего благодетеля Сципиона Эмилиана в лагере под осажденной Нуманцией:
Заслужил он погибель, и так да погибнет другой,
Кто подобное сделать дерзнул бы! 121
Воины на сходке разразились одобрительными криками и еще больше пришли в восторг, когда Марий, подозвав Требония, возложил на его голову венок, приравняв таким образом его поступок к воинскому подвигу. После этого случая любовь к Марию со стороны простых солдат еще больше возросла.
Осматривая лагерные укрепления, воздвигнутые за время его отсутствия, Марий нашел их образцовыми, но отметил, что еще не все сделано для превращения лагеря в крепость, способную выдержать длительную осаду.
– Нам еще предстоит свезти сюда много оружия и жизненных припасов, чтобы варварам не удалось взять нас ни приступом, ни измором, – говорил Марий.
На всех совещаниях с высшими командирами он твердил о своем намерении бить противника по частям и о том, что не позволит вовлечь себя в сражение, если не будет уверен в полной победе.
Из портовых городов на юго-западном италийском побережье уже шли к устью Родана корабли, выполняя распоряжения Мария по доставке различных грузов. Еще раньше, чтобы как можно скорее доставлять в лагерь продовольствие, оружие и все необходимое, Марий распорядился прорыть канал, огибавший затянутое илом устье реки. Над сооружением этого канала солдаты и лагерные рабочие трудились почти до конца лета. Теперь грузы могли доставляться к лагерю по каналу, соединявшему море с рекой. Груженые лодки и барки тянули к месту выгрузки специально предназначенные
