при этом: «Слава Аллаху, Господу миров», затем поднял край своего кафтана и вытер им лицо. Сев на стул, поданный ему Ахмадом; он, казалось, был в прекрасном здравии, чему в его возрасте — а ему уже перевалило за семьдесят пять, можно было только позавидовать, и если бы не его слабые, воспалённые по краям глаза, да старческий рот, то и жаловаться было бы не на что. Он укутался в свой поношенный выцветший кафтан — если было бы возможно, он заменил бы его на что-то получше, чем жертвуют ему благодетели, однако он хранил его, потому что, как сам он говорил, видел во сне Хусейна, и тот благословил его кафтан, передав ему нетленное добро. Среди чудес его было предсказание будущего и исцеляющие молитвы, а также изготовление амулетов. А его обильные шутки и анекдоты только добавляли ему веса, особенно в глазах господина Ахмада. И хотя он был жителем здешнего квартала, никому из его учеников не было в тягость навещать его. Могло пройти несколько месяцев подряд, но его и след простыл, а когда внезапно кто-то шёл навестить его после долгой разлуки, он вдруг выходил навстречу, и его радушно приветствовали и дарили подарки. Господин Ахмад сделал знак своему помощнику приготовить для шейха уже вошедший в обычай подарок: рис, молоко и мыло. Затем приветливо сказал, обращаясь к шейху:
— Совсем вы нас оставили, шейх Мутавалли, с самой Ашуры не удостаивали нас честью увидеться с вами.
Шейх незатейливо и безразлично сказал:
— Я исчезаю, когда захочу, и появляюсь, когда захочу, и не спрашивай, почему…
Господин Ахмад, который уже привык к его стилю, улыбнулся, и пробормотал:
— Даже если вы и отсутствовали, ваша благодать никуда не делась…
Но не было заметно, чтобы на шейха эта лесть произвела впечатление; скорее напротив: он дёрнул головой, что указывало на его нетерпение, и резко произнёс:
— Разве я не обращал твоё внимание не раз, чтобы ты не начинал разговор и сохранял молчание, пока я говорю?!
Господин Ахмад, не желая затевать с ним ссору, сказал:
— Простите, шейх Абдуссамад, я позабыл об этом напоминании из-за вашего длительного отсутствия.
Шейх ударил ладонью о ладонь и закричал:
— Оправдание хуже вины! — Затем, грозя указательным пальцем, сказал. — Если ты и дальше будешь упорно мне противоречить, я откажусь брать от тебя подарок!
Господин Ахмад твёрдо сжал губы и простёр ладони, поневоле сдавшись и заставляя себя замолчать на этот раз. Шейх Мутавалли выждал, дабы удостовериться в его послушании, затем откашлялся и сказал:
— Благословение любимому господину нашему.
Господин Ахмад с глубоким чувством произнёс:
— Да будет над ним благословение и мир!
— Да воздаст Аллах должное твоему отцу, и да смилостивится Он над ним и упокоит его с миром. Я вот сижу здесь на твоём месте, и не вижу никакой разницы между отцом и сыном. Разве что покойный носил чалму, а ты вот сменил её на феску…
Ахмад с улыбкой пробормотал:
— Да помилует нас Аллах…
Шейх зевнул, да так, что из глаз его потекли слёзы, затем продолжил:
— Молю Аллаха, чтобы Он даровал детям твоим — Ясмину, Хадидже, Фахми, Аише, Камалю, и матери их успех и благочестие. Амин…
Странным показалось господину Ахмаду, что шейх упомянул имена его дочерей, Хадиджи и Аиши, несмотря на то, что он сам давно сообщил ему, как их звать, чтобы тот написал для них амулеты, и шейх не первый и не последний раз произносил их имена, однако повторение имени даже одной из его женщин вне стен дома — пусть даже устами шейха Мутавалли — звучало порой странно и неприятно для него. Он пробормотал:
— Амин, о Господь обоих миров…
Шейх вздохнул и сказал:
— И прошу я Аллаха Всемилостивого вернуть нам эфенди нашего, Аббаса, при поддержке войска халифата, от первого до последнего…
— Мы просим Его, ведь для Него нет ничего сложного.
Шейх заговорил громче, и с раздражением сказал:
— И да потерпят англичане и их пособники отвратительное поражение, после которого не будет у них опоры.
— Пусть Господь наш поразит их всех карой Своей…
Шейх горестно качнул головой и сказал с тоской в голосе:
— Я вчера был в Москве, и два австралийских солдата преградили мне дорогу, требуя отдать всё, что было при мне. Я только вытряхнул свои карманы перед ними и вытащил единственную вещь, что у меня была — початок кукурузы. Один из них взял его и пнул ногой, словно мяч, а другой выхватил у меня чалму, развязал шарф, порвал их и бросил мне в лицо.
Господин Ахмад следил за его рассказом, стараясь справиться с обуревавшей его улыбкой, и тут же замаскировал её преувеличенным сочувствием, воскликнув:
— Да уничтожит Аллах их вместе с их семействами…
Шейх закончил свой рассказ словами:
— Я поднял руки к небу и закричал: «О Могущественный! Уничтожь их народ, как они уничтожили мою чалму…»
— Да не оставит Аллах без ответа эту мольбу…
Шейх откинулся назад и закрыл глаза, чтобы немного отдохнуть. Пока он оставался в таком положении, господин Ахмад с улыбкой всматривался в его лицо. Затем шейх открыл глаза и обратился к своему собеседнику тихим голосом, в котором проскальзывали нотки, предвещавшие какую-то важную тему:
— До чего же ты доблестный и великодушный человек, о Ахмад, сын Абд Аль-Джавада!
Ахмад довольно улыбнулся, и сдержанно произнёс:
— Боже сохрани, о шейх Абдуссамад…
Но шейх опередил его и не дал закончить:
— Не торопись. Такие, как я, высказывают похвалу лишь как подготовку, чтобы потом сказать правду, в виде поощрения, о сын Абд Аль-Джавада…
В глазах господина Ахмада проскользнул интерес вместе с опаской, и он промямлил:
— Господь наш, помилуй нас…
И шейх ткнул
