- Разумеется, я поеду, - согласился тот, а Яннис всё гадал, узнан ли зятем Луки Нотараса или же нет.
* * *
Тодорис почувствовал себя крайне неуютно, когда мальчишка, который часто крутился возле Джустиниани, принёс дурную весть. Кто был этот мальчишка, Тодорис точно не знал. Генуэзец называл его Джованни, то есть Иоанном и, кажется, упоминал, что это отпрыск одной из уважаемых семей Города. Наверное, надо было расспросить ещё тогда, когда Иоанн впервые попался Тодорису на глаза, но та давняя встреча почти сразу заслонилась более важными событиями, а позднее спрашивать у Джустиниани было уже как-то неловко: "Уже почти два месяца забываю спросить, кто это крутится возле тебя, как привязанный".
Кем бы ни был тот мальчик, Джустиниани доверял ему и, похоже, не без оснований. Рассказанное о василевсе очень даже могло оказаться правдой. За минувшие дни осады Тодорис не раз убеждался, что василевс - хороший воин, но посредственный военачальник. Когда дело касалось защиты Города, на василевса было легко повлиять, увлечь. Вот он увидел на улице толпу молящихся и воодушевился их затеей точно так же, как минувшей ночью воодушевился, когда Джустиниани, только-только пришедший в себя после ранения, сказал, что победа над турками возможна, если хорошенько укрепить стены перед главным штурмом, который наверняка состоится совсем скоро.
Вслух проклинать непостоянство василевса, как это сделал предводитель генуэзцев, Тодорис никогда бы не осмелился. И даже не осмелился бы сказать, что василевс - плохой военачальник, но уныние от новости, принесённой мальчиком, вряд ли смог хорошенько скрыть. Тодорису показалось, что генуэзцы остались один на один с огромной турецкой армией. К западу от стены - более ста тысяч врагов, а к востоку, то есть со стороны Города, нет никого, кто мог бы помочь. Раньше там были люди, но с каждым разом призывать их на помощь становилось всё сложнее. Неужели настал день, когда они не придут совсем?
"Джустиниани со своими воинами погибнет, и я - тоже", - сказал себе Тодорис, ведь стены являлись единственным, что защищало от турецкой армии, которая была как море, но стены постепенно превращались в бесполезные кучи камней и битого кирпича.
Вспомнилась ночная битва, состоявшаяся три недели назад*, которая чуть не закончилась взятием Города. Именно тогда стало очевидно, что даже могучий Джустиниани нуждается в помощи и если он не получает её, то бессилен.
_____________
* В "Повести о взятии Царьграда" Нестора Искандера утверждается, что битва 6-7 мая происходила днём. В записках венецианца Николо Барбаро утверждается, что битва была ночная, и в романе принята именно эта версия.
_____________
Вода подтачивает плотину, и турецкое войско так же постепенно подтачивало оборонительные укрепления. Три недели назад всё было очень похоже на то, что происходило вчера: враги очень усердно палили из пушек, постепенно разрушая стены, но не шли на штурм. Они наблюдали, как ядра разбивают Малую крепостную стену, а затем - как бьют в Большую.
Джустиниани, на чьём участке это происходило, слишком поздно осознал степень опасности. Ведь дела вроде бы шли как обычно: турки стремились разрушить, а он восстанавливал.
Впрочем, начальника генуэзцев вряд ли следовало винить, ведь Тодорис, находившийся там же и как всегда таскавший мешки вместе с генуэзцами, тоже пропустил момент, когда события стали развиваться слишком быстро.
Наверное, следовало что-то заподозрить тогда, когда генуэзцы, измотанные бесконечным строительством, начали покрикивать друг на друга:
- Быстрее! Тащите ещё мешки! - кричали "каменщики", занимавшиеся укладкой.
- Быстрее кладите! Надо скорее вкапывать колья! - кричал на "каменщиков" Джустиниани.
Все торопились, но никто не замечал, что стены разрушаются чуть-чуть быстрее, чем восстанавливаются, и что отставание увеличивается.
Стоя на стенах ближе к северо-западному углу, а вернее - неподалёку от Влахернского дворца, генуэзцы с ненавистью смотрели на исполинскую турецкую пушку, выделявшуюся своими размерами среди других турецких орудий, как корабль среди рыбацких судёнышек. Даже деревянная опора, на которой покоилась эта громадина, по размерам могла соперничать с корпусом корабля.
Пушка стреляла огромными ядрами, которые казались большими даже на расстоянии, а разрушения от них получались такие, будто оборонительные стены Города построены из мокрого песка.
К счастью, та пушка могла выстрелить лишь несколько раз в день. Слишком много усилий требовалось, чтобы поставить её на позицию, а затем зарядить и нацелить. Пушку двигали десятки волов, которым помогали сотни людей. Ядро вкатывали в жерло с помощью деревянного настила, который каждый раз приходилось строить заново. Но усилия оправдывались.
Тодорис, стоя на стенах, тоже наблюдал за этими приготовлениями и, чуть ли не скрежеща зубами, вспоминал имя человека, который отлил исполинскую пушку: Урбан.
Урбан - старый опытный мастер из венгерских земель - приехал в Город и предложил свои услуги василевсу, однако в казне не было денег. Василевс смог обещать Урбану лишь небольшое жалование, и мастер поначалу согласился, желая "помочь братьям-христианам отбиться от нехристей", но затем внезапно уехал. Следовало догадаться, что Урбан отправится прямиком к туркам, которые как раз в это время расположились лагерем к северу от Города.
Это было ещё за год до осады. Проявив не слыханную прежде наглость, турки явились с множеством воинов и огромным числом строителей. Рабочие по приказу Великого Турка начали возводить на берегу Босфора мощную каменную крепость. Не на турецком берегу, а на берегу, принадлежавшем ромеям. И, разумеется, без ведома и согласия василевса! Великий Турок, судя по всему, пробовал силы перед предстоящей войной. Он сам наблюдал за строительством, находясь в лагере, и именно тогда к Турку явился старикашка Урбан, предложив свои услуги в расчёте на щедрую плату.
"Да чтоб его разорвало на куски! - думал Тодорис, вспоминая пушечного мастера. - Будь я василевсом, послал бы по всем дорогам погоню за этим стариком, как только стало известно об отъезде. Урбана надо было догнать и убить. И сейчас перед нашими стенами не маячило бы жерло огромной пушки. И других пушек, которые отлил предатель. Почему наш василевс так добр!? Почему не отдал приказ!? Убить предателя - лучше, чем сокрушаться, что в нынешние времена все ищут выгоду".
За прошедший год Урбан отлил для Великого Турка множество пушек - несколько десятков вполне обычных и десяток исполинских, которых никто раньше не отливал.
И вот теперь эти исполины раз за разом помогали туркам разрушить чуть больше, чем Джустиниани успевал восстановить, но турки, даже имея преимущество, не успокаивались. Они постоянно стреляли из малых пушек, а в один из вечеров на участке близ Влахернского дворца продолжали обстрел даже в темноте и стреляли полночи, поэтому Джустиниани понял, что своими силами не успеет за оставшиеся полночи восстановить разрушенное. Он велел позвать как можно больше горожан, и тысячи человек трудились, не покладая рук, так что к рассвету на месте участка Малой оборонительной стены, разрушенного до основания, возвышалась стена из мешков с землёй, укреплённая частоколом.
