распознал коварных планов этих тварей. Тебя оставили в живых, и твое полумертвое тело послужило для них поводом умертвить еще несколько десятков обитателей Гаоми, уничтожило семена
маоцян. Мяу-мяу…
Я разбудил стражников, которые дремали, опираясь на дубинки, и велел им отправляться домой отдыхать, мол, я здесь сам за всем присмотрю. У тех словно камень с плеч свалился, будто боясь, что я передумаю, они, таща за собой дубинки, бегом спустились с помоста и в мгновение ока скрылись в лунном свете.
Собравшиеся на помосте никак не отреагировали на мое появление, словно это был не я, а пустая черная тень, или словно я был им пособником. Да, вплоть до сегодняшнего дня я и впрямь был им пособником. Пока я размышлял, в какое тело первым вонзить кинжал, Чжао Цзя взялся за дужку котелка, налил отвар в черную чашу, потом строго обратился к Сяоцзя:
– Сынок, наелся? Если не наелся, то погоди, потом поешь. Помоги отцу напоить преступника женьшеневым отваром.
Сяоцзя послушно встал. Похоже, после случившего днем несчастья обезьяньих замашек у него стало значительно меньше, но он все же осклабился в мою сторону, хихикнул, потом шагнул вперед, откинул закрывавшую клетку марлю. Показалось сильно исхудавшее тело Сунь Бина. Его лицо ссохлось, глаза увеличились, с обеих сторон туловища выступили ребра. Он напомнил мне виденную как-то в деревне лягушку, которую злые мальчишки привязали к дереву и оставили под палящим солнцем.
После того, как Сяоцзя откинул полог, голова Сунь Бина стала покачиваться. Из черной пещеры его рта стали вырываться неясные звуки:
– У… у… умереть… дайте умереть…
Сердце мое забилось, я ощутил, что мои планы получили лишний повод. Сунь Бин, в конце концов, и сам хочет умереть, он уже осознал, что жить дальше – одно мучение, и смерть от ножа соответствовала его устремлениям.
Сяоцзя без лишних слов вставил в рот Сунь Бину рог, который изначально использовался в качестве воронки для вливания лекарств животным, потом подхватил его за голову, чтобы Чжао Цзя мог спокойно, ложка за ложкой, вливать в рог отвар. Сунь Бин издавал неотчетливые звуки, в горле у него булькало, это отвар лился ему в живот.
– Почтенный Чжао, – насмешливо спросил я, – сможет он дожить до завтрашнего утра?
Чжао Цзя настороженно повернулся и со сверкающим взором проговорил:
– Недостойный ручается за это.
– Бабушка Чжао творит чудеса в мире людей!
– То, что я могу так делать свою работу, неотделимо от поддержки, которую мне оказывают вышестоящие, – скромно сказал Чжао Цзя, – недостойный не смеет приписывать себе чужие заслуги.
– Чжао Цзя, рано ты радуешься, – бесстрастным тоном заявил я, – по-моему, он и эту ночь не переживет…
– Жизнью ручаюсь, ваше превосходительство, а если бы вы сумели доставить мне еще полцзиня женьшеня, то он у меня прожил бы еще дня три!
Расхохотавшись, я нагнулся, выхватил из сапога острый кинжал, ринулся вперед и нанес удар в грудь Сунь Бину. Но мой кинжал вонзился не в Сунь Бина, а в Сяоцзя. В решающий момент тот закрыл смертника своим телом.
Как только я вытащил кинжал, тело Сяоцзя осело у ног Сунь Бина, брызнувшая из него горячая кровь обожгла мне руки. Чжао Цзя взвыл:
– Сынок мой…
Чжао Цзя швырнул мне в голову черную чашу. По лицу моему, распространяя душистый аромат, растекся горячий женьшеневый отвар. Я невольно вскрикнул, но не успел мой крик стихнуть, как Чжао Цзя, выгнувшись, как свирепый черный барс, бросился на меня. Твердой, как железо, головой он ударил меня ниже живота. Я взмахнул руками и рухнул навзничь на помост. Воспользовавшись возможностью, Чжао Цзя тут же вскочил на меня. Его с виду слабые и без костей ручки, как когти коршуна, вцепились мне в горло. Одновременно он с кашлем впился мне зубами в лоб. В глазах у меня потемнело, я судорожно барахтался, но мои руки походили на мертвые сухие ветви…
В тот самый миг, когда я увидел печальное лицо жены среди облаков, руки Чжао Цзя вдруг ослабли, и он перестал грызть меня. Согнув колени, я скинул его и с трудом сел. Чжао Цзя лежал, скорчившись, на земле, из спины у него торчал кинжал, его маленькое худое лицо жалко подергивалось. Рядом с ним застыла Сунь Мэйнян. Мертвенно-бледное лицо кривилось, ее черты изменились, она уже была больше злой дух, чем человек. Лунный свет, как вода, лунный свет, как серебро, лунный свет, как лед, лунный свет, как иней. Я никогда больше не увижу такого лунного света. Я всмотрелся в лунный свет и будто увидел, как племянник из семьи Лю внезапно появляется перед Юань Шикаем и, подобно моему младшему брату, вынимает из-за пазухи два сверкающих золотых пистолета, чтобы отомстить за своего отца, за шестерых благородных мужей, за великую империю Цин…
Голова идет кругом. Я встал, протянул к ней руку:
– Мэйнян… Любимая…
Она же издала дикий вой, повернулась и сбежала с эшафота. Ее тело легко и невесомо плыло в воздухе, словно комок хлопка. Стоит ли мне устремляться за ней? Нет, не стоит, мои дела скоро будут завершены, и в каком-нибудь другом мире мы рано или поздно воссоединимся. Я вытащил кинжал из спины Чжао Цзя и вытер лезвие об одежду. Подошел я к Сунь Бину и при свете фонаря и луны – темно-желтом свете фонаря и ясно-серебристом свете луны, – вгляделся в спокойное выражение его лица.
– Эх, Сунь Бин, много чего я сделал непростительного, но бороду тебе вырвал не я.
С этими искренними словами я вонзил кинжал ему в грудь. Из глаз Сунь Бина вдруг вырвались сверкающие искорки и озарили его лицо невероятным светом – еще более ярким, чем свет фонаря и свет луны. Изо рта его хлынула кровь, а вместе с ней вылетела из нее прерывистая фраза:
– Представление… окончено…
Послесловие взамен предисловия. Вспять семимильными шагами
Когда в процессе написания романа друзья интересовались у меня, о чем, собственно, будет книга, единственное, что мне удавалось выдавить из себя, был невнятный лепет. Подобрать правильные слова оказалось крайне сложно. И только отдав вконец исправленную рукопись в редакторский отдел, я, освобожденный от этой непомерной ноши, дал себе пару дней на отдых и вдруг обнаружил ответ. Мой роман – о голосах.
Названия каждой главы Книг I и III – «Голова феникса» и «Хвост барса» – отсылают читателя к повествовательной манере («Бахвальство Чжао Цзя», «Негодование Цянь Дина», «Сунь Бин говорит об опере» и так далее). В «Брюхе свиньи» – Книге II –
