Но Сакота покачала головой:
— Я поднялась с постели, чтобы присутствовать при жертвоприношении. Я не очень хорошо себя чувствую и вернусь в постель.
Сказав это, супруга повернулась и, опираясь на двух своих фрейлин, ушла вслед за евнухом в темноту круглых лунных ворот.
Все были удивлены отказом. Служанка вернулась к Ехонале и оповестила ее:
— Госпожа, супруга не придет. Она сказала, что больна, но думаю, это не так.
— Тогда почему же она не пришла? — спросила Ехонала.
— Кто же может сказать, что случилось с сердцем супруги? — ответила вопросом женщина. — Ведь у нее дочь. А сын — ваш!
— У Сакоты не такая низкая душа, — настаивала Ехонала и тут же вспомнила, что кузине известна ее тайна.
— Чужая душа — потемки, — возразила служанка.
На этот раз Ехонала ничего не сказала.
Двор опустел. Император и его свита удалились на пир. Этой ночью народ предавался веселью. От севера до юга, от востока до запада открывались двери тюрем, и все заключенные освобождались, каким бы тяжким ни было их преступление. В городах и деревнях в течение семи дней не открывалась ни одна лавка, не забивали животных, в реках и прудах не ловили рыбу, а ту, что была поймана раньше и плавала на рынках в бочках и чанах, следовало выпустить на волю. Птицы тоже выпускались из клеток и в простых домах, и во дворцах, а знатные люди, которые были изгнаны из своих владений, могли теперь вернуться и получить обратно не только земли, но и титулы. Все это делалось в честь новорожденного.
Лежа в постели, Ехонала чувствовала себя страшно одинокой. Сакота так и не пришла навестить ее и посмотреть на сына. И это Сакота — всегда такая милая, добрая. Что же случилось? Наверняка это дело рук евнухов: они разносчики сплетен. Теперь, когда родился сын, они очерняли ее в глазах Сакоты. За их спинами мог стоять и Верховный советник Су Шунь, этот выскочка, или его друг, принц Йи, приходившийся императору племянником. Оба относились к ней настороженно и ревниво. Ли Ляньинь рассказывал, что прежде именно этим людям доверял император, они были близки к нему. Но ненасытная любовь к Ехонале затмила всех и вся.
«Я ничего плохого не сделала им, — думала Ехонала. — Всегда была вежлива, даже слишком».
Хотя честолюбивый и надменный Верховный советник имел низкое происхождение, она все-таки взяла себе во фрейлины его шестнадцатилетнюю дочь Мэй. А вот принц Гун непременно должен быть ее другом. Ехонала вспомнила его красивое, умное лицо и укрепилась в решении сделать его союзником. Лежа, как в укрытии, за занавесками огромной кровати, она придерживала правой рукой новорожденного сына и размышляла над его судьбой и своей.
Мужчина, которого она любит, никогда не сможет стать ее мужем. Не было ей утешения в этой жизни. Но и смерть ей стала недоступна. Родился сын, и у него была только она. Времена плохие, знаки Неба зловещи, император слаб. В переплетении дворцовых интриг лишь она сможет сохранить трон своему сыну.
В темные предрассветные часы она смотрела прямо в лицо своей судьбе. Она знала, что только в себе самой найдет силы, чтобы встретить новый день. Знала, что должна идти наперекор всем — врагам и друзьям. Даже Сакоте, которая владела ее тайной. Ребенок, лежащий у нее на руках, навсегда должен стать сыном императора Сяньфэна. Сыном императора и наследником трона Дракона!
Так Ехонала начала долгую битву за власть.
По старинному обычаю первый месяц сын находился при матери. Даже на руках кормилицы он не мог покинуть ее дворец. В этом скопище комнат, во дворике, светлом от цветущих пионов, Ехонала проводила дни и ночи. Это был месяц радости и удовольствия. Фаворитку императора ублажали, восхваляли и, обращаясь к ней, называли счастливой матерью. Все приходили полюбоваться младенцем, восторгам не было конца: какой он большой, румяный, красивый, какие у него сильные ручки и ножки. Перебывали все, кроме Сакоты, и это обстоятельство омрачало радость молодой матери. Супруга императора должна была первой взглянуть на ребенка и признать его наследником. Но она не пришла. Она, правда, прислала извинения, сообщив, что по звездам ее собственный месяц рождения был враждебен месяцу рождения ребенка. Как же она могла осмелиться войти во дворец, который стал его прибежищем?..
