Писать на докладе Васильева резолюцию, официально одобряющую установление наружного наблюдения за дипломатическими представительствами, царь не стал, но поставил на первой странице небольшую косую черту между двух точек. Этот символ назывался в министерских канцеляриях «парафа» и означал, что доклад прочитан, возражений или замечаний Государя нет. Николай был уверен, что смышлёный шеф полиции правильно всё поймёт. Так и было. Васильев неофициально установил «наружку» за британским и французским посольствами…
Размышляя о поощрении оппозиционеров послами Англии и Франции, царь подумал ещё и о том, что правильно, наверное, сделал в феврале, когда, принимая из рук британского генерала Пэджета жезл и диплом фельдмаршала британской армии, пожалованный ему Георгом, не стал устраивать из этого какого-то праздника или представления… Он прекрасно осознал этот жест своего двоюродного брата как обычное британское лицемерие. Ещё Papa говорил ему, что у Великобритании нет друзей, а есть только собственные интересы. А интерес Англии был в том, чтобы Россия выстояла и прикрыла грудью своих солдат на Востоке британскую армию на Западном фронте, а после войны не сделалась бы так сильна, чтобы могла диктовать свою волю союзникам… И слава Богу, что он тогда не поддался на настойчивые требования Антанты послать на Западный фронт полмиллиона русских солдат под командование французских и британских офицеров… Французам, видите ли, очень нужно было русское пушечное мясо, чтобы заменить им выбитых почти начисто негров-сенегальцев, ходивших в атаки на немецкие пулемёты…
Николай прибыл в Ставку, где надеялся отдохнуть душой от тягостных разговоров с Mama и Ксенией, всецело поддерживавшей в оппортунизме против Аликс своего Сандро и его брата Николая Михайловича, но с изумлением в тот же вечер увидел своего дядюшку-историка за обеденным столом в Могилёве Оказалось, Николай Михайлович специально прибыл для важного разговора, и пришлось выделять ему время.
«Ну вот, опять будет выпрашивать себе пост председателя комиссии по подготовке к послевоенной мирной конференции кляузничать на министров, на Николашу, излагать свои предложения по вопросам, которые уже сейчас, не дожидаясь победы, хочет обнародовать: о дальнейшей судьбе Польши, Персии, как поступить с Болгарией и Грецией, как помочь территориальному восстановлению Сербии и Черногории!.. Рано ещё этим заниматься, нужно подготовить успех летнего наступления 17-го года, разгромить германские войска, вывести Австрию из войны, и тогда можно громко заявлять о своих претензиях, а голос России будет весомо звучать на мирном конгрессе!» – думал Николай. Однако главная тема разговора с великим князем – историком оказалась неожиданно очень неприятной.
Николай Михайлович сказал, что посылал Государю письмо с оценкой современного положения и доказательствами необходимости дать «ответственное правительство». Николай порылся в своей не читанной ещё из-за поездки в Киев почте и действительно нашёл конверт с монограммой Николая Михайловича. Однако читать письмо в присутствии автора было глупо, и он велел дяде изложить его суть на словах. Великий князь долго излагал племяннику аргументы Родзянки и Гучкова в пользу «правительства общественного доверия», которые навязли царю уже в зубах, услышал скрытую угрозу того, что вместо него может вступить на трон «Николай III» – то бишь другой дядя, Николай Николаевич, о чём верноподданнически Николай Михайлович уже однажды ему писал, кляня «чёрных женщин» – Анастасию и Милицу. Государь был мил и доброжелателен с великим князем, но как только Николай Михайлович стал говорить о том, что ему необходимо избавиться от Аликс, удалить её в Крым, не давать поводов «общественности» говорить о том, что Государем через неё управляет грязный мужик Распутин, Император равнодушно отвернулся от него, задумчиво уставился в окно и перестал поддерживать разговор.
Разобиженный родственник удалился, а Николай сел писать письмо жене. Он сообщил ей о болезни Алексеева, о том, что виделся с Николаем Михайловичем. Вместо изложения своих бесед с дядюшкой он послал Аликс его невскрытый конверт с письмом… Через два дня пришёл её ответ.
