я уподобляюсь прыгучему олененку… Ах, Мэйнян, будь у меня достаточно большой рот, то прямо проглотил бы тебя всю целиком…
После того, как военного и девицу словно порывом ветра смело со сцены, под бешеный грохот барабанов и гонгов на сцене вновь появился Благородный кот в своей большой накидке. Он непринужденно обежал помост пару раз, потом уселся посередине и начал размеренно декламировать:
– Я – Кошачий владыка Сунь Бин. В прошлые годы я много пел маоцян, вместе с труппой объездил все окрестности родного края. Я мог сыграть сорок восемь спектаклей, исполнял роли императоров, генералов и сановников с древности до наших дней. Но с возрастом я позволял себе дерзкие высказывания и обидел уездного начальника Гаоми. Уездный в гриме и в маске вырвал мне напрочь бороду, лишил меня возможности выходить на сцену. Я препоручил труппу другим людям, вернулся в родные места, открыл чайную и коротал свои дни, продавая чай. Моя жена Сяо Таохун, красивая и добродетельная, родила мне сына и дочку, в которых я души не чаял. Жаль, вот вторглись в Китай заморские дьяволы, стали вести себя разнузданно, строить железную дорогу, испортили нам весь фэншуй. А еще предатели из наших сограждан стали всех притеснять, как собаки под защитой сильного хозяина. Хватали они мужчин, угнетали они женщин, злодействовали они, кичась своим мнимым превосходством. Мою жену на рынке подвергли унижению. С того рокового дня гремит вечно гром в моих ушах. Я плакал и плакал, убиваясь от горя… Я ненавидел и ненавидел, пока гнев не разодрал мне всю грудь…
Благородный кот воодушевленно возносил свою песню все выше и выше над сценой. За его спиной выстроилась толпа котов с пиками в руках и гневными выражениями на лицах. Перед сценой толпа бурлила, мяукала, топала ногами, аж весь плац дрожал, и над ним клубилась пыль. На душе моей становилось все более неспокойно, а небо понемногу заволокли зловещие темные тучи. В ушах у меня гремели предупреждения Лю Пу, по спине раз за разом пробегал холодок. Но актеры и народ словно помешались, и я чувствовал, что не в состоянии что-либо сделать. Не удержать одной рукой мчащуюся стремглав повозку, одним ковшом не затушить бушующий пожар, остается лишь покориться судьбе и пустить все на самотек.
Я отступил к навесу, безучастно озираясь вокруг. На эшафоте, возле загородки из циновок, молча стоял один старый Чжао Цзя с колышком сандалового дерева в руках. Стонов Сунь Бина уже было совсем не слышно за криками и шумом перед сценой, но я знал, что тот наверняка еще очень даже жив и полон небывалой бодрости духа. Говорят, как-то один человек из Гаоми, находясь далеко на чужбине и одной ногой готовясь вступить в могилу, вдруг услышал, что на улице кто-то выводит мелодию маоцян. Так он одним прыжком вскочил с постели, и глаза его засверкали. Эх, Сунь Бин, хотя ты и был подвергнут настолько жестокой пытке, что и жить не хочется, но ты смог лицезреть сегодняшнее представление, услышал сегодняшнее пение. Весь этот спектакль был учинен для тебя одного. Значит, и ты не зря давал представления для других. Я окинул взглядом толпу, ища глазами слабоумного из семьи Чжао, ага, нашел, нашел… Сяоцзя забрался на столб театра и диким голосом мяукал. Слабоумный вдруг медведем соскользнул вниз, но затем кошкой снова забрался наверх. Я поискал Мэйнян из семьи Сунь, ага, нашел, нашел… Простоволосая, она как раз в это время колотила дубинкой по хребту одного из посыльных. Неизвестно, когда удастся остановить это бурное веселье, думал я. Задрал голову, чтобы посмотреть, который час. Но увидел лишь, как черная туча закрывает солнце.
Из Академии Всеобщей добродетели в полном снаряжении прибежали около двадцати немецких солдат. Я про себя горестно ойкнул, понимая, что близка большая беда, торопливо вышел вперед, остановил одного младшего офицера с пистолетом в руке, намереваясь подробно объяснить ему, что происходит.
– Господин… военный, ведь ты, надо понимать, военный, сволочь. – Военный уставился на меня своими бирюзово-зелеными, как перышки лука, глазами и пролопотал что-то непонятное, а потом махнул мне ладонью, чтобы я отошел в сторону.
Солдаты тяжелой поступью взбежали на эшафот, их сапоги загромыхали по доскам. Толстые сосновые подпорки раскачивались и колыхались под их весом, словно дереву было не под силу выдержать внезапно обрушившуюся на него дополнительную нагрузку.
– Стойте… Стойте… Стойте… – громко закричал я, обращаясь к тем, кто был на сцене и перед ней. Но своим слабым криком я словно колотил ватой по толстой каменной стене.
Солдаты выстроились на сцене плотными рядами и переглядывались с находившимися там артистами. В это время в спектакле играли сцену боя. Несколько актеров-котов обменивались звонкими ударами с группой актеров, наряженных тиграми и волками. Возвышенный голос Благородного кота, сидевшего посреди сцены на табуретке, дополнял действие на сцене. Это был еще один необычный прием в маоцян: во время боевых сцен с начала до конца артисты сопровождали пением сцены сражений. Иногда содержание таких песен никак не было связано с действием, а поэтому этот акробатический бой скорее поддерживал визуально пение солиста.
Ай, батюшки, ах, матушки! Деточки вы мои! Мои когти зудят. Мал я на вид, но духу во мне много… Только жалко же… Жалко погубленных жизней… И остается мне, что ронять слезы обоими глазами…
Мяу-мяу… Мяу-мяу…
Я умоляюще уставился на немецких солдат на помосте, чувствуя, как у меня свербит в носу и как жарко стало глазам. Солдаты, говорят, у вас там тоже есть свой театр, у вас тоже есть свои обычаи, вы тоже сравниваете свои чувства и ощущения с чувствами и ощущениями других людей. Видно же, что они не на бой вас вызывают, не надо путать артистов с войском Сунь Бина, которое оказывало сопротивление немцам. Конечно, у воинов Сунь Бина тоже были размалеванные лица, на них тоже были театральные костюмы. Но сейчас перед вами самая обычная театральная труппа, хоть и кажется, что они совсем обезумели, но это все только давние традиции «кошачьего театра», они играют сообразно древним обычаям. Это представление для умерших, чтобы они могли взойти на небо, это представление для тех, кто при смерти, чтобы они спокойно покинули этот мир. Они дают это представление для Сунь Бина, а Сунь Бин – человек, превративший маоцян в великолепное действо, которое вы видите перед собой сегодня. Артисты дают представление для Сунь Бина, как умирающему мастеру-виноделу подносят напоследок бокал прекрасного
