бухты, в которую впадал ручей Аретуса. Там они облюбовали укромное место, где можно было расстилать циновки и отдыхать после купания.
Так прошли долгие десять дней, похожие один на другой. Видацилий все это время посылал своих рабов в гавань, чтобы они узнавали, нет ли кораблей, которые готовились бы к переходу на Крит.
Ювентина не теряла надежды, что ее в скором времени навестит Варий. Но время шло, и она уже стала серьезно опасаться, не случилось ли с фрегеллийцем какой-нибудь беды.
Варий появился лишь на одиннадцатый день. Как оказалось, он совершил поездку в область города Мерганы по какому-то важному делу. Ювентина не сомневалась, что дело это опасное. Она интуитивно догадывалась, что человек, участвовавший в двух больших мятежах, вряд ли смирился со своей участью изгнанника. Из рассказов Мемнона ей было известно, что Варий оказался в лагере Минуция потому, что римлянин хотел привлечь к рабскому восстанию и свободных италиков. Минуций считал, что кимвры после своей победы при Араузионе не заставят себя долго ждать и ринутся в Италию. Ему не давала покоя слава Фурия Камилла, изгнанника, который, собрав большую армию, пришел на выручку осажденному галлами Риму. Армия, составленная из рабов и свободных жителей Италии, которую можно было двинуть против варваров – вот что сблизило Вария и Минуция. Но здесь, в Сицилии? На кого Варий решил здесь опереться? Только на рабов? Только ради них восстать против Рима? Ведь свободная сицилийская чернь далека от того, чтобы подняться против римского владычества…
Ювентине не терпелось поговорить с фрегеллийцем о Мемноне. Она заставила его подробно рассказать о кровавой бойне под Казилином, в которой были истреблены все участники восстания. Варий и Мемнон не сомневались в том, что живыми удалось вырваться из сражения только им двоим. Ювентина печально с этим согласилась, умолчав о Сирте. Она подумала, что Варию о нем знать не обязательно.
– Мы пробили брешь в строю этих башмачников и устремились к городу, – описывал фрегеллиец последние отчаянные схватки у городских ворот и на Казилинском мосту. – Нас оставалось не более двухсот человек. Въездные ворота оказались не запертыми: слишком велика была уверенность казилинцев в своей победе. Мы решились на отчаянную попытку пробиться через весь город на противоположный берег Вултурна. Мемнон первым вбежал в ворота, помешав охранявшим их солдатам опустить решетку…
– Вы ворвались в самый Казилин? – поразилась Ювентина, слушавшая рассказ фрегеллийца с глубоким волнением.
– Да. Но нам не удалось проложить себе путь к воротам, выходившим на Латинскую дорогу. Ты ведь знаешь, что город на две части разделен рекой. На Казилинском мосту мы сошлись с солдатами городской милиции. Произошла свалка. Деревянные перила моста не выдержали и рухнули, увлекая за собой дерущихся. Мемнон и я тоже оказались в воде. Ухватившись за толстый брус, оставшийся от сломанных перил, мы поплыли вниз по течению, и вскоре нас вынесло за пределы города. Вода была ледяная. На левом берегу, вопреки нашим ожиданиям, тоже были римляне. Те из наших, кому удалось вырваться из окруженного врагами лагеря, бежали к Вултурну, чтобы вплавь добраться до противоположного берега, но там их беспощадно избивали римляне и вооруженные дубьем казилинцы. Мы с Мемноном проплыли серединой реки не меньше мили и, наконец, выбрались на левый берег, стуча зубами от холода. Вскоре нас настигли трое римских конников. У меня из оружия оставался один кинжал, но Мемнон сохранил свой меч. То, что произошло потом, трудно описать. Никогда в жизни я не встречал воина, который с таким искусством, как Мемнон, отражал и наносил удары. Повторяю, всадников было трое. Одного из них он каким-то непостижимым образом свалил с коня и завладел его мечом. Он успел вскочить на коня поверженного римлянина и, держа по мечу в каждой руке, вступил в бой с двумя другими всадниками. Нет, такого не увидишь ни на одной гладиаторской арене! Все было кончено в несколько мгновений. Мемнон уложил на месте обоих. Поверишь ли, одному из них он на скаку снес голову!.. Вот так благодаря его отваге мы заполучили коней и спаслись. Без остановки мы гнали лошадей до слияния Вултурна и Литерна. Там был мост, по которому мы перебрались на правый берег Вултурна. Мемнон все время думал о тебе. Он и слышать не хотел о том, чтобы продолжать бегство без тебя. Мы договорились, что доберемся до виллы Никтимены, заберем тебя с собой и все вместе отправимся в Сицилию. Хотя большинство дорог были затоплены разливом реки, мы еще до заката напрямик через заливные луга прискакали на виллу, где рабы имения собщили нам, что ты погибла, а Минуций, преданный Аполлонием, отвезен римлянами в Капую. На Мемнона больно было смотреть – так неутешен был он в своем горе… Зато теперь! Хотел бы я первым передать ему радостную весть, что ты жива и здорова!
