Бернат с улыбкой на лице распрощался с обещанной монетой и пошел назад, в мастерскую. То, что им дали карту на жительство, означало: Ллоренс де Беллера не заявил на них властям и против Берната Эстаньола не было открыто никакого уголовного дела. Наверное, этот мальчишка из кузницы все-таки выжил. Что ж…
«Можешь присвоить себе наши земли, сеньор де Беллера, а мы останемся с нашей свободой», — вызывающе пробормотал Бернат. Рабы Грау и сам Хауме прервали работу, увидев возвращающегося Берната, который сиял от счастья. На земляном полу все еще оставалась кровь Хабибы. Грау приказал не счищать ее. Бернат старался не наступить на пятно, но его лицо, как всегда, помрачнело.
— Арнау, — прошептал он сыну, когда ночью они оба лежали на одном тюфяке.
— Да, отец.
— Мы теперь свободные граждане Барселоны.
Арнау не ответил. Бернат нащупал голову сына и погладил его по волосам. Он знал, как мало это значило для ребенка, у которого отняли радость. Бернат прислушался к дыханию работников и, продолжая поглаживать сына по голове, задумался. Его одолевало сомнение: согласится ли мальчик работать на Грау, когда наступит срок? В ту ночь Бернат долго не мог заснуть.
На рассвете, когда в мастерской начиналась работа, Арнау уходил. Каждое утро Бернат пытался поговорить с сыном и вернуть его к прежней жизни. «Ты должен поискать себе друзей», — хотел он сказать ему как-то раз, но, прежде чем успел сделать это, Арнау повернулся к нему спиной и нехотя побрел на улицу. «Пользуйся своей свободой, сынок», — готов был произнести Бернат в другой раз, увидев, что мальчик пристально смотрит на него. Однако в тот момент, когда он жестом собирался пригласить его к разговору, по щеке сына покатилась слеза. Бернат стал на колени и дрожащими руками обнял его. Потом он наблюдал, как мальчик ходил по двору, едва волоча ноги.
Когда в очередной раз Арнау обходил пятна крови Хабибы, в ушах Берната вновь раздались звуки щелкающего кнута Грау. Он поклялся, что больше никогда не будет отступать перед кнутом: хватит того, что уже случилось.
Бернат побежал за сыном, и тот обернулся, услышав его шаги. Поравнявшись с Арнау, он начал сбивать ногой засохшую землю, на которой все еще были видны пятна крови мавританки. Лицо Арнау засияло, и Бернат приложил еще больше усилий.
— Что ты делаешь? — закричал Хауме с другого конца двора.
Бернат похолодел. Свист кнута снова прозвучал в его ушах.
— Отец! — Носком своей обуви Арнау медленно стал отбрасывать почерневшую землю, которую Бернат заканчивал сбивать ногой.
— Что ты делаешь, Бернат? — повторил Хауме.
Бернат не ответил. Прошло несколько секунд. Оглянувшись, Хауме увидел, что все рабы стоят спокойно… и не отрывают от него взгляда.
— Принеси мне воды, сынок, — попросил Бернат, воспользовавшись замешательством Хауме. Арнау поспешно выскочил, и впервые за несколько недель Бернат увидел его таким оживленным. Хауме больше не возражал.
Отец и сын опустились на колени и молча сдирали землю, пока не убрали все следы несправедливости.
— А теперь иди поиграй, сынок, — сказал ему Бернат, когда они закончили работу.
Арнау опустил взгляд. Ему хотелось спросить, с кем он должен был играть. Бернат провел рукой по голове мальчика и легонько подтолкнул его к двери. Когда Арнау оказался на улице, он, как и все эти дни, обошел дом Грау и взобрался на развесистое дерево, которое возвышалось над забором и с которого был виден сад.
Спрятавшись там, он ожидал, пока выйдут его двоюродные братья и сестра в сопровождении Гиамоны.
— Почему вы теперь не любите меня? — бормотал он. — Я ведь ни в чем не виноват.
Его двоюродные братья, казалось, были в хорошем настроении. Смерть Гиамона отдалялась временем, и только лицо их матери иногда болезненно искажалось от нахлынувших воспоминаний. Жозеп и Женйс делали вид, что дерутся, а Маргарида смотрела на них, сидя рядом с матерью, которая от нее почти не отходила. Арнау, спрятавшись на дереве, грустил, вспоминая, как они дружно играли раньше.
Утро за утром Арнау взбирался на это дерево.
— А тебя уже не любят? — услышал он однажды вопрос.
От неожиданности мальчик на миг потерял равновесие и чуть не упал с высоты. Арнау огляделся в поисках говорившего, но так и не увидел его.
— Я здесь, — снова раздался голос.
