– Прости, не заметил тебя. Ты давно пришел?
– Только что.
Давид в эту минуту вспомнил, как, бывало, Рахмиэл прибегал в детстве к Фрейде со сливами за пазухой. Смущенно передав их ей, он сразу же убегал, словно боялся, что за ним кто-то гонится.
– Ну, рассказывай, где ты был? Я ради тебя рано вернулся домой. Давай зайдем в хату.
Хата уже сияла чистотой. Сев в уголок, они негромко заговорили.
Несколько раз к ним подходила Фрейда. Ей не терпелось что-то сказать брату, но Давид, не отрываясь, слушал Рахмиэла.
– Так Юдель, стало быть, вместе с вашей землей и тебя прибрал к рукам? – прервал его Давид.
– Что же нам оставалось делать? Подати платить нечем, вспахать десятинку другую нечем, да и семян для посева тоже не было. Поневоле пришлось сдать землю в аренду. Авось удастся подкопить немного денег да купить лошадку, тогда опять хозяевами станем.
– А что делает Заве-Лейб? А Танхум? – спросил Давид.
– Что они могут делать? Заве-Лейб купил развалюшку и строит себе хатенку, а Танхум…
– Не расползлись бы мои сыновья кто куда, – вмешался в разговор Бер, – я, быть может, выбился бы из нужды и стал бы на ноги. Так нет же, гонит их нечистая сила с места на место! Будто на иголках сидят. Спрашивается – чего им не сидится дома? Танхум – того вовсе никакими силами удержать и дня дома невозможно. И Заве-Лейб тоже вздумал отделиться от меня. Оба они прибежали на свадьбу Рахмиэла как очумелые. Испугались, что Рахмиэл может захватить хатенку… Думают, глупые, что я возьму да и поделю между ними землю.
– А что делить вам? Землю, которой у вас уже нет, – сказал Давид. – Земля ваша ведь у Юделя Пейтраха… Раз уж она в его руках, он ее не выпустит. Такая уж натура у богатеев. Все, что оттяпали у бедняков, обратно не отдадут.
– То есть как это не отдадут? – вспылил Бер. – Уж своей земли я не хозяин? Дудки! На моей земле он хозяйничать не будет!
В хату зашли Гдалья Рейчук, Михель Махлин и еще несколько человек.
– Проходите! Садитесь! – пригласил их Давид. Он поздоровался с ними и попросил Фрейду принести еще скамейку, чтобы всех усадить.
Первым начал изливать свою душу Гдалья Рейчук:
– Придет беда – отворяй ворота! – Он придвинулся ближе к Давиду. – Кому мне свое горе поведать? С кем поделиться? Шатаешься по целым дням по задворкам, рыщешь по всей степи, заглядываешь во все овраги и все надеешься – авось…
– Чего бы мне недоставало, если бы шульц не сдал в аренду мои три десятинки, – перебил его Михель Махлин.
А Гдалья продолжал свое:
– Такая умница была моя кобыла… По всей округе не найдешь такой. Такая понятливая…
– Шутка ли, три десятины такой земли, – опять вмешался Михель. – Если засеять их вовремя, то можно столько пшеницы собрать, что и горя знать не будешь. Был бы у меня не только хлеб, но и на семена хватило бы, да и продать кое-что можно было бы.
– Хоть бы у моей кобылы был какой-нибудь недостаток, – продолжал свое Гдалья, – ну, скажем, ленивая была, старая, беззубая или хромая – не так обидно было бы…
– Всего две десятины остались у меня… Две десятины самой, самой плохой земли! – продолжал жаловаться Михель. – Ну, так скажи, как же жить? Ты же человек бывалый. Может быть, ты хоть советом поможешь. Ведь если так пойдет дальше, то хоть топись… Лучшая земля попадает богатеям. Еще немного – и вся земля до последнего клочка перейдет в их руки.
– А много у вас таких людей, у которых забрали землю и сдали богатеям в аренду? – спросил Давид. – За сколько лет накопились недоимки?
– Много, – ответил Михель Махлин и по пальцам начал перечислять всех, у кого отобрали землю за неуплату податей: – Борух Бегун – раз, Хайкель Шиндак – два, Шие Зонда – три, Хаим Бракин – четыре, Нехемья Кукуй – пять…
«Теперь уже можно поговорить с земляками по душам, – решил Давид, – и сказать им то, чего не мог высказать утром, в присутствии Танхума».
– Что же получается, – начал Давид, – несколько богатеев сгоняют с земли чуть не пол-Садаева, а вы молчите?
– А что мы можем сделать? – беспомощно развел руками рыжеволосый худощавый человек с взъерошенной бородой.
– Получается, что они сильнее, чем сотня бедняков хлеборобов? – с иронией спросил Давид.
– А что, так оно и есть! – подтвердил Гдалья. – Богатому все права, он над всеми голова.
– Вы сами даете им права верховодить вами! – воскликнул Давид. – Сами подставляете шею под их хомут!
– Верно! – подтвердил Михель Махлин. – Сами в ярмо лезем, да еще просимся: дескать, сделай милость, накинь на нас ярмо, нам без него никак не прожить!
