Жестокие неразумные слова сыпались на Фамарь и ранили сильнее, чем удары. Сердце ее трепетало, но она не смела показать свою слабость.
— Как пожелаешь, отец. Убей меня. А когда Иуда пришлет за мной, чтобы его сын мог иметь сыновей, скажи ему — в приступе ярости я убил Фамарь!
— Я прогоню тебя так же, как он.
— Он отправил меня к отцу, чтобы тот оберегал меня. Ты скажешь Иуде, что отверг меня? Ты скажешь этому еврею, воителю, что послал свою дочь собирать колосья на полях других мужчин, просить милостыню, блудить, чтобы выжить? Я уверена, Иуда поймет тебя. На евреев очень легко повлиять, не так ли? Они даны нам на счастье. Они забывают обиды, причиненные им. Мой свекор будет так же милостив к тебе, как ты ко мне!
Он слушал. Фамарь добивалась понимания.
— Если я буду обесчещена и стану не годна для Шелы, то что сделает Иуда с твоим домом? Я всегда буду невесткой Иуды. Шела — последний его сын. Разве Иуда тот человек, который позволит своему роду исчезнуть из-за отсутствия детей? Он выбрал меня! — Она остановилась, бросив на отца внимательный взгляд. — Если только ты захочешь вернуть ему выкуп.
Отец побледнел. Она понизила голос.
— Иуда просил тебя о простой вещи, отец, дать мне на некоторое время хлеб, воду и кров и за это получить его благословение.
— На какой срок?
— Возможно, на несколько лет. Пока Шела не возмужает настолько, чтобы стать моим мужем.
Страх пустил глубокие корни в сердце отца. Этот страх должен быть оградой, способной ее защитить.
— Иуда нужен тебе как союзник, а не как враг. Ты не настолько силен, чтобы противостоять ему.
Отец насмешливо улыбнулся, глаза его стали хитрыми.
— Он один, и из всех его сыновей у него остался теперь только один.
Она похолодела. Неужели она навлекла на дом Иуды опасность, напомнив отцу о сокращении его семьи? Она знала, о чем он думает. У него было шесть сыновей. Она лихорадочно соображала, как защитить Иуду.
— У Иуды много братьев, сильных братьев. Их отец — Иаков, человек, который разговаривает с невидимым живым Богом, разрушившим Содом и Гоморру. Не забывай, что они сделали с Сихемом. Целый город был уничтожен за то, что была обесчещена одна девушка. Разве я теперь не дочь Иуды, жена его первенца Ира, жена Онана, обещанная жена его последнего сына Шелы? Что Иуда сделает с тобой, если ты попытаешься уничтожить его семью?
Зимран побледнел. Он нервно облизал губы.
— Ты будешь работать, — сказал он с угрозой. — Ты не будешь сидеть без дела, жиреть и ждать, когда он исполнит свое обещание. Ты будешь рабыней в моем доме до тех пор, пока он не позовет тебя назад.
Она склонила голову, чтобы скрыть от него чувство облегчения.
— Я твоя смиренная раба, отец.
— Я так надеялся, что ты соединишь наши дома, — произнес он горько. — Звезды не предсказывали, что ты принесешь мне беду.
От слез перехватило дыхание. Она с трудом проглотила слюну и сказала с глубоким почтением:
— Когда-нибудь Иуда отблагодарит тебя.
Зимран с горечью рассмеялся:
— Сомневаюсь, но я не буду рисковать из-за девчонки. Ты будешь спать с работницами. Ты неподходящая компания для своих сестер.
Фамарь понимала, что он стремится обидеть ее, потому что она не оправдала его надежд. Она подняла голову и взглянула на него. Отец слегка нахмурился и отвел взгляд.
— Можешь идти.
Она с достоинством поднялась с пола.
— Да благословит тебя Бог Иуды за твою доброту ко мне.
Его глаза сузились.
— Постой. Я хочу, чтобы ты подумала кое о чем. — Взгляд стал тяжелым. — Ты молода. Скоро тебе надоест вдовье платье. Пройдут годы, и ты увидишь, что у тебя остается все меньше и меньше шансов родить детей.
— Я сохраню верность, отец.
— Это ты сейчас так говоришь, но придет время, когда тебе захочется сбросить власяницу, стряхнуть пепел и снять свое черное покрывало. Но я предупреждаю тебя: если ты когда-нибудь сделаешь это, я скажу Иуде, чтобы он сам решил твою участь. Мы оба знаем, что будет.
После ее смерти, несомненно, устроят шумный праздник.
— Я буду верна. Клянусь, я буду верна всю жизнь. Самое последнее, что я могу сделать, это навлечь позор на дом Иуды!
Несмотря на слезы, застилающие ее глаза, она прежде чем выйти из комнаты подняла голову и посмотрела в глаза отца.
