оказалось так трудно получить её, что рад не рад с письмом Баура должен был пойти на Сукенницы искать Халлера. Легко ему было его найти. Средних лет, серьёзный, красивой внешности краковский купец, получив письмо дрезденского приятеля, деятельно и горячо занялся порученным ему Захарием.
– Гостиницы искать вовсе не нужно, – сказал он любезно, – мой дом открыт для вас. По правде говоря, значительную его часть я должен был уступить одному из наших панов, но комнату для вас найду всегда, а конюшни и каретные сараи поместят вашу карету с конями и людьми.
Не хотел уже Халлер слышать о том, чтобы это иначе могло сложиться. Видимо, рад был гостю и потому, что от него мог что-нибудь ещё узнать о курфюрсте, о котором ходили очень разнородные слухи. Одни его там представляли как очень опасного человека для вольности, другие как желаемого для наведения порядка пана.
Халлер, что легко можно было понять из разговора с ним, был очень умеренным, выжидающим и осторожным, а так как на своём положении советника города не много мог и не хотел стремиться высоко, удовлетворился осведомлённостью тех дел, которые его ближе всего интересовали.
С первых произнесённых слов гость взаимно понравился хозяину. Захарий тут почти мог сделать первую попытку воспользоваться выученным польским языком. В дороге ему несколько раз с этим удачно повезло; с Халлером также, объясняя заранее, что языком владеет без опыта, а рад бы приобрести лёгкость в произношении, повёл разговор на польском. Он шёл у него даже лучше, чем ожидал, потому что Халлер на германизмы не обращал внимания. Письму Баура прибывший должен был радоваться, потому что попасть лучше, чем на старого Халлера, было трудно. Опытный, спокойный краковский мещанин, хоть немногословный, на все вопросы отлично отвечал, потому что никто лучше него о текущих делах информирован не был.
На то, что поведал Халлер, смело можно было положиться.
Семья купца состояла из жены-польки, женщины очень милой и темпераментом походившей на мужа, из подрастающего уже сына и двух дочек подростков. Торговлю, как легко мог убедиться Захарий, вели Хеллеры на большой шкале, имели второй магазин в Варшаве и ощущался достаток дома.
Как причину прибытия в Краков Витке подал желание осмотреться в торговых целях и приобрести связи, которые должны были сблизить друг с другом два государства, объединённые под одним скипетром. Когда после обеда они остались одни, Халлер первый начал с любопытством расспрашивать гостя о курфюрсте, причём Захарий узнал, как тут обстояло его дело. Халлер не предсказывал будущего.
– Нет сомнений, – сказал он, – что большинство и законность при элекции имел Конти, но у вашего саксонского курфюрста при его меньшинстве много преимущества и возможности, каких не хватает французу. Его войско стоит на границе, горстка людей, что его выбрала, подвижная, смелая и деятельная. Дай Боже, чтобы примас Конти до конца сохранял верность, а когда и как он прибудет… вещь сомнительная… Когда выбранный королём Август поспешит, коронация сразу свершится. Трудно с ним будет бороться французу.
– Но как же дела обстоят тут в Кракове? – спросил Захарий. – Лобзов, слышал, занимают Любомирские, враждебные курфюрсту. Он сам держит замок Велопольский и отворять его нам явно не желает.
– Всё это правда, – шепнул Халлер, – но это может перемениться… Мы уже во время элекции и при правлении последнего короля или, скорее, королевы, потому что она распоряжалась и хозяйничала, к торговле и торгашам привыкли. Вы всё-таки должны знать, что сам пан каштелян Пребендовский, прежде чем договорился с курфюрстом, другого кандидата на трон поддерживал. То же самое может случиться с другими, которых возможно приобрести деньгами и интересами… Войско неоплаченное… также жаждущее денег, пойдёт с тем, кто ему хоть часть задолженности перечислит.
Халлер замолчал.
– Значит, дело нашего господина обстоит неплохо, – сказал Витке, – я рад этому… Он, наверное, не замедлит этим воспользоваться.
С неприязнью спросил краковянин о королеве.
– Она будет сопровождать мужа? Говорят, что в пактах обещали, что и она примет католическую веру, и, сложив с себя прежнее вероисповедание, должна быть коронована.
– О тех пактах я так хорошо не осведомлён, – отозвался Витке, – но уверен в том, что от своего евангелического вероисповедания жена курфюрста не отречётся, хотя бы из-за него корону потеряла.
– Поэтому я не знаю, как паны с этим справятся, – добавил Халлер. – Нам, однако же без королевы можно обойтись, а трон не является наследственным.
Захарий спросил об особе примаса, о котором очень разное говорили, а Халлер как-то несмело и колеблясь дал двусмысленный ответ.
– Он благоприятствовал Собеским, – сказал он, – теперь поддерживает француза… настаивает на нём, потому что его окружает партия Конти, но ни за что нельзя поручиться… Влияние на него оказывает семья, пан и пани Товианские… и другие. К деньгам он также, говорят, неравнодушен.
Результатом этого первого дня было то, что Захарий вовсе духа и надежды не потерял, что тут справится. Дело шло только об очень ловком установлении отношений… В последующие дни возможности к этому начали проявляться. По Кракову, который теперь от долгого запустения стал почти маленьким городком, каждый слух расходился очень быстро. Никто не появлялся на местной брусчатке, о ком бы сразу не рассказали. Поэтому прибытие Витке не прошло незамеченным… Все были чрезвычайно любопытны узнать что-нибудь больше о будущем короле. Двери у Халлеров не закрывались.
Захарию было это на руку, потому что имел возможность собрать мнения о курфюрсте, и из того, что слышал, сделать вывод, что его здесь ждало.
Первым выводом, которого он опровергнуть не мог, было то, что своевольный в своём государстве курфюрст, непривыкший уважать законы, которые сам диктовал, будет тут иметь много трудностей со шляхтой, ревностной за свои привилегии.
Спустя несколько дней по прибытии саксонца появился старый знакомый Халлера, старый уже стольник Горский, который по старой привычке стоял в гостинице у Халлера. Горский был для Витке очень интересной фигурой, из которой мог делать вывод о других. Он воплощал в себе все качества польской шляхты и панов, потому что стоял между одними и другими. Настолько богатый, что со многими магнатами мог мериться достатком, пан стольник не желал, не пробовал влезать между ними, хоть род и обширные владения эти колебания оправдали бы. Он остался шляхтичем, не добиваясь должностей, не окружая себя многочисленным двором. Принимали его в кругу сенаторов с уважением, среди шляхты, как пана брата, которым она могла гордиться.
Дом и обычай Горских не много имел нового, стоял при старых традициях и отличался простотой, и даже некоторой умысленной республиканской суровостью. Стольник был мужем незапятнанной репутации и ни в
