для этого рабы-тягачи.
Между тем наступил сентябрь, и вскоре пришло известие о приближении варваров.
Марий разослал конные разъезды по всему левобережью до самого Авениона, чтобы узнать, когда и в каком месте германцы начнут переправу. Его беспокоило, что тевтоны, переправившись через Родан, сразу двинутся в Италию, не обращая внимания на укрепленный римский лагерь. В этом случае ему пришлось бы вывести войско из лагеря и двинуться следом за врагом, имеющим, как он предполагал, четырехкратное и даже пятикратное численное превосходство. Марий же рассчитывал задержать тевтонов у своего лагеря ровно настолько, чтобы заставить их самих испытать нужду во время осады. Выступая перед легатами и трибунами, арпинец указывал, что полумиллионная масса варваров вместе с их женами и детьми недолго продержится в быстро опустошенной ими местности и, кроме того, тевтоны понесут тяжелые потери при попытках взять лагерь приступом.
В один из этих дней конный отряд апулийцев во главе со своим префектом задержал подозрительного незнакомца в окрестностях Арелата. Судя по одежде и свободно растущим белокурым волосам, он был либо галлом, либо германцем, но на перевязи у него висел иберийский меч – оружие, издавно принятое на вооружение в римской армии. На вопрос префекта, кто он, незнакомец отвечал по-латыни с явным варварским акцентом:
– Я вольноотпущенник сенатора Марка Тукция Сентина… шел в лагерь консула Мария по поручению своей госпожи и благодетельницы, при помощи которой я выкупился на свободу. Она дала мне письмо для военного трибуна Марка Аттия Лабиена…
– Постой-ка! – прервал его префект. – Откуда и каким ветром тебя сюда занесло? Судя по твоему говору, ты ведь галл? Или германец?
– Родом я из Герговии, главного города арвернов, но вот уже двадцать лет живу в Италии. Я шел от Массилии в лагерь консула Гая Мария, который, как мне сказали, находится на берегу Родана.
Префект нахмурился.
– Но как объяснишь, что, направляясь в лагерь Мария от Массилии, ты очутился ближе к Арелату, чем к лагерю? – спросил он.
– Я никогда прежде не бывал в этих местах. Просто заблудился.
Этот ответ не снял подозрений префекта, которого смущала ветхая и грязная одежда галла.
– Ты должен был прибыть в Массилию на корабле, – продолжал допрос префект. – Но почему у тебя такой вид, словно ты много дней кряду продирался сквозь заросли? Как ты это объяснишь?
– До Массилии я ехал верхом от самого Рима, но конь мой захромал, и я оставил его в заезжем дворе близ Никеи. Оттуда шел пешком. Четыре ночи провел у костра. Вот и поистрепалась одежда.
Но и эти объяснения не удовлетворили префекта. По его приказу всадники обезоружили незнакомца, сняв с него перевязь с мечом, и тщательно обыскали. В поясе задержанного было найдено несколько десятков денариев, а в кармане кожаной куртки – небольшой кинжал в изящных ножнах.
– А где же письмо трибуну, о котором ты говорил? – спросил префект.
– Оно вложено в полую рукоять кинжала, – ответил галл.
– А-а, вещица-то с секретом… Дельная вещица! – проговорил префект, убедившись, что рукоять кинжала отвинчивается и в нее вложен тонкий свиток папируса.
По его лицу было видно, что он не прочь присвоить понравившийся ему дорогой кинжал. Однако префект, немного подумав, отказался от своего намерения и передал кинжал декуриону, приказав ему доставить задержанного в лагерь и сдать его вместе с изъятыми у него вещами дежурному военному трибуну.
– Пусть там разберутся с ним… Кто знает, может быть, это тевтонский лазутчик, – заявил префект.
Десять всадников во главе с декурионом пригнали галла в лагерь.
Декурион, как ему и было приказано, передал задержанного военному трибуну, дежурному по лагерю, вместе с изъятыми у него мечом и кинжалом, но без опояска с деньгами, который префект апулийцев, видимо, по рассеянности оставил у себя.
В тот день дежурным по лагерю был Квинт Серторий, военный трибун третьего легиона, который принял задержанного в своей палатке и сразу начал допрос.
Незнакомец, отвечая на вопросы трибуна, слово в слово повторил то, что сказал задержавшему его префекту.
– Сенатора Тукция Сентина я что-то не припомню, а вот Марк Лабиен самый близкий мой друг, – сказал Серторий и тотчас послал за ним вестового в четвертый легион.
