— Ты что, выиграла в лотерее, Дафна? — поинтересовался Дик.
— Это подарок Билла, — сказала Дафна.
— Надо же поддержать честь семьи, раз уж мы выезжаем в свет, верно, Дафна?
Билл сделал вид, что не заметил, с каким раскаянием и благодарностью смотрит на него сестра. К тому же ему хотелось рассеять чувство неловкости у Дика, который не догадался сделать Дафне такой подарок.
— А Дафна ни разу еще не уронила нашей чести, — сказал Дик, почувствовав внезапный прилив нежности к своей очаровательной сестренке, которую он не слишком-то баловал вниманием. — Никто у нас в Калгурли не танцует, как она.
— Ну что ты, Дик!
Дафна знала, что Дик был свидетелем ее позора на балу в «Паласе» и говорит это, чтобы подбодрить ее. Последнее время Дик всюду — на танцах и на теннисе — появлялся с Миртл Лэнгридж, и хотя Дафна недолюбливала семейство Лэнгриджей и, в частности, эту некрасивую вялую девушку, ставшую предметом внимания Дика, она, желая сделать брату приятное, всегда при встречах с Миртл была с ней «ужасно мила», как она это мысленно называла.
Миртл была единственной дочерью управляющего рудником. Отец ее пользовался незавидной репутацией — говорили, что он участвует в крупных сделках по тайной скупке золота и, чтобы замаскировать эти незаконные операции, разносит его по книгам выработанных рудников, выдавая их за действующие. Все это не помешало ему недавно быть избранным в совет директоров компании «Голдн Стар энд Лонг-Вью», где работал Дик, Поговаривали, что мистер Лэнгридж крайне недоволен тем, что Миртл всюду бывает с Диком Гаугом, хотя до тех пор, пока Дик не стал ее преданным поклонником и телохранителем, она вечно сидела одна на балах и вечеринках, устраиваемых молодежью, так как не принадлежала к числу привлекательных девушек и не пользовалась успехом.
Два или три дня спустя Билл одевался перед зеркалом, стоявшим на комоде, намереваясь сопровождать Дафну на бал в Горное училище. Зеркало было маленькое и пыльное, такое же, как комнатка, которую он отгородил себе в конце веранды.
Билл завязывал галстук бантиком, но пальцы его словно онемели и не хотели слушаться — с досады он даже показал язык собственному отражению. Вспоминая, как Салли учила его завязывать галстук несколько лет назад, когда он охотно проводил время с калгурлийской золотой молодежью, Билл подумал, что она не одобрила бы того, что у него теперь получилось. Смокинг, который она подарила ему тогда, стал узок в плечах, а рукава слишком коротки. Билл с удовольствием надел бы свой темно-синий костюм, который гораздо лучше сидел на нем, но это огорчило бы Дафну: ей было бы неприятно, что он не хочет принарядиться, отправляясь с ней на бал. Да и бабушка так усердствовала, чтобы он имел достойный вид, — проветрила и отутюжила его черные брюки и смокинг. Впрочем, Биллу все еще казалось, что от них попахивает нафталином.
Теплая улыбка скользнула по его серьезному открытому лицу, когда он вспомнил, сколько волнений было у бабушки с этим костюмом. Она так беспокоилась, что материал не самого лучшего качества и что смокинг будет плохо сидеть. А потом, когда он уехал на Север и сунул костюм в ящик комода, как бережно она извлекла его оттуда.
— Бабушка уверяла, что никто, кроме нее, не сумеет уберечь твой смокинг от моли, — сообщила ему Эйли. От нее же он узнал, что новая рубашка, воротничок и галстук, которые он по возвращении с работы обнаружил у себя на кровати рядом с парадным костюмом, — тоже подарок бабушки.
Билл принял душ, побрился, пригладил упрямые черные вихры бриолином и с каким-то праздничным чувством, точно ребенок, предвкушающий большое удовольствие, волнуясь и в то же время посмеиваясь над собой за это волнение, влез в свои «доспехи для танцев», как он называл вечерний костюм. Прошло много времени с тех пор, как он последний раз был на балу в Горном училище. Этот ежегодный бал считался крупнейшим событием в жизни калгурлийского «света». В студенческие годы Билл никогда не пропускал этого торжества, как и ни одного из развлечений, которые устраивала знакомая ему молодежь. Он танцевал и играл в теннис с сыновьями и дочерьми управляющих рудниками и прочих «столпов» местного общества, стремясь, как и любой из его сверстников, насладиться всеми доступными ему удовольствиями; Тома и Эйли это крайне огорчало, а Салли просто в ужас приходила от легкомыслия внука.
