— Акын не от себя так дерзил, — заметил Жумакан, — это Абай говорил его устами. Что это с ним?
— Да, это Абаевы выдумки, — подтвердил Тойсары. — Заставил своего акына облаять нас, добился своего и ушел. Чего ему нужно?
— Нынче сыновья Кунанбая в силе… Замышляет он что или угрожает? — рассуждал Молдабай. — Добился же он того, что в волостные сразу три волчонка Кунанбая выскочили, зиму и лето в городе сидел, якшался с властями… Видно, спесь и чванство его обуяли!
Теперь, узнав, что Абай один пьет чай у ояза, эти же волостные прикусили языки. С одной стороны, они завидовали Абаю, а с другой — каждый, стараясь не показать этого остальным, подумывал: «Уж если жить с кем в ладу, так это с Абаем… Надо во что бы то ни стало склонить его на свою сторону…»
Беседа Абая с Лосовским за чаем не касалась ни степных дел, ни волостных, ни самого съезда. Абай сразу же сказал Лосовскому:
— Я приехал сюда просто посмотреть на съезд. У меня только одно дело тут — хочу заступиться за бедняков жатаков, которых ограбили богатые аулы. Если мне не удастся самому помочь им, пожалуй, придется действовать в качестве ходатая, но пока говорить об этом не будем… К вам я пришел лишь приветствовать вас и узнать о городских новостях, хотел спросить и про общих друзей — Евгения Петровича и Акбаса Андреевича…
— Ну и великолепно, Ибрагим Кунанбаевич, — обрадовался Лосовский. — Я вам очень рад, ведь вы — единственный мой собеседник здесь, в степи!
Он охотно стал рассказывать Абаю о друзьях, о городе, о петербургских газетах и журналах, о последних полученных книгах. Беседу их прервал жирный, краснолицый урядник. Он вытянулся в дверях и доложил:
— Ваше высокоблагородие, Кокпай Жанатаев прибыл. Прикажите ввести?
— Приведи, — приказал Лосовский.
Урядник ввел из передней юрты широкоплечего, высокого жигита, почти юношу. Абаю понравился и его открытый лоб и сосредоточенный взгляд больших серых глаз, прямой нос с небольшой горбинкой. Но особенно его поразил звучный гортанный голос жигита, когда тот первый поздоровался по-русски:
— Здравствуйте, господин начандык!
Потом он взглянул на Абая, и глаза его заблестели.
— Ассалаумагалайкум, Абай-ага! — приветствовал он его, почтительно приложив правую руку к сердцу.
За Кокпаем вошел толмач и стал рядом с жигитом. Лосовский начал допрос. Абай услышал, что Кокпаю двадцать лет, что он — шакирд, много лет обучающийся в медресе хазрета Камали, что он происходит из рода Кокше и стоит в родстве с волостным Мукурской волости Дутбаем.
— Жанатаев, — обратился к нему Лосовский, — сегодня все шесть волостных, даже твой родственник Дутбай, засвидетельствовали, что эти документы подложные… Не будем говорить о русских законах. Ты учишься в мусульманском медресе, скажи — какое наказание должен получить по шариату лжец? Ведь ты еще очень молод. Если с этих лет вступил на путь обмана и преступлений, что тебя ждет дальше? Я крепко на тебя сержусь. Ведь ты — грамотный и отлично понимаешь, что сделал. За преступление, совершенное по незнанию, можно снять половину вины, но за сознательное следует карать вдвойне. Что ты на это скажешь?
Толмач быстро переводил слова Лосовского. Когда он замолчал, Кокпай откашлялся, будто собираясь петь, прочищая горло протяжным гортанным звуком, и Абай вспомнил, что несколько лет назад ему говорили о Кокпае, который славился как отличный певец.
Кокпай, покашливая, переводил взгляд с Абая на Досовского, потом опять на Абая. Вспыхнув сперва от смущения, он вдруг побледнел и начал говорить:
— Таксыр, моя вина тяжка, я согласен… Но почему я сделал это? Выслушайте меня. Тогда ваше решение я приму не как муку, а как справедливую кару…
— Почему же ты поступил так?
— От нужды. От нищеты. Я родом из слабого Кокше. С одной стороны у нас сосед — Мамай, сильное племя, большими землями владеет, с другой — Тобыкты, тоже богатое. Все лучшие жайляу принадлежат им. А мы тут как иголки понатыканы. Нас около сотни хозяйств, а теснимся мы все по одной речке Баканас, она не длиннее языка. Балкыбек у нас под боком, он ближе к нам, чем к Сыбану, Керею или Тобыкты. Долина не принадлежит никому, из года в год пустуют такие широкие луга, такая большая река… И так близко от нас — не дальше ягнячьего перегона… Вот я и решился помочь своим родичам. Приговор подложный, ни один волостной к нему печати не прикладывал. Они прикладывают ее за взятку, или для сильной родни, или для своей выгоды. Согласия их я бы не получил, а на взятку у нас нет имущества. Я сам составил этот приговор. Но не для себя, а для нищих хозяйств. Теперь я рассказал всю правду. Готов выслушать любое ваше решение, принять любую кару. Накажете — вот вам моя голова, простите — буду ваш всем сердцем.
