другое такси, щедро бросив первому таксисту сверх положенного, и отправился в аэропорт.
В туалете он пересмотрел еще раз свои вещи, которые находились при нем: паспорта, пистолет, выбросил перчатки в унитаз, спустил воду. Как только объявили посадку, он тут же направился в накопитель, предъявил билет, паспорт и внимательно оглядел пассажиров — ни одного знакомого лица.
В самолете пристегнул ремни и закрыл глаза, уткнув лицо в теплый, высоко поднятый воротник. Он приказал себе спать и все пятьдесят пять минут лета на Ту-104, мягко покачиваясь на виражах и при посадке самолета, спал.
На Невском проспекте Свинцов отпустил такси недалеко от одной знакомой ему автостоянки, пересел, как это всегда делал, на другое и поехал в гостиницу «Московская». Все. Дело сделано. Он за квартал расплатился и отправился пешком. С черного входа гостиницы, отворив отмычкой дверь, вошел внутрь, пробрался осторожно на второй этаж, опять отмычкой отворил стеклянную дверь на этаж и также аккуратно ее закрыл, прошел к себе в номер.
Свинцов достал шнурок из чемодана, на всякий случай прихваченный им, привязал к люстре, стал на стул и дернул изо всей силы. Люстра со стуком грохнулась об пол. Через пять минут он позвонил дежурному по этажу. Было три часа пятнадцать минут ночи. Дежурный по этажу долго удивлялся, как могла упасть люстра с потолка?
— Уберите. Мне с утра лететь на важную международную конференцию.
Ровно в восемь группа Свинцова завтракала по расписанию в ресторане и вовремя отбыла на международную конференцию.
* * *
В четверг Волгин звонил Самсоновой несколько раз, хотя они уже договорились о встрече на завтра. Около двенадцати он снова позвонил, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Кто-то взял трубку и сразу положил ее. Через четверть часа он снова позвонил от вахтера, но никто не ответил. «Странно. Она должна была уже закончить стирку, уборку и все остальное». Ночью он еще раз попытался позвонить, но никто не отвечал: «Что случилось?». Утром поехал в университет и оттуда вновь позвонил. Никто не ответил, и он, решив, что вернулся муж, надеялся встретить ее в университете. Но вот уже часы отсчитали три часа дня, закончилась последняя лекция, а ее он не увидел. Он заглянул на кафедру к Козобкиной.
— Хочешь, позвони своему дружку, — попросила Козобкина.
— Какому еще дружку?
— Вот тому придурку, белобрысому которому, — отвечала она, копаясь в бумагах и вынимая из кипы необходимые ей листы.
— Я его не видел с осени, а у тебя что, нету номера его телефона?
Волгин набрал номер телефона. Борис, словно ожидал его, поднял трубку сразу, спросил, откуда звонит, добавив, что через три минуты нагрянет на кафедру. Пришел он через два часа. Волгин встретил его в коридоре, Борис сразу зашептал, когда они направились на кафедру:
— Познакомь меня с ней. Ладно?
— Ты знаком. Она тебя знает, ты ее знаешь, спали вместе, что знакомить, — отвечал Волгин, оглядываясь в надежде увидеть Самсонову.
— Нет, ты должен сказать, что позвольте, мол, отрекомендовать вам и познакомить со студентом МИФИ. Иначе я не пойду.
— Зачем?
— Так нужно, — уперся Борис. — Женщина — это существо, рожденное исключительно, чтобы создавать на земле проблемы.
— Ну, хорошо-хорошо, только не валяй дурака, она тебя прекрасно помнит, — пробормотал Волгин, думая о том, куда исчезла Самсонова.
Татьяна Козобкина с улыбкой смотрела на Бориса Горянского.
— Позвольте, мадам Татьяна, представить вам студента МИФИ Бориса Горянского.
— Как поживал все эти дни? — спросила с наигранностью она.
— Как всегда. В трудах и заботах. Отец мой, генерал…
— Какой генерал! — засмеялась Козобкина. — Какой генерал в коммуналке?
— Это, — отвечал серьезно Борис, — козни Берии.
В эту минуту в кабинете появился заведующий кафедрой Эдуард Исаевич Дрожайший, небольшого роста, плотный, с большой лысиной, в очках.
— А, — сказал он, глядя на студентов. — Студенческая сходка. А-а, это тот самый Волгин, что с Волги, который… Впрочем, молчу. Танечка, найди-ка, милочка, мне протокол, ну, когда к нам приходили с проверкой из министерства. Хорошие у нас ребята учатся. Правда, Танечка?
— Да, Эдуард Исаевич, замечательные, это вот Борис из МИФИ.
— А-а-а, — протянул Дрожайший и сквозь очки поглядел на Бориса. — Самсонова, кстати, звонила? — Он посмотрел на Волгина и покачал головой, вспомнив анонимку.
— Эдуард Исаевич, не звонила, она всегда так, — пожаловалась Козобкина, роясь в бумагах.
— Так ты меня информируй. Звони. Не мне, так моему заместителю Пшеницыной. Звони. Кстати, Волгин, вы на каком курсе?
— На первом, — отвечал он, побледнев, при упоминании имени Самсоновой.
— Скажите, Волгин, а задолженностей у вас нет? Кстати, Танечка, может, с Людмилой Октавиановной что-нибудь случилось? Да, скорее всего.
Дрожайший ценил в людях скромность, хотя сам большой скромностью не отличался. «Но зато доносы не пишу», — подумал он, когда получил пересланную на кафедру анонимку на Самсонову. Он ценил, уважал и побаивался ее из-за неожиданно высоких связей. «Неужели она выполняет задание спецорганов? Если такое возможно, то она должна вести себя совсем иначе, не ездить, например, на уборку картофеля и не связываться в чисто любовном смысле с этаким красавцем. Есть в этом юноше что-то чистое, неиспорченное. Нет, она не из спецорганов».
— Позвони-ка Самсоновой, милочка, — попросил Дрожайший и сел рядом с Волгиным, желая рассмотреть его хорошенько. И подумал, что не ошибся в первой оценке, перед ним действительно экземпляр мужской красоты и силы. Козобкина набирала номер телефона Самсоновой, но никто не отвечал.
— Вот что, молодые люди, мы сейчас снарядим к доценту Самсоновой делегацию. Пойдет Татьяна Козобкина, а вы, товарищ Волгин, можете к ней присоединиться.
Волгин предложил сходить вместе. С ним собрался и Борис Горянский.
Они прошли Пушкинскую площадь, свернули на Страстной бульвар. На Каретной улице Козобкина зачитала по бумажке адрес и многозначительно поглядела на Волгина, который, по ее представлению, не раз уже бывал по этому адресу. Восьмиэтажный, послевоенной постройки дом стоял фасадом на улицу и являл собой образец архитектуры последних лет. Каждая квартира имела балкон, а лестничные площадки просторны и пол выложен узорной плиткой. Три дома замыкали каре, образуя прекрасный двор, внутри которого были разбиты сквер и детская площадка.
— Хороший домик, — определила Козобкина, входя в подъезд.
— Мы подождем, — сказал Борис, предлагая Волгину пройтись по двору. Они не успели дойти до детской песочницы, как их окликнула Козобкина.
— Мальчики, мальчики! Все! Узнала. Дверь не открывалась, сколько ни звонила, ну я к соседям, а соседи сказали, что ее увезли.
— Куда? — вырвалось у Волгина.
— В больницу. Упала с балкона, говорят. Вешала белье, ветер дул, вот и упала.
Он теперь все понял, вскочил и бросился в подъезд и, забыв о лифте, на одном