«Мой ангел милый,
Большое тебе спасибо за твоё дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он ещё раз коснётся этого предмета или меня, то ты сошлёшь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года, – и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), – но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей Mama и сестёр и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это – мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что моё мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он – воплощение всего злого, в с е п р е д а н н ы е люди ненавидят его, – даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. А Фредерикс стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, с л и ш к о м добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать чёрных женщин и Сергея. – Он просто не выносит меня и Ани… Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, всё давно было бы кончено, в этом я твёрдо убеждена, – я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, – как подло с ним и о нём ежедневно говорят в Думе! – Во вчерашней речи Милюков привёл слова Бьюкенена о том, что Штюрмер изменник, а Бьюкенен в ложе, к которому он обернулся, промолчал, – какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжёлые времена, но Бог всё же п о м о ж е т нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат – мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Жёнушка – твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой…»
Николай прочитал высказывание Аликс про речь Милюкова в Думе и удивился, как мягко она о ней отозвалась. «Видимо, ей ещё не дали текста этого мерзкого бреда сумасшедшего!» – решил Государь. Только сегодня ему привезли из Петрограда отчёт об открытии Пятой сессии Думы, он прочитал его и стал уже жалеть, что не послушался в своё время Аликс и не закрыл до конца войны эту богомерзкую говорильню. Подумать только! Адвокатишка Керенский, по сведению Департамента полиции получавший ещё до войны от немецких фирм огромные деньги и ведший на них противоправительственную пропаганду, осмеливается заявлять с высокой кафедры Государственной думы: «Связав великий народ по рукам и ногам, заткнув ему рот и завязав ему глаза, они бросили его под ноги сильного врага, а сами, закрывшись аппаратом военных положений, цензур, ссылок и других преследований, они предпочитают в то же время исподтишка, как наёмные убийцы, наносить удары. Где они, эти люди (Керенский показывает адвокатским жестом на правительственную ложу) в правительстве, подозреваемые, братоубийцы и трусы… Все жертвы и все попытки спасти страну бесплодны, пока власть находится в руках безответственных лиц, ставящих свои личные интересы, ставящих свои традиционные симпатии выше интересов и прав нации!»
Гнев поднялся в душе Государя от этих лживых и возмутительных слов, но он подавил его в себе и принялся за чтение донесения анонимного агента Департамента полиции.
Информатор прежде всего отметил, что появление Председателя Совета министров и членов Совета в правительственной ложе вызвало в зале оглушительные и явно сдирижированные вопли: «Вон Штюрмера! Стыдно присутствовать!» Лицо Императора вновь стало краснеть от гнева. Он прочитал ещё раз изложение речи Керенского. За этим следовало сообщение автора отчёта о том, что заявленное Родзянкой выступление магистра русской истории и бывшего приват-доцента Московского университета Милюкова долго готовилось, тщательно обсуждалось на бюро «Прогрессивного блока» и, по сути дела, предназначалось стать штурмовым сигналом к свержению правительства.
Далее информатор довольно подробно и с комментариями излагал речь Милюкова. Он писал о том, что лидера кадетов вдохновила на выступление речь британского посла в Англо-Русском обществе, где союзный дипломат клеветнически намекал на существование каких-то «тёмных сил» при Дворе и в правительстве России. В своей речи Милюков, писал автор из Департамента полиции, удары главным образом направил против Штюрмера. Он говорил о «подозрительных личностях», окружающих премьера, обильно цитировал германские и австрийские газеты, иронически отзывавшиеся о том, что «панславистскую» политику проводит «немец» Штюрмер. Вместе с какими-то немецкими листками Милюков причислял премьера к дворцовой «партии сепаратного мира» и формулировал свои мысли так, что получалось, будто сторонники «сепаратного мира» группируются вокруг молодой царицы и Александра Фёдоровна поддерживает изменников… Все свои лживые и клеветнические построения Милюков завершал риторическим вопросом: «Что это? Глупость или измена?» – и распалённые ненавистью к Государю и молодой Императрице левая часть и центр думских скамей во всю силу глоток ревели: «Измена!»
