Кто из нас, италиков, не помнит имени квестора Фрегелл Квинта Вария, возглавившего восстание против Рима?..
Глава пятая
Преторский эдикт. – Леена. – Возвращение Вария
На следующий день у пританея в Ахрадине выставлен был еще один альбум. Это был эдикт претора Сицилии. В нем подробно разъяснялось, какими правилами претор будет руководствоваться при освобождении рабов согласно постановлению сената. Провозглашалось, что сенатусконсульт 39 о союзниках касается лишь рабов, которые до продажи в рабство являлись верноподданными союзных с Римом царей и тетрархов. К этой категории относились и проданные в рабство за долги свободнорожденные выходцы из Италии. Лица, попавшие в рабство по приговору суда за совершенные преступления или за участие в мятежах, освобождению не подлежали.
Первое судебное заседание претор провел в ахрадийском пританее, возле которого на площади собралась огромная толпа стоявших в очереди рабов, прибывших в Сиракузы из разных мест.
В этот день Нерва заседал почти до наступления сумерек и успел освободить не менее восьмидесяти рабов.
Между тем быстро нарастал приток рабов из самых отдаленных областей. Их можно было различить по ветхой и грязной одежде, деревянным сандалиям и почерневшим от солнечного загара лицам.
Можно было подумать, что весть о сенатском постановлении облетела всю Сицилию едва ли не за один день. По всем дорогам, ведущим к столице провинции, поодиночке и группами спешили обездоленные, самовольно покинувшие поместья своих господ и преисполненные надеждой получить свободу посредством преторской виндикты 40.
В последующие девять дней еще несколько сотен рабов получили свободу. Правда, всех освобожденных при этом обязывали принимать присягу на верность Риму с последующей службой во вспомогательных войсках союзников. Из них по приказу претора были составлены первые две когорты, подлежавшие отправке в Рим. «Союзников римского народа» временно поместили в старом зимнем лагере для римских легионеров неподалеку от Шестивратия, как назывались северные ворота города. Солдат в лагере уже не было, так как по приказу сената все отряды, состоявшие из римских граждан, еще в минувшем году покинули провинции, где они несли службу, и возвратились в Рим, чтобы пополнить легионы, готовившиеся к войне с кимврами.
Хотя собравшимся в Сиракузах рабам очень не нравилось, что после освобождения они будут привлечены к военной службе и, возможно, в самом скором времени примут участие в опасном походе против кимвров, все они без исключения находились в радостном возбуждении, предвкушая близость желанной свободы.
Между тем претор Сицилии с каждым днем убеждался в верности предсказаний своего отпущенника Аристарха. О том, что происходило на собраниях конвента римских граждан, ему подробно доносили Тициний и Клодий.
Сицилийская знать, большею частью римские всадники, владельцы латифундий, съезжалась в Сиракузы целыми депутациями из различных областей провинции. Они приходили в преторский дворец, уговаривая Нерву прекратить освобождение рабов. Одновременно наместника провинции засыпали анонимные письма, в которых было больше угроз, чем просьб. В ответ Нерва усилил охрану своей персоны и каждый день являлся в пританей с отрядом вооруженных до зубов легионеров из преторской когорты.
Жадность землевладельцев приводила претора в ярость. Похоже, они больше рассчитывали на грубый шантаж и угрозы, чем на подкуп.
– Проклятые скряги! – сетовал Нерва в очередной беседе с Аристархом. – Они думают, что напугают меня своими анонимными писульками. Нет, я скорее их всех разорю! Передай Публию Клодию, чтобы он намекнул конвенту о том, что Нерва равнодушен к угрозам, но не равнодушен к деньгам. Пусть раскошеливаются, мерзавцы! Иначе очень скоро из вифинцев и каппадокийцев я составлю по легиону, а потом возьмусь за сирийцев, – грозился претор.
Ювентина все эти дни проводила в своей маленькой тесной комнатке.
Днем она не выходила наружу, опасаясь попасть на глаза Клодию, Тицинию или еще кому-нибудь из римлян, кто мог бы признать в ней объявленную в розыск беглую рабыню из Рима.
Каждый вечер в летней трапезной собирался сиракузский конвент римских граждан, и ей невольно приходилось слушать обо всем, что говорилось на их бурных собраниях.