Арнау посмотрел внутрь кроны, откуда исходил голос, но никого не обнаружил. Наконец он заметил, как зашевелились ветви, между которыми ему удалось различить фигуру мальчика, который махал ему рукой. С серьезным видом на лице малыш сидел верхом на одном из сучьев.
— Что ты делаешь… на моем дереве? — сухо спросил его Арнау.
Мальчик, грязный и исхудавший, не смутился.
— То же, что и ты, — коротко ответил он ему. — Смотрю.
— Ты не имеешь права смотреть, — заявил Арнау.
— Почему? Я уже давно это делаю. Я тебя и раньше видел. — Грязнуля немного помолчал. — Тебя уже не любят? Поэтому ты плачешь?
Арнау почувствовал, как по щеке покатилась слеза, и рассердился: этот оборванец подсматривал за ним!
— Сейчас же спускайся, — приказал он, когда уже сам был на земле.
Мальчик проворно слез с дерева и стал перед ним. Арнау был на голову выше его, но мальчуган не выглядел испуганным.
— Ты за мной подглядывал! — обвинил его Арнау.
— Ты тоже подглядывал, — защищался малыш.
— Да, но они — мои двоюродные братья, и я имею право это делать.
— Тогда почему ты не играешь с ними, как раньше?
Арнау больше не мог сдерживаться и громко всхлипнул. Когда он собрался ответить на вопрос, у него задрожал голос.
— Не переживай, — сказал малыш, пытаясь успокоить его, — я тоже часто плачу.
— А ты чего плачешь? — спросил Арнау, вытирая слезы.
— Не знаю… Иногда я плачу, когда думаю о маме.
— У тебя есть мама?
— Да, но…
— А что же ты здесь делаешь, если у тебя есть мама? Почему ты не играешь с ней?
— Я не могу быть с ней.
— Почему? Она разве не у тебя дома?
— Нет… — смутившись, ответил мальчик и добавил: — Конечно, дома.
— Тогда почему ты не с ней?
Мальчик провел рукой по грязному лицу и не ответил.
— Она больна? — продолжал расспрашивать Арнау.
Незнакомец отрицательно покачал головой и ответил:
— Здорова…
— Тогда что с ней? — настаивал Арнау.
Мальчик безутешно посмотрел на него. Покусывая нижнюю губу, он наконец решился.
— Пойдем, — сказал он, схватившись за рукав рубашки Арнау. — Иди за мной.
Малыш быстро вышел за ворота и побежал с удивительной для его росточка скоростью. Арнау следовал за ним, стараясь не терять из виду, что было просто, когда они бежали через квартал гончаров, с его открытыми и просторными улицами. Но вскоре бежать стало труднее: они оказались в центре Барселоны, где узкие городские улочки, полные людей и лотков с товарами ремесленников, превращались в настоящие ловушки, из которых почти невозможно было выбраться.
Арнау не знал, где он находится, но бежал без всякой предосторожности; в тот момент его единственной целью было не потерять из виду маленькую фигурку нового товарища, который ловко пробирался между прохожими и прилавками торговцев, вызывая возмущение и тех, и других. Менее проворный Арнау, не успевая увернуться от проходящих мимо людей, принимал на себя все последствия раздражения, вызванного мальчиком, и выслушивал ругательства в свой адрес. Кто-то собирался дать ему затрещину, кто-то попытался схватить его за рубашку, но Арнау удалось ускользнуть от них, хотя из-за этого он упустил из виду своего проводника и внезапно очутился недалеко от большой площади, заполненной людьми.
Арнау знал эту площадь. Однажды он был здесь с отцом.
— Это площадь Блат, — сказал ему отец, — центр Барселоны. Видишь этот камень посередине площади? — Арнау проследил за рукой отца. — Этот камень означает, что отсюда город начинает делиться на кварталы: Морской, Фраменорс, Пи, Салатный, или Святого Петра.
Он добрался до площади по улице торговцев шелком и остановился перед порталом замка викария. Арнау попытался разглядеть в толпе своего нового приятеля, но люди, заполонившие площадь, мешали ему. С одной стороны портала находилась главная бойня города, а с другой — несколько прилавков, на которых продавали выпеченный хлеб. Арнау решил поискать малыша между каменными столами, расположенными с обеих сторон площади.
Всюду суетились горожане.
— Это рынок пшеницы, — объяснил ему Бернат. — Вон на тех прилавках продают пшеницу городские перекупщики и лавочники, а напротив, на других прилавках, зерном торгуют крестьяне, которые приезжают в город, чтобы продать собранный урожай.
Арнау не мог найти грязнулю, который привел его сюда. Его не было среди людей, которые торговались, покупая пшеницу.
