Ознакомительная версия.
— Премного благодарны, ваше благородие! — высунулся Герасимов. — Желательно только денег на дачу подлазчикам поболе...
— Денег дал, сколь казна отпустила. — Державин ещё раз оглядел своих подзираев: истинно — волк с лисою. Но всё равно надёжнее, чем старец Иов. Ох этот старец! Раскуси-ка его попробуй! Впрочем, и эти хороши. Предать не предадут, а карманы свои набить краденым да грабленым постараются... Нахмурившись, добавил строго: — Словом сказать, чтобы уши ваши и глаза были везде, дабы через нерадение не упустить того, чего смотреть должно. Исполнять же сие так, чтоб никаких на вас жалоб не было. Нигде ничего не брать, ибо должность ваша оказать своё усердие состоит токмо в пронырливых с ласкою поступках, и то весьма скрытных, а не явным образом.
— Да куда нам с им кого обидеть... — потупил рожу Серебряков. — Разиня растяпе в рот, не хуже, заехал... Небось, барин, ничего худого не сотворим! Чай, не первый день знакомы...
— Знаю я тебя, пролаза! — оборвал его Державин. — И ещё заруби себе на носу: нигде жителей никак не стращать, но ещё послаблять им их язык, дабы изведать их сокровенные мысли. Уговаривать, чтоб они ничего не боялись и оставались бы на своих местах. А ежели можно, то подавать ещё искусным образом и повод, чтоб они привлекали к себе желанное нами. Поступайте так, чтобы вам, как казалось, ни до чего нет дела, в противном случае вы принудите о себе мыслить и догадываться, что вы не просто разъезжаете... Ну, с богом!..
В Малыковке Державина беспокоило многое: стоявший на Иргизе капитан Лодыгин некстати пугал народ казнями и виселицами, мог только разогнать жителей и всё напортить. Прапорщик жаловался Бибикову: «Не прикажете ли ему остаться в своём доме и помолчать? А если он надобен, то, по крайней мере, сообщали бы мне, что он намерен делать». Бибиков без промедления отвечал своему любимцу: «Капитана Лодыгина не терпите. Я к нему посылаю при сём ордер, чтоб он или в доме своём остался и жил бы спокойно, или ехал бы в Казань. Ежели же он не поедет, то имеете отправить его под присмотром». Серебряков с Герасимовым донесли вскорости о том, что Пугачёв, желая привлечь себе в помощь киргизцев, обнародовал манифест, обещая им за то Яицкую степь до Волги. Ожидалось, что они начнут набеги на приволжские поселения. Державин тотчас же решил отправиться в Саратов, где стояла сильная воинская команда, имея на руках письмо Бибикова о чинении ему помощи.
В исходе 1773-го года в Саратов был назначен новый начальник — брат известного вельможи, деятельный, строгий и жестокий Пётр Никитич Кречетников. Лейб-гвардии прапорщик намеревался попросить у него военной подмоги для ограждения Малыковки.
Ехали в Саратов верхами вдоль Волги с Андреем Карпицким, небольшим, ладным, в гусарском долмане, усы щёточкой. На льду уже повсюду показались прососы, а кое-где вода даже перепрыскивала через льдины.
Деревянный дом губернатора снаружи не охранялся. Лейб-гвардии прапорщик вошёл, кинул в угол шляпу, велел о себе доложить. Его встретили в зале дородный вельможа в генеральском мундире и полковник с огромным носом и усами.
Кречетников наотрез отказался выполнить просьбу Державина:
— У нас свои страхи! Нам ли кидаться солдатами невесть зачем! Верно я говорю, комендант?
Полковник согласно закивал своим страшным, точно отлакированным, носом.
— Вот письмо его высокопревосходительства генерал-аншефа и российских орденов кавалера господина Бибикова... — начал было прапорщик.
По холёному лицу вельможи прошла тень:
— Мне Алексей Ильич не указ!
— Ах даже так! — Державин заносчиво повысил голос: — Смотрите, ваше превосходительство, как бы вам это не зачлось!
— А я вот возьму да прикажу сейчас полковнику Бошняку, — надулся до красноты вельможа, — и он за предерзостные сии речи отправит вас, прапорщик, в холодную!
— Я гвардейский офицер! — отрывисто отпарировал Державин. — И при таком намерении готов лишить вашего коменданта его пышного украшения. Но, извините, побрею его не бритвою, а шпагой! Честь имею!
Чёрные усищи Бошняка поползли вверх. Державин круто повернулся, сгоряча вылетел на улицу без шляпы. Карпицкий ожидал его перед губернаторским домом:
— Где пан думает остановиться?
— Поедем-ка, Андрей, назад в Малыковку! Здесь нам, видать, делать нечего!..