С немалым изумлением прочитала она как-то в газете, что мистер Уилбар Фитц-Моррис Гауг будет шафером на одной фешенебельной свадьбе.
— Если ты хочешь называться Фитц-Моррис Гаугом и блистать в калгурлийском «высшем свете», — колко заметила она, — так научись уж и вести себя соответственно.
Билл принялся уверять, что он вовсе тут ни при чем: он никогда не прибавляет к своему имени Фитц-Моррис. Это, верно, мать девушки, уговорившей его быть шафером у нее на свадьбе, отрекомендовала его так репортерам. Но Салли не унималась. Она стала объяснять ему, как следует вести себя молодому человеку из хорошей семьи, как он должен кланяться и стоять, с какой подчеркнутой почтительностью обращаться к родителям жениха и невесты; учила тщательно завязывать галстук, с небрежным изяществом держать в руке одну перчатку, наказывала не теребить ее, не волноваться и не суетиться, если что получается не так, держаться скромно, но уверенно, с чувством собственного достоинства.
Билл посмеялся в душе, вспомнив это, а также и то, как Салли заказала ему тогда смокинг, потому что свадьба была назначена на вечер.
— Не позволю я, чтоб ты выглядел среди них чучелом, — безапелляционно заявила она.
Слава богу, он так и не стал истым щеголем во фраке. Для этого он недостаточно долго вращался в фешенебельном обществе. Конец его пребыванию там положила ссора со стариком Беррименом по случаю забастовки на рудниках. В то время Биллу очень нравилась Люсиль Берримен, и он думал, что сердце его навеки разбито, когда Люсиль объявила, что не желает знать его, потому что он отказывается порвать с Томом и бастующими рудокопами. Вот тогда-то Билл и швырнул в ящик свой смокинг с черными брюками и забыл и думать о них. А вскоре после этого он отправился на Север. С тех самых пор, да и потом в Сиднее, он все больше и больше увлекался политикой и вопросами борьбы пролетариата. Это настолько захватило молодого человека, что у него уже не было ни времени, ни желания вести рассеянную светскую жизнь.
Но сегодня он с нетерпением ждал вечера: так приятно повеселиться, потанцевать, снова почувствовать себя молодым и беззаботным. Сначала он чуть ли не по обязанности пообещал Дафне пойти с ней в Горное училище — ему хотелось, чтобы Уолли О'Брайен знал, что с Дафной нельзя обращаться, как с игрушкой. А потом, когда Уолли перестал уже занимать его, Билл пришел к заключению, что надо постараться превратить этот бал в своего рода реванш для Дафны; кроме того, пусть все видят, что девушку есть кому защитить. Однако сейчас он прежде всего думал о том, что там будут Пэт и Пэм. Как-то он с ними встретится? Ведь все калгурлийское общество будет следить за каждым движением сестер. Возможно, Пэдди Кеван — черт бы его побрал! — явится вместе с ними. И уж во всяком случае там будет кое-кто из его прихвостней, а они непременно передадут Пэдди все, что только может интересовать его. Билл спрашивал себя, осмелится ли он пригласить Пэт танцевать. Всякий раз, как он вспоминал о ней, неудержимое волнение охватывало его. Биллу уже казалось, что он носится по залу в каком-то забытьи, ощущая трепет оттого, что изящная фигурка Пэт покоится в его объятиях, а ее золотистые волосы почти касаются его лица. Какой вздор, сурово оборвал себя Билл. Он не допустит, чтобы эта девчонка вскружила ему голову. Слишком в ней много показного — он этого не любит; да и трудно поверить, чтобы ее в самом деле интересовало что-то из того, что так важно и дорого ему. И тем не менее на лице его, отражавшемся в зеркале, промелькнула озорная, мальчишеская улыбка — Пэдди или не Пэдди, а он рискнет потанцевать с Пэт, если, конечно, она не против.
«Эх, и уродливая же рожа, — сказал он своему отражению, — плоховаты твои делишки».
Дафна была очаровательна в своем новом туалете, столь же очаровательна, как и в тот вечер, несколько недель назад, который так плачевно для нее кончился. Платье окружало ее пышными складками шуршащего розового шелка; из-под длинной юбки выглядывали серебряные туфельки, а в волосы она приколола розу. И все же, глядя на сестру, Билл подумал, что разрыв с О'Брайеном отразился на ней куда сильнее, чем можно было ожидать: от прежней ее задорной беспечности не осталось и следа. Но Дафна ни за что не признается, как ей больно, она делает неимоверные усилия казаться такой же веселой и беззаботной, как всегда.
Эйли и Том радовались, что молодые люди вместе едут на бал, и любовались ими до тех пор, пока не прибыло заказанное Биллом такси.
