Пока Арнау стоял перед главным порталом, пытаясь разыскать мальчика, его оттолкнули люди, которые пытались заехать на площадь. Он попробовал увернуться от них, вплотную прижавшись к прилавкам торговцев хлебом, но, как только его спина коснулась прилавка, ему сразу же отпустили подзатыльник.
— Пошел отсюда, молокосос! — крикнул торговец.
Арнау снова оказался в толпе, в окружении кричащих людей, которые несли на плечах мешки с зерном, не замечая ничего вокруг. Мальчик не знал, куда пойти, и, толкаемый со всех сторон, растерялся.
У Арнау уже начала кружиться голова, когда из ниоткуда перед ним вновь появилась озорная грязная мордашка мальчугана, за которым он гнался через всю Барселону.
— Чего ты здесь стоишь? — спросил малыш, повышая голос, чтобы Арнау услышал его.
Арнау ничего не ответил. На этот раз он крепко схватил нового знакомого за рубашку, и они вместе прошли через всю площадь до улицы Бокериа. Затем мальчики очутились в квартале котельщиков, в маленьких улочках которого стоял стук молотков по меди и железу. Теперь они не бежали; Арнау, едва дыша, вцепился в рукав мальца и заставил своего беззаботного и нетерпеливого проводника замедлить шаг.
— Вот мой дом, — сказал наконец малыш, махнув рукой в сторону приземистого одноэтажного строения. Перед дверью стоял стол, заставленный медными котлами всевозможных размеров; за столом работал крупный мужчина, даже не посмотревший на них. — Это был мой отец, — добавил он, когда они прошли вдоль фасада дома.
Они поднялись по улочке вверх и обогнули небольшие постройки, за которыми открывался фруктовый сад, прилегающий к тыльной стороне дома нового знакомого. Малыш ловко взобрался на глиняную стену, окружавшую сад, и обернулся, давая знак, чтобы Арнау последовал его примеру.
— Зачем?..
— Залазь! — крикнул мальчик, сев верхом на стену.
Когда оба спрыгнули внутрь садика, мальчик остановился, пристально глядя на маленькую пристройку к дому, стена которой была обращена в сад. Она была достаточно высокая, с небольшим проемом в форме окна.
Арнау подождал, пока прошло несколько секунд, но мальчик даже не пошевелился.
— Ну и что? — спросил Арнау.
Мальчуган повернулся к нему.
— Что?..
Казалось, сорванец не обращал внимания на Арнау, и тот продолжал спокойно стоять, наблюдая, как его спутник взял деревянный ящик, поставил его под окошком, а потом взобрался на него, не отводя глаз от проема.
— Мама, — прошептал малыш.
Бледная женская рука с трудом поднялась, чтобы взяться за края проема; локоть оставался на подоконнике, а пальцы нежно коснулись головы ребенка.
— Жоанет, — услышал Арнау ласковый голос, — сегодня ты пришел раньше, еще нет и полудня.
Жоанет молча кивнул головой.
— Что-нибудь случилось? — продолжала расспрашивать женщина.
Мальчику потребовалось несколько секунд, прежде чем он ответил. Втянув в себя воздух, он сказал:
— Я пришел с другом.
— Я рада, что у тебя есть друзья. Как его зовут?
— Арнау.
«Откуда он знает мое имя?.. Ясно! Он же подсматривал за мной», — подумал Арнау.
— Он здесь?
— Да, мама.
— Ола, Арнау.
Арнау посмотрел в сторону окна. Жоанет повернулся к нему.
— Ола… сеньора, — пробормотал Арнау, не зная, что он должен сказать в ответ на голос, доносившийся из окна.
— Сколько тебе лет? — спросила его женщина.
— Восемь лет… сеньора.
— Ты на два года старше моего Жоанета, но я надеюсь, что вы подружитесь и навсегда сохраните вашу дружбу. В этом мире нет ничего лучше, чем добрый друг. Помните об этом всегда.
Голос утих. Рука матери продолжала поглаживать голову Жоанета, и Арнау наблюдал, как малыш, сидевший на деревянном ящике, прислонился к стене, свесил ноги и оставался без движения, наслаждаясь этой лаской.
— Идите поиграйте, — внезапно сказала женщина, убирая руку. — Прощай, Арнау. Присматривай за моим сыном, ты ведь старше его.
Арнау хотел было сказать «до свидания», но не смог произнести ни слова.
— До встречи, сынок, — снова послышался голос. — Придешь ко мне?
— Конечно, мама.
— Ну идите.
Мальчики снова окунулись в шум улиц Барселоны и пошли куда глаза глядят. Арнау ждал, что Жоанет все ему объяснит, но, поскольку тот молчал, он в конце концов решился спросить:
— Почему твоя мама не выходит в сад?