* * *
Иуда совершенно забыл бы о Фамари, если бы не Вирсавия, которая мучилась в поисках способа как-нибудь отомстить этой несчастной девушке. Даже после ее ухода жена не оставляла мужа в покое.
— Мои сыновья должны быть отомщены! Я не успокоюсь, пока она жива!
Он не хотел ни того, ни другого.
Вирсавия забросила домашнее хозяйство, переложив свои заботы на ленивых слуг, а сама день и ночь молила своих богов о мести. Она желала смерти Фамари и несчастья всему дому Зимрана.
— Девушка ушла! — кричал раздраженный Иуда. — Оставь меня в покое, забудь ее.
— Как забыл ее ты!
Против такого обвинения нечего было возразить.
— У меня по ее вине оба сына лежат в могиле. Если бы ты был мужчиной, то убил бы ее! Я никогда не забуду, что она сделала мне! Никогда!
Она вернулась к своим идолам, моля их об отмщении.
Иуда оставил свою жену одну с ее горем. Могли ли слышать ее плач каменные идолы? Могли ли деревянные или глиняные терафимы что-нибудь изменить в ее судьбе? Пусть она ищет себе утешение, как может.
Иуда подумывал о том, чтобы взять себе вторую жену. Она могла бы родить ему сыновей, однако мысль о второй жене вызывала у него отвращение. Он вырос в доме, где было четыре женщины. Он знал, сколько огорчений могут доставить мужчине женщины, даже если они верят в того же самого Бога, что и он. Жизнь его отца никогда не была легкой. Мать Иуды и Рахиль, любимая жена отца, постоянно ссорились, соперничая друг с другом в рождении сыновей. Положение ухудшалось, когда каждая из них настаивала, чтобы Иаков взял в качестве наложницы ее служанку, надеясь таким образом взять верх над соперницей. И сыновья их росли в обстановке ожесточенного соперничества.
Ничто не могло отвратить от Рахили сердце его отца. Иаков полюбил эту женщину с того самого момента, как увидел ее, и смерть любимой жены во время родов чуть не убила его. Воистину, он до сих пор любит ее. Иосифа и Вениамина он любил больше всех других своих сыновей только потому, что они были рождены ему Рахилью.
Нет, Иуда не хотел навлечь на себя еще больше неприятностей, приведя в дом вторую жену. Любому мужчине хватает беспокойства и с одной женщиной. Две жены — в два раза больше волнений.
Он часто напоминал себе, что когда-то любил Вирсавию. Она была женой его юности, матерью его сыновей. Он не хотел отстранять ее от себя ради другой женщины, какой бы неуживчивой Вирсавия ни была теперь.
Кроме того, ему пришлось бы строить еще один дом из опасения, что Вирсавия будет вредить любой женщине, которую он приведет в этот дом. Он видел, как дурно обращалась она с Фамарью.
Чтобы избежать конфликтов с женой, Иуда оставлял свой каменный дом и уходил к стадам. У него всегда была веская причина на несколько недель уйти из дома. Однако даже в поле, вдали от жены, его не покидала тревога.
Его овец и телят поражали болезни, загрызали хищники. Солнце выжигало его пастбище. Если он держал свой скот в загонах, спасая от мародеров, то на горы обрушивались дожди и вода затопляла загоны. Много скота уносили наводнения, трупы животных были богатым угощением для хищников. Вернувшись домой, он обнаруживал, что насекомые-паразиты уничтожили его виноградники. Жучки сожрали пальмы. Сад пожелтел из-за нерадивости слуг. Небеса для него были бронзовые, а земля железная!
Даже Вирсавия болела — горький корень неудовлетворенности отравлял ее исхудавшее тело. Лицо ее заострилось. Голос дребезжал. Черные глаза стали как обсидиан. Она постоянно жаловалась на боли в шее, спине, животе. Иуда звал лекарей, они брали деньги и оставляли бесполезные снадобья.
Бог был против него!
Лежа на земле в проходе загона для овец, положив под голову камень, он смотрел в ночное небо и вспоминал обетование, данное Богом его отцу Иакову много лет назад — то же самое обетование, которое Он дал отцу Иакова Аврааму. «…Умножу потомство твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли сии…» Господь благословил Иакова-Израиля двенадцатью сынами.
Иуду преследовали ночные кошмары, в которых он снова переживал тот роковой день в Дофане. Его мучили его собственные слова: «Что пользы, если мы убьем брата нашего и скроем кровь его? Пойдем, продадим его Измаильтянам…» В его снах разверзался, как черная дыра, сухой ров, и он слышал крики своего беспомощного младшего брата: «Помогите, братья! Помогите!»
Иуда помнил, как юноша пытался разорвать оковы и, рыдая, молил о помощи тех, кто должен был защитить его. «Помогите!» Его рыдания до сих пор звучат в его ушах, точно так же, как в тот день, когда его уводили в Египет, а братья стояли и смотрели на него.