Голоса Клодия и Тициния, которые постоянно присутствовали на заседаниях конвента, раздавались особенно часто. Оба они, как поняла Ювентина, специально подливали масла в огонь и подбивали собрание собирать деньги для дачи взятки претору, с тем чтобы тот прекратил разбор всех «рабских дел».
С Сиртом она встречалась ежедневно после заката солнца. Тот обычно поджидал ее на тропинке, тянувшейся от гостиницы к морю вдоль крепостной стены. Верный слуга рассказывал ей о городских новостях, о толпах рабов, стекающихся каждый день на площадь в Ахрадине и выстаивающих огромные очереди перед пританеем, где претор вершил свой суд.
Видацилий пообещал Ювентине при первой же возможности устроить ее на корабль, следующий на Крит, и даже оплатить проезд.
– К Мемнону я всегда хорошо относился, и мне приятно будет оказать ему любую услугу, – говорил он.
О хозяине «Аретусы» Ювентина многое знала из рассказов Мемнона. Видацилий долгое время служил на кораблях Требация, близким другом которого он был еще со времени трибуната Тиберия Гракха. В Риме оба они были бедными пролетариями и в числе первых примкнули к движению реформатора, а после того, как Тиберий был убит оптиматами, бежали в Малую Азию, где им пришлось участвовать в войне на стороне Аристоника. После того, как Аристоник был разбит и захвачен в плен, Видацилий последовал за Требацием на Балеарские острова, откуда римские изгнанники в течение ряда лет совершали свои набеги на берега Италии. Но римляне в скором времени захватили Балеары, превратив их в свою новую провинцию. Эскадра Требация вынуждена была уйти на Крит, дорийские общины которого были еще достаточно сильны, чтобы противостоять хищным устремлениям Рима. К тому времени Видацилию было уже шестьдесят три года, и морская служба стала ему в тягость. Требаций предложил ему обосноваться в каком-нибудь приморском городе. Архипирату выгодно было иметь своих людей на берегах, окружавших все Внутреннее море. Его состарившиеся друзья жили даже в портовых городах Африки. Это были его глаза и уши. Видацилий избрал Сиракузы. Бывший пират, появившись там, выдавал себя за уроженца Сабинской земли. Жил он неприметно, стараясь не попадаться на глаза римлянам, из которых кто-нибудь мог признать в нем старого гракхианца. Впрочем, по истечении двадцати лет мало оставалось римлян, сохранивших враждебную память о братьях Гракхах. Напротив, весьма многие, особенно те, кто был помоложе, считали их борцами за правое дело. Видацилий не раз слышал из потайной комнаты, как хвалили обоих реформаторов в трапезной на собраниях конвента римских граждан. Особенно с горячим одобрением вспоминали Гая Гракха, отнявшего суды у сената и передавшего их всадническому сословию. Поэтому Видацилий меньше опасался, что его разоблачат как участника мятежа Гая Гракха и Фульвия Флакка, чем как пособника и соглядатая архипирата Требация Тибура, которого ненавидели и боялись все римляне.
Ювентина, чтобы скрасить свое заточение, занималась чтением книг, которые, по ее просьбе, раздобыл Видацилий. Это были в основном трудные для восприятия сочинения греческих писателей, в основном философов. Мало кто их читал, и по этой причине большая часть принесенных Ювентине свитков была в хорошем состоянии. Но одна из этих книг ее заинтересовала. Автором ее был Тимей 41, весьма подробно излагавший историю Сицилии, начиная от времени основания города Наксоса – первой греческой колонии на сицилийской земле. Порой Ювентина читала ее вслух, найдя прилежную слушательницу в лице приставленной к ней молоденькой рабыни по имени Леена.
Девушка была немая, но хорошо слышала, потому что бедняжку специально лишили языка какие-то жестокие работорговцы. Ювентина и раньше слышала, что на невольничьем рынке Делоса рабы и рабыни с «урезанными» языками пользуются большим спросом и стоят дорого. В немых слугах и служанках, особенно если они были совершенно неграмотны, нуждались многие богачи, погрязшие в разврате и преступлениях. Имея таких рабов и рабынь, они могли не опасаться их свидетельских показаний в суде.
С наступлением ночи Ювентина и Леена выбирались из гостиницы и уходили на берег моря, точнее, небольшой