– Ну, а эта отпущенница, которая послала тебя к Лабиену? Кто она? Его любовница? – не без любопытства спросил Серторий галла.
– Этого я не знаю, да и знать не хочу, – хмуро отвечал тот. – Мне только известно, что она познакомилась с Лабиеном два года назад еще в Риме, когда он был, кажется, только центурионом гастатов.
– Как зовут твою благодетельницу?
– Ювентина.
– Ювентина? О, я ее помню! – оживился Серторий. – Два года назад она была рабыней печально известного Тита Минуция… Прелестная девушка! А где она теперь?
– Она живет в загородной усадьбе в области Катаны на восточном берегу Сицилии, – немного помедлив, сказал галл.
– Так ты прибыл из Сицилии?.. Как там идут дела? Слышно, будто по всему острову во всю хозяйничают беглые рабы.
– Хвала богам, на восточном побережье пока все спокойно…
– А почему твоя благодетельница не послала письмо Лабиену с письмоносцем? – продолжал допрос Серторий.
– Госпожа просила меня остаться у него в качестве слуги. Я уроженец Галлии и мог бы быть полезен ему… например, в качестве переводчика. Кроме того, я неплохо владею оружием…
– Ну конечно. Ты ведь арвернец, а арверны народ воинственный. Квинту Фабию Аллоброгику пришлось потратить весь свой консульский год, прежде чем царь Битуит и его сын Конгенат безоговорочно капитулировали…
В это время дверная завеса распахнулась, и в палатку вошел Марк Аттий Лабиен.
– Вестовой позвал меня к тебе по какому-то важному делу, – обменявшись с Серторием рукопожатием, сказал Лабиен. – Что-нибудь случилось?
– Этот человек говорит, что прибыл к тебе с письмом от вольноотпущенницы Ювентины, твоей знакомой, – кивнув на галла, ответил Серторий.
– От Ювентины? – с удивлением переспросил Лабиен, бросив внимательный взгляд на незнакомца.
– По его словам, письмо вложено в рукоять этого кинжала, – сказал Серторий и, взяв со стола кинжал, лежавший рядом с иберийским мечом, изъятым у галла, протянул его Лабиену.
Лабиен отвинтил рукоять, вынул из нее свернутый в трубочку листок папируса и, развернув его, стал читать.
– Вот уж беспокойное существо эта девушка, – прочитав послание Ювентины, с улыбкой произнес он. – Она проявляет ко мне поистине материнскую заботу. Пишет, что посылает ко мне верного человека, на которого я могу во всем положиться…
Серторий весело рассмеялся.
– Право, тебе можно позавидовать… Кажется, совсем недавно ты уже получил письмо от одной девушки из Рима.
– Как твое имя? – обратился Лабиен к галлу.
– Думнориг.
– Довольно распространенное имя среди галлов, – заметил Серторий.
Лабиен немного помолчал, потом сказал:
– Ну что ж!.. Твоя благодетельница пишет, что ты не боишься никакой работы. Отведу-ка я тебя в обоз к своим отпущенникам. Там ты будешь нелишним…
– Не забудь, что сегодня моя очередь угощать тебя ужином, – напомнил Лабиен, прощаясь с Серторием. – Заходи ко мне сразу после того, как сдашь дежурство.
– Приду обязательно, – пообещал Серторий.
В сопровождении галла Лабиен отправился к месту расположения своего легиона. Он планировал остаток дня до ужина обойти всех старших центурионов, чтобы предупредить их о предстоящих на следующий день полевых учениях.
Некоторое время трибун и арвернец шли молча.
– Итак, тебя зовут Думнориг, и Ювентина прислала тебя ко мне на службу? – первым нарушил молчание Лабиен. – Ты, я вижу, человек храбрый, если отважился явиться сюда. Здесь очень скоро будет небезопасно.
– Ювентине я обязан свободой и всегда готов выполнить любое ее поручение, – глухим голосом ответил Думнориг.
– Ну, я-то обязан ей самой жизнью, – в задумчивости сказал Лабиен и тут же спросил: – Она писала мне, что хорошо устроилась на вилле ее покровителя, но так ли это? Не нуждается ли она в чем-нибудь? И кто он, этот покровитель?
– Это старый и добрый человек, – уверенным тоном солгал Думнориг. – Он любит ее, как собственную дочь.
– Странно. Я полагал, что у нее
