Тут он повернулся к летописцу.
— А ты иди, старик. Бату-хан уважает сильных и смелых людей, даже если они в числе его врагов. Но ты еще и служитель бога… Повелитель Вселенной знает, что и его собственные, и чужие боги призывают простых смертных к смирению и послушанию, они учат повиноваться тем, кто обладает силой и властью, отмечен свыше. Великий в этом смысл, зачем же мне спорить с богами!
Глава четырнадцатая
В МЕЩЕРСКОМ ЛЕСУ
Зима в 6745 году от сотворения мира выдалась суровая.
«И на ту осень бысть зима зла велми, тако, иже в нашю память не бывала николи же…»
В мещерском лесу, укрывшем обездоленных рязанцев, было тихо. Дров для обогрева хватало, и потому морозы терпели сносно, хотя и одежда у большинства была худая. Не думали рязанцы о скарбе, когда бежали от смерти да полона.
Добрую помощь оказывали попавшим в беду соседям лесные люди — мещеряки. И мясом, и хлебом разжились у них рязанцы, хотя мука была у лесовиков покупной да обменной. Мещеряки и кое-какой одежкой снабдили. Помогли они рязанцам и первые срубы ставить. Скоро в глухом, неприступном месте, среди незамерзающих мшар, вырос городок, в нем и копили силу, ненависть к врагу русские люди.
Управлял всем сотник Иван, именем князя Олега Красного отдавал он приказы, сам князь еще не поднимался, но раны его затягивались. Лечил Олега Красного сам Верила, в помощниках у Верилы ходил главный мещерский ведун, знатный мастер по части заговоров и травяного врачевания.
Так вдвоем они поднимали переяславского князя, а сотник Иван строил городок, копил припасы, заготовлял дрова, собирал оружие. Он сбивал из крепких мужиков дружины, отдавал в науку умелым воинам бывших пахарей, и воины готовили пахарей к предстоящим сражениям. Бабы обихаживали увечных и больных, стряпали по общим избам на несколько семей. Бессемейных вместе помещали, и воины ели из одного котла во главе с десятскими. Строгий был заведен порядок у Ивана-сотника, и никто не роптал, потому как понимали — суровое время.
Трудно описать радость, какую испытали в лесном городке при появлении Евпатия Коловрата, его небольшого войска и обоза с припасами от щедрот князя Мстислава. Правда, надеялся Иван и князь Олег Красный тоже, что придет на помощь рязанцам вся черниговская дружина. Потом помощи ждать перестали. И стали уже верить слухам, будто сгинул Коловрат бесследно по дороге домой. Но нет, объявился живехонек и всех ратников сохранил.
И радость была от встречи, и было великое горе для Евпатьевых ратников, для тех, кто не нашел близких в лесном городе, узнал лишь о том, как погибли они или пропали без вести.
Предаваться печали время не позволяло. Своих людей, не познавших поражения на Рясском поле и в Рязани, Коловрат выделил в летучие отряды. Они шныряли по татарским тылам, разведывали действия врага. Самых толковых ратников воевода определил в старшие для ополченцев, они приходили с окрестных деревень каждодневно, но воинского дела не знали — обучать надо было.
В один из зимних дней в лесной лагерь вернулись разведчики, их посылал Иван еще до прибытия воеводы Коловрата. Ратник Медвежье Ухо, он стоял во главе отряда, обстоятельно доложил, как втягивается в глубь русских земель татарская орда. Войско у Бату-хана преогромное, идет оно по льду Оки и в стороны расплескивается по долинам малых приокских речушек, по расчищенным от леса полям. Привыкшие к степному раздолью, татары боятся леса, лес они обходят, стороной, в лесу всадники становятся беспомощными. Вот туда и бегут крестьяне из разоренных деревень.
После падения Рязани Бату-хан подал орду свою на левую руку и захватил Пронск. К городу татары прошли берегом реки Прони. А здесь совсем рядом было уже и до вотчины князя Олега Красного — Переяславля, что стоял выше Рязани по течению Оки, в том месте, где впадали в нее небольшие реки Лыбедь да Трубеж. Тут и осел до времени Бату-хан, подтягивая обозы, копя силы. Переяславль Рязанский для сего намерения был пришельцами оставлен в целости, заботились они о крове для себя, потому как в январе одним костром обогреться на Рязанской земле трудно даже привычным к лишениям кочевой жизни монголам.
Бату-хан шел со своим войском между закатной и полуночной сторонами, куда Ока его выводила. Дальше стояла Коломна, последний оплот княжества Рязанского. От нее вел речной путь к Москве, тут же начинались владения князя Владимирского. От разоренной дотла Москвы Бату-хан пойдет к Владимиру и Суздалю, но это произойдет ближе к весне, пока он сидит в Переяславле, а войско его неуклонно надвигается на обреченную Коломну.