Юноша говорил высоким приятным голосом, Абай внимательно следил за тем, чтобы толмач не исказил слов жигита. Его привлекали и открытое лицо, и смелость Кокпая, и то достоинство, с которым он говорил. Он готов был ходатайствовать за него, если Лосовский решит его наказать.
Лосовскому часто приходилось иметь дело с просителями. Опытным взглядом он сразу определял их характер и повадки. Этот жигит-преступник ему понравился. Лосовский понял также и чувства Абая и мягко заговорил, обращаясь к нему.
— Я вижу, Ибрагим Кунанбаевич, Жанатаев может не только подлогами заниматься, но и быть собственным адвокатом… Как вы думаете — его действительно толкнули на преступление те причины, о которых он говорил?
Абай был очень доволен, что Лосовский сам обратился к нему: вмешиваться во время официального разбора дела ему было бы неудобно. Теперь он с улыбкой посмотрел на Лосовского.
— Приговор у Жанатаева подложный, но объяснения его правдивы, в этом я уверен и даже берусь подтвердить, господин начальник…
— Но разве следовало ему идти на преступление, вместо того чтобы добиться правды прямым путем?
— Конечно, не следовало.
— Ну, а если он с таких молодых лет приучился нарушать закон, чем это кончится?
— Тогда его ждет печальное будущее. Если полученными им знаниями он будет пользоваться для преступлений, он будет еще опаснее, чем преступник-невежда…
— Совершенно верно, Ибрагим Кунанбаевич. Значит, нужно оградить народ от вреда, приносимого таким жигитом, то есть наказать его…
— Да, наказать нужно… И я думаю, он уже несет это наказание здесь, перед вами… Ведь наказывают не одной тюрьмой, наказание совести тяжелей всего. Я уверен, что он вполне сознает свою вину… Мне кажется, если заглянуть к нему в нутро, оно все горит от стыда…
Лосовский засмеялся и взглянул на Кокпая, который действительно стоял весь красный.
— Вы так уверенно говорите о его стыде и совести, будто сами готовы дать за него поручительство, — сказал он. — Так ли я понял вас, Ибрагим Кунанбаевич?
Кокпай вдруг обратился по-казахски к Абаю:
— Настоящие мужи редко клянутся, Абай-ага… Я всегда стремился быть настоящим мужем и слов на ветер не бросаю… Хоть я и плохо знаю русский язык, но все же понял ваш разговор. Да, я сгораю со стыда, заступитесь за меня! Клянусь, что до самой смерти моей я буду с вами всей моей правдой и привязанностью.
Абай пристально глядел в лицо Кокпаю. Горячая речь жигита его тронула. Когда тот замолчал, Абай быстро повернулся к Лосовскому.
— Господин начальник, — сказал он, — жигит дал мне клятвенное обещание. Вы сказали, что я готов дать поручительство. Я иду на это. Ручаюсь за его совесть. Простите Жанатаева. Я отвечу за него, если он обманет.
Лосовский заговорил твердо и значительно, серьезно глядя на Кокпая:
— Слушай, Жанатаев. Если ты не свернешь с правильного пути, из тебя может выйти хороший, полезный человек. Ты был на краю пропасти. Помни об этом. Старайся быть настоящим жигитом, поступай по советам и указаниям Ибрагима Кунанбаевича. Я отдаю тебя ему на поруки. За тебя поручился человек большой совести и чести. Если у тебя самого есть совесть, пусть этот твой проступок будет последним!
И Лосовский разорвал подложный приговор и дело по расследованию подлога Кокпая.
Выйдя из юрты, Кокпай поразил всех волостных, которые все еще не расходились.
— Абай меня из пламени вытащил — из когтей смерти вырвал! Бесценный мой Абай-ага, я до самой могилы не забуду этого!..
Абай до поздней ночи засиделся с Лосовским, беседуя с ним. Выйдя от него, он увидел дожидавшегося его Кокпая и вместе с ним направился в юрту Оспана. Волостные тоже разошлись, продолжая удивляться тому влиянию, которое Абай имел на ояза, и почету, каким он пользовался.
— Вырвать из тюрьмы человека, на которого власти зубы точили! Значит, для Абая нет ничего невозможного! — судачили они.
Всю ночь завистники «кроили шубу по тени», рассуждая о причинах такой дружбы Абая с оязом. Множество предположений и догадок кружилось над юртами Балкыбека.