Варий умолк и после небольшой паузы спросил:
– Ну а ты, девочка? Что с тобой произошло?
Ювентина коротко поведала о своих злоключениях. Вария заинтересовала ее встреча с Лабиеном.
– Это тот самый центурион, приятель Минуция, которого ты не дала прикончить у Тифатской горы?
– Он обещал, что замолвит слово за Геродора перед претором. Но я не знаю, удалось ли бедному юноше избежать казни. Всех взятых в плен при Казилине претор приказал подвергнуть пыткам и распять на крестах.
– А Минуций? – тихо спросил Варий. – Ты думаешь, что Лабиену удалось передать ему яд?
– В этом я не сомневаюсь, – ответила Ювентина и тяжело вздохнула.
– Ах, если бы не этот предатель! – со злобой воскликнул Варий. – Какое большое дело загублено из-за одного негодяя!
Он помолчал, затем сказал:
– Мне нужна твоя помощь в одном деле.
– Моя помощь? – с удивлением переспросила Ювентина.
– Но сначала я должен кое-что объяснить тебе… Буду откровенен. Я пришел к выводу, что в Сицилии скоро начнется великая смута. Будут заговоры и мятежи, будет литься кровь. И если за дело восстания не возьмется опытная рука, римляне с легкостью расправятся со стихийными и неорганизованными бунтами рабов…
– И под этой опытной рукой ты подразумеваешь себя? – спросила Ювентина, бросив на собеседника пытливый взгляд.
– А почему бы и нет? – спокойно ответил Варий. – Я участвовал в двух восстаниях, кроме того, имею большой военный опыт, полученный мною еще в молодости, когда я служил в римской армии. Теперь я отверженный, изгнанник. Я ненавижу римлян, отнявших у меня родину, семью, могилы предков. Совсем недавно я не мог представить себя в рядах взбунтовавшихся рабов. Пример Минуция, римского всадника из древнего рода, оказал на меня большое воздействие. Я хочу повторить его начинание, но постараюсь не совершить допущенных им ошибок… Недавно я познакомился с людьми, которые, так же как и я, убеждены, что настало время для решительных действий. Они согласны со мной, что освобождение рабов по сенатскому указу скоро закончится. Претору Сицилии очень невыгодно ссориться с римскими всадниками, которые вот-вот станут грозой для провинциальных магистратов, вернув в свои руки судебную власть… Я заинтересовал своих новых друзей рассказами о своем участии в восстании под Капуей, а также поведал им о Мемноне, который, прощаясь со мной, обещал выполнить одну мою просьбу…
– Какую просьбу? – быстро спросила Ювентина.
– Я хотел, чтобы Мемнон при встрече с Требацием уговорил его доставить оружие в Сицилию.
– Но разве Требаций захочет помогать беглым рабам? Какая выгода от этого пиратам?
– Требаций неглуп и прекрасно знает, что римляне со всей серьезностью обсуждают планы морского похода против пиратов и о том, что в первую очередь они постараются уничтожить пиратские стоянки на Крите. Несомненно, знает он и том, что многие римские сенаторы горят желанием отомстить ему за смерть претора Луция Беллиена и других убитых им высокопоставленных римлян. Сенат уже оценил его голову в двадцать талантов. Разве Требацию не выгодна кимврская война, перед которой трепещут и Рим, и вся Италия? Не будь ее, давно бы уж римляне занялись искоренением морского разбоя, и прежде всего не поздоровилось бы критским пиратам. Если же к этой войне прибавится еще война