Страшный удар между лопаток едва не повалил его. Он обернулся, чтоб хватить обидчика кулаком, и... увидел такое знакомое и такое добродушное красное лицо.
— Петруха, чёрт!
Гасвицкий оглушительно захохотал:
— Гаврила! Братуха!
Они долго давили друг друга в объятиях.
— Повздорил я с вашим новым губернатором, — снова помрачнел прапорщик. — А мне позарез нужен хоть небольшой отряд...
— Да, это преизрядный задавала. И комендант не лучше, — своим добрым толстым голосом пророкотал Гасвицкий. — Я его в магистрате тут чуть не смазал... А не пойти ль тебе в контору опекунств? Начальник её, бригадир Лодыженский, — добрый мой приятель...
Коллегия опекунства иностранных, учреждённая в 1762-м году для устройства немецких и прочих колонистов, подчинялась непосредственно Питербурху, точнее, её президенту графу Григорию Орлову.
— Это дельно! — воспрял духом Державин. — Мой благодетель господин Бибиков и об этом в письме помянул. Да, вишь, стычка с вашим индюком из меня всю память вышибла...
— А после разговору с бригадиром заходи ко мне. Гляди — четвёртый от угла дом. Городок наш небольшой, всего восемь тысяч жителей, не то что Москва. Так что не заблудишься...
Державин вернулся в Малыковку, получив согласие Лодыженского выделить для его нужд фузилёрную роту[27]. Обстановка меж тем непрестанно менялась на всём обширном театре. 31 марта прапорщик получил весьма благоволительный ордер Бибикова с известием: «Злодей генералом Голицыным под Татищевой совершенно разбит...» Это был поворот во всей войне 1773—1774 годов.
Князь Пётр Михайлович Голицын, сын знаменитого петровского генерал-адмирала, участвовал под началом Бибикова в польской кампании 1769—1772 годов, а затем в русско-турецкой войне. Когда 22 июня 1773 года в разгар сражения под Кучук-Кайнарджи погиб знаменитый генерал Вейсман, Голицын принял на себя командование и довёл битву до полного разгрома корпуса Нуман-паши.
Возглавивший Крестьянскую войну Пугачёв заставил дворянскую империю считаться с собой как с грозной силой. Против него были двинуты лучшие боевые генералы: Бибиков, Голицын, а позднее и сам Суворов.
11 марта 1774 года Голицын соединился с Мансуровым на Самарской линии и пошёл к Оренбургу, путь на который запирала крепость Татищевая. Собрав до 8 тысяч повстанцев при 36 пушках, Пугачёв решил дать здесь 22 марта бой главным карательным силам. Сражение, отличавшееся необычайным упорством, длилось более шести часов. Удивлённый Голицын доносил Бибикову: «Дело столь важно было, что он не ожидал такой дерзости и распоряжения в таковых непросвещённых людях в военном ремесле, как есть побеждённые бунтовщики». Потеряв всю артиллерию, до 2500 убитыми и 3 тысяч пленными, Пугачёв бежал за реку Сакмару, где Голицын настиг его и разбил вторично. С несколькими сотнями повстанцев крестьянский царь ушёл на уральские заводы. Шестимесячная осада с Оренбурга была снята...
— Ни на час не откладывая, итить освобождать Яицкий городок! Комендант Симонов с командою, как ведомо мне, едва живы от голоду и не имеют уже вовсе снарядов... — Державин обвёл взглядом сидевших в горнице: капитан Елагин, прибывший от Лодыженского с двумя сотнями солдат и двумя пушками; храбрый до дерзости Андрей Карпицкий; готовый ввязаться в любое прибыльное дело плутяга Максимов. — Ты, братец, — обратился к нему Державин, — обеспечишь нас на первый случай провиянтом. Рыльце-то у тебя ещё со времён Черняя в пушку. — Максимов при сих словах сделал на всякий случай удивлённые глаза. — И ежели сейчас пожертвуешь казне хоть сто четвертей муки, сие на твоей судьбе сказаться не замедлит!..
На другой день маленькое войско начало трудную переправу через разлившуюся Волгу. Державин вооружил полторы сотни малыковских крестьян и, кроме того, полагал присоединить на Иргизе донских казаков конторы опекунств.
С высокого левого берега прапорщик следил, как перевозят в лодках кули с максимовской мукой. К нему подскакал на мохнатой казачьей лошадке Карпицкий.
— Гаврила Романыч, объявился Иов... С письмом генерала Мансурова...
Старец — борода с прозеленью, взгляд уклончивый — поклонился в пояс, подал пакет.
Прочитав ордер, Державин с сожалением сказал Карпицкому:
— Вели, Андрей, моим именем переправляться назад. Его превосходительство Мансуров сам уже Яик освободил... — и оборотился к Иову: — Ну, старец, сказывай, почто от тебя вестей никаких столь долго не было?
Ознакомительная версия.