За передовым войском идут обозы с припасами, с женами и детьми воинов. Обозы охраняют малой стражей, да и та чувствует себя не сторожко, больше шарит по брошенным избам, подбирая то, что осталось от первых грабежей, вылавливает на опушках замешкавшихся рязанцев. Тысячи полоненных русских гонят татары к Дикому Полю, говорят, там их прямо и продают идущим за войском Бату-хана заморским купцам.
— Сюда направить первый удар, — сказал Иван, — вызволить полонников надо. Не позволим татарам продавать русских людей на чужбину!
— В этом есть зело великий смысл, — сказал Евпатий Коловрат. — И долг свой исполним, и увеличим дружину.
Оба они повернулись к Олегу Красному. Князь полулежал на одеяле из оленьих шкур. Он медленно приподнялся, ратник Медвежье Ухо посунулся к князю и придвинул под спину большую подушку.
— Слаб я еще, — проговорил, сжав зубы, Олег Красный, на лбу его выступили капельки пота. — Никак силушка не вернется.
Он устроился полусидя, отер пот рукавом, глубоко вздохнул и сказал:
— Понимаю вас, други мои, понимаю. И сам готов скакать на выручку единокровным моим рязанцам. Но хватит ли сил? Нам не просто отбить соотечественников надо. Им и впредь надобна будет забота. Укрыть, накормить-напоить. Можем сейчас мы это свершить? Нет, не можем, сил у нас не достанет, и вы знаете об этом не хуже меня. Пока здесь, в мещерском лесу, собралась пусть и малая, но боевая дружина. И нельзя нам бросать свое небольшое войско для того, чтобы смять татарскую охрану и освободить несколько тысяч рязанцев. Вместе с вами скорблю я об их судьбах. Только сейчас мы и им не поможем, и воинов своих потеряем.
— Не помышляю ни о чем ином, кроме мести, — глухо заговорил Коловрат. — Мне понятны твоя осторожность и предусмотрительность. Согласен с тобой, князь. Отдавай приказ! Поведу ратников на смертный бой с врагами…
— Могу я молвить слово? — спросил Иван.
— Говори, сотник…
— Сами знаете — смерти не боюсь. Но с малой нашей дружиной мы не можем позволить себе схватку со всем войском Бату-хана. Мы должны перехватывать небольшие татарские отряды, отбивать обозы, лишая врага припасов и возвращая их рязанцам.
— Вот что, — сказал князь, — ратник Медвежье Ухо, по моему разумению, достоин звания сотника… Как ты считаешь, Коловрат, он твой воин?
— Согласен с тобой, князь.
— Мы можем дать ему воинов, чтоб он охотился за теми обозами, с которыми следуют захваченные в полон русские люди. На многое мы сейчас не способны, но освобождать рязанцев из плена по мере сил и возможности будем. Но самые главные планы впереди. Будут и у нас еще большие битвы. Соберем силы, выйдем рать на рать!
— Справедливо сказано, — проговорил Коловрат. — И то, что ты, Иван, предложил, мною обдумывалось тоже. Нужно по-другому воевать. Нападать ночью, нападать неожиданно, перехватывать отделившиеся от главного войска отряды и уничтожать их. Не ввязываться в долгую сечу: налетели, смяли, вырубили врагов — и нет нас больше. Мы должны внести страх и смятение в ряды пришельцев даже не числом жертв, а их непременной мыслью о неотвратимости возмездия. Пусть забудут они про спокойный сон на Руси, пусть дрожат ночью от страха перед нападением неведомых воинов, карающих за безмерные зверства. Именно такую войну объявляем мы Бату-хану! И пойдет о нас слух по земле Русской, и соотечественники наши воспрянут. Помочь русским поднять головы — в этом наше предназначение… А придет время столкнуться с главным войском Бату-хана, что ж, ляжем в смертном бою, не выпустив мечей из рук.
— Мне бы тоже с тобой, воевода, — сказал угрюмо Медвежье Ухо. — До лихой сечи большой охотник.
— У тебя, сотник, другая будет работа, — ответил Евпатий Коловрат. — Посечь головы поганых успеешь. Освободишь русских раз и другой, татары всполошатся, будут тебя преследовать, караулить — вот и потешь душу, поиграй мечом.
— Когда выступим? — спросил Иван. — Дружина готова, князь и воевода, пятнадцать сотен ратников, да сотня у Медвежьего Уха, да сотня отменных воинов, что держим для разведки и лихих ночных деяний.
— Жду я хрониста Верилу, сотник, — сказал князь. — Старик должен пройти до самой Коломны. Есть слух, что тамошний князь, коему благоволит надменный наш сосед, князь Владимирский, надеется учинить Бату-хану отпор. Может, помогут владимирцы коломенским братьям, весть о нашем горе дошла, конечно, и до Клязьмы. Не могут отнестись они равнодушно к пролитой рязанцами крови. Коль соберутся все вместе, можно и Бату-хана достойно отразить. И мы в самый яростный бой у Коломны ударим пришельцам в спину, окажем братьям подмогу, внесем смятение в татарские ряды.