Выслушав это послание, Ехонала ничего не ответила. Она спрятала гнев глубоко в сердце, и там он разрастался весь месяц. Но за три дня до конца месяца Ехонала послала евнуха Ли Ляньиня в покои Сакоты с такой запиской:
«Поскольку ты, Сакота, не пришла навестить меня, то я сама должна прийти к тебе, чтобы попросить твоей милости и защиты для моего сына, потому что по закону и по традиции он принадлежит нам обеим».
Действительно, супруга должна была защищать наследника, как своего собственного ребенка. Но Ехонала боялась, что в простодушное сердце Сакоты вошла тайная ревность, а вечно грызущиеся между собой евнухи и принцы внушили ей злую мысль. Интриги раздирали Запретный город, и когда придворные враждовали друг с другом, то враги пытались рассорить и своих покровителей, вовлекая тех в бесконечную борьбу за власть.
Заботясь о сыне, Ехонала решила, что Сакоту она никому не уступит. Она сделает кузину своей союзницей, захочет та или нет. Предпринимая необходимые предосторожности, мать наследника готовилась к встрече с супругой. Евнуху Ли Ляньиню она велела купить у лучшего городского ювелира золотую цепочку, состоявшую из маленьких, но крепких звеньев. Надев цепочку сыну на шею, она соединила концы золотым замочком, ключик от которого повесила себе на грудь и не снимала его ни днем, ни ночью. Теперь ее сын был символически прикован к Земле. Но этой защиты было недостаточно. Следовало предложить влиятельным семьям ее клана символически усыновить ребенка. Только вот ни одна из этих семей не была ей близка. Снова Ехонала принялась размышлять и пришла к решению сделать следующее.
Обратившись к главам ста достойнейших семей империи, счастливая мать попросила прислать ей по отрезу лучшего шелка. Получив эти отрезы, Ехонала приказала дворцовым портным отрезать от каждого по маленькому кусочку и, собрав вместе все сто кусочков, сшить халат для наследника. Теперь ее ребенок символически принадлежал к ста сильнейшим и благороднейшим кланам и находился под их покровительством. Это давало надежду, что боги не осмелятся вредить ему, а ведь любому в Китае хорошо известно, что боги ревниво относятся к красивым мальчикам, родившимся у земных женщин, и стараются наслать на таких детей болезни и напасти, чтобы уничтожить их, прежде чем они вырастут в богоподобных мужчин.
За три дня до того как сыну исполнился первый лунный месяц, Ехонала отправилась в Восточный дворец, облачившись в новый атласный халат желтого императорского цвета. Желтый атлас украшала вышивка из ярко-красных цветов, а черный, атласный же головной убор сверкал жемчугами, лицо счастливой матери смазали растопленным бараньим жиром, умыли ароматной водой, напудрили и нарумянили. Особыми масляными чернилами подвели ее тонкие брови, а прекрасные губы искусно накрасили, и они стали еще глаже и краснее. Полные, нежные губы Ехоналы выдавали пылкое женское сердце. Руки счастливой матери украсили драгоценные кольца, а на большой палец был надет перстень из нефрита. Чтобы предохранить от ломки длинные полированные ногти, их покрыли щитками из тонкого золота, отделанного маленькими драгоценными камнями. Серьги из нефрита и жемчуга украсили уши. В пышном наряде, увенчанная головным убором, в туфлях на высоких каблуках, Ехонала казалась выше своего роста и выглядела, как богиня. Фрейлины захлопали в ладоши от восторга.
И вот Ехонала взяла на руки своего сына, которого одели в ярко-красный атлас, расшитый золотыми дракончиками, села с ним в паланкин и отправилась во дворец супруги императора. Впереди, выкрикивая ее приближение, шли евнухи, а позади — фрейлины.
Добравшись до цели, Ехонала вышла из паланкина и прошествовала в приемный зал. Там она увидела Сакоту. Кузина всегда отличалась бледностью и желтизной кожи, но теперь выглядела еще болезненнее. Кожа на лице сморщилась, а маленькие ручки усохли, будто у ребенка-инвалида.
Перед этим маленьким и робким существом Ехонала стояла сильная и красивая, как молодой кедр.
— Я пришла к тебе, кузина, — сказала она после приветствия, — я пришла от имени своего сына. Да, я родила его, но твой долг перед ним, кузина, даже больше моего, потому что не отец ли ему Сын неба, который господин тебе еще прежде, чем мне? Прошу у тебя защиты для моего сына.
Сакота с трудом поднялась с кресла и, держась за его ручки, стояла полусогнутая.
— Садись, кузина, — произнесла она обычным жалобным голосом. — Ведь ты первый раз за этот месяц вышла со своего двора. Сядь и отдохни.