— Ее заперли, — ответил ему Жоанет.
— Почему?
— Не знаю. — Мальчуган пожал плечами. — Знаю только, что она закрыта.
— А почему ты не войдешь к ней через окно?
— Понс мне запрещает это делать.
— Кто такой Понс?
— Понс — мой отец.
— А почему он тебе запрещает?
— Не знаю, — ответил Жоанет.
— Почему ты называешь его Понсом, а не отцом?
— Он мне не разрешает называть его отцом.
Арнау внезапно остановился и потянул Жоанета на себя так, чтобы тот повернулся к нему лицом.
— Я не знаю, почему Понс не хочет быть моим отцом, — тихо произнес малыш.
Они пошли дальше. Арнау задумался, пытаясь разобраться в этой галиматье, а Жоанет, глядя на своего нового товарища, казалось, ожидал следующего вопроса.
— А как же твоя мать? — решился-таки спросить Арнау.
— Она всегда там закрыта, — ответил Жоанет, силясь изобразить на лице улыбку. — Однажды, когда Понс был за городом, я попытался залезть в окно, но она мне этого не позволила. Она сказала, что не хочет, чтобы я ее увидел.
— Чего ты улыбаешься? — нахмурившись, спросил Арнау.
Жоанет прошел еще несколько метров, прежде чем ответить.
— Она мне всегда говорит, что нужно улыбаться, — грустно произнес он.
Оставшуюся часть утра Арнау бродил по улицам Барселоны, следуя за грязным мальчуганом, который никогда не видел лица своей матери.
— Мать гладила его по голове через оконце, которое было в пристройке, — шептал Арнау своему отцу, когда они оба лежали на тюфяке. — Он никогда ее не видел. Отец ему этого не позволяет, да и она тоже.
Бернат ласково прижимал к себе сына, пока тот рассказывал о своем приключении с новым другом. Храп работников и подмастерьев, спавших в том же помещении, время от времени нарушал молчание, воцарявшееся между ними. Бернат задался вопросом, какое преступление совершила эта женщина, чтобы заслужить столь суровое наказание?
Понс, котельщик, сразу бы ответил: «Прелюбодеяние!» Он рассказывал об этом уже десятки раз каждому, кто готов был его выслушать.
— Я застал ее на месте преступления со своим любовником, таким же юнцом, как и она. Они воспользовались тем, что я часами работаю в кузнице. Конечно, я пошел к викарию, чтобы потребовать справедливое возмездие, которое предусматривают наши законы. — Мускулистый котельщик взахлеб говорил о законе, позволявшем справедливости торжествовать. — Наши графы — мудрые люди, они знают о низости женщин. Только женщины благородного происхождения могут снять с себя обвинение в прелюбодеянии клятвой. Все прочие, как моя Жоана, должны делать это в драке, подчиняясь суду Божьему.
Те, кто присутствовал при драке, помнили, как Понс разорвал в клочья юного любовника Жоаны. Едва ли Бог мог встать между котельщиком, закаленным работой в кузнице, и хиленьким влюбленным юнцом.
Королевский приговор гласил: «Если победит женщина, ее будет содержать муж в почете и возместит всякий урон, который был нанесен ей и ее друзьям в этом споре и этой схватке, а также возместит урон дравшемуся. Если же супруга будет побеждена, она останется в руках мужа со всем имуществом, ей принадлежащим». Понс не умел читать, но по памяти пересказывал содержание приговора всем любопытным.
«Предписываем означенному Понсу, если он хочет, чтобы ему отдали Жоану, содержать ее в надлежащих условиях и в безопасности в своем собственном доме, в месте, которое будет длиной двенадцать пядей, шириной — шесть и три метра высотой. Он должен подготовить для нее мешок с соломой, необходимый для сна, и одеяло, которым она сможет укрываться. При этом ему следует выкопать яму, чтобы она могла отправлять свои естественные потребности, и сделать ей окошко, чтобы через него ежедневно передавать означенной Жоане еду — восемнадцать унций выпеченного хлеба и столько воды, сколько она пожелает.
Кроме того, ему предписано не давать и не делать Жоане ничего, что подтолкнуло бы ее к смерти. Все это должно быть обеспечено, прежде чем супруга будет передана Понсу».
Понс выполнил предписание викария, и тот отдал ему Жоану. Он пристроил к своему дому комнатушку два с половиной метра на метр двадцать, выкопал яму, чтобы женщина могла оправляться, и прорубил окно, через которое Жоанет, появившийся на свет через девять месяцев после суда и не признанный Понсом, давал себя гладить по голове. Заточив на всю жизнь свою юную супругу, Понс успокоился.