– А что ж ты думаешь, – отозвался рыжебородый, – сколько раз, бывало, приходишь к Юделю Пейтраху: сделайте, мол, одолжение, реб Юдель, дайте до нового урожаи пуда три муки. Всегда выручит, никогда не откажет.
– А ты ему потом за эти три пуда четыре вернешь? – спросил Давид.
– Четыре не четыре, а уж полпуда прибавишь.
– А потом еще у него на току дней десять поработаешь бесплатно, – отозвался Михель.
– Как же, человек делает тебе одолжение, – с иронией отозвался Давид, – выходит, тебе его добро под девятое ребро.
Все рассмеялись.
– Да, – сказал Михель, – у нас в Садаеве недаром говорят: «Богатеи полезны, как цепи железны». Только попади к богатеям в ярмо – не вырвешься. Всю жизнь будешь к ним цепью прикован.
– А что вы делаете, чтобы вырваться из этих цепей?
– А что мы можем делать? – спросил Гдалья. – Богу жаловаться или кричать?
Все устремили глаза на Давида и с нетерпением ждали, что он ответит.
Давид не спешил с ответом. Он вынул из кармана кисет с махоркой, оторвал кусочек газетной бумаги, свернул цигарку, закурил и, пустив густые клубы дыма, не спеша начал:
– Вы, наверно, слышали сказку, как медведь повадился к пчелиному улью. Пришел раз, набрал меду и унес к себе в берлогу. Пришел в другой раз и опять наелся до отвалу. Хватились пчелы, а меду в улье осталось так мало, что еле-еле хватит им на собственное пропитание. Всполошился пчелиный рой, заволновался, зажужжал: «Что делать? Что делать?» Матка решительно заявила: «Не отдавайте медведю последний мед! Защищайтесь!» – «Да разве у нас хватит сил защищаться? – зажужжала одна пчела. – Медведь вон какой здоровенный, богатырь, а мы против него мошки. Как же нам его одолеть?» – «Так медведь-то один, – доказывала матка, – а нас тысячи! Давайте гурьбой накинемся на него и не отдадим ему свой мед». Послушались пчелы и, как только в третий раз показался медведь, все вместе набросились на него и давай жалить куда попало – кто в ухо, кто в нос, кто в губу. Взревел медведь и давай бог ноги. Чуть живой приплелся к себе в берлогу.
– Ну, а дальше что? – спросил рыжебородый Борух, внимательно слушавший рассказ Давида.
– Да говорят, что медведь уже десятому заказал лакомиться чужим медом.
– Ясно! – сказал Михель. – Если бы мы все вместе взялись за богатеев, отпала бы у них охота зариться на чужие земли.
– Вот именно! – поддержал его Давид. – Если бы вы показали богатеям свою силу, им трудно было бы сесть вам на шею, эксплуатировать вас и забирать ваши жалкие клочки земли. Ну, посудите сами: кто заставляет вас отдать свою землю богатеям в аренду за гроши? С вашей земли они снимают большие урожаи, богатеют и с еще большей силой сосут вашу кровь. А подати за эту землю всю жизнь платите вы…
– Ну хорошо, – отозвался Михель, – положим, я не отдам свою землю, другой не отдаст, а что делать реб Беру? Ведь обрабатывать-то ему ее нечем? Или куда податься Гдалье, когда у него последнюю лошаденку увели? В том-то и беда, что мы вынуждены отдать свою землю, чтобы получить за нее хотя бы полушку…
– Оттого и держат вас богатеи под ярмом. Вы никак не можете сговориться, чтобы действовать сообща, – сказал Давид. – Каждый идет своей дорогой, а до других ему дела нет. Уж лучше пусть бурьяном зарастает земля, пусть плодятся на ней суслики, чем отдавать ее за бесценок. Возьмем, к примеру, нашего брата рабочего. Ему иной раз так туго, что он последнему деревенскому бедняку позавидует. У самого бедного хлебороба как-никак есть своя хатенка, найдется у него и немного муки, картошки, фасоли, крынка молока для детишек. А что делать рабочему, если он останется без работы? С квартиры гонят, хоть на улице живи. Кормить жену и детишек нечем. И все же наш брат рабочий люд не сдается, не позволяет хозяевам садиться себе на шею, борется. Если рабочие объявляют забастовку, они неделями не выходят на работу, пока не добьются, чтобы хозяин выполнил их требования.
– Чем же они живут, бедняги? – сочувственно вздохнул Михель. – Живые люди ведь, душа каждый день есть просит, жену, ребенка накормить надо, как же они выходят из положения?
– Очень просто, – объяснил Давид, – один другому пособляет. Те, что работают, помогают бастующим чем только могут.
– Эх, если бы наши люди так действовали! – воскликнул Гдалья Рейчук. – Если бы у нас тоже бедняки помогали друг другу в беде! Тогда, пожалуй, мы и горя не знали бы. Пала у кого-нибудь, не про вас будь сказано, лошаденка, а соседи возьми да вспаши для него несколько десятин. Или еще лучше: сложились бы все, кто сколько может, да купили бы ему другую лошадь… Если бы нас кто-нибудь надоумил держаться так дружно, как рабочие в городе, у нас и бедняков меньше было бы, и земля наша не пустовала. Не пришлось бы нам тогда подставлять свои шеи под хомут богатых хозяев.
