огород.
— Она говорит, прям спать не могу, мучаюсь, сны плохие приходят… А ты с ней не пройдешься по деревне? — неожиданно спросила Надя.
— Это она тебя подговаривает? Вот дура! То-то я гляжу, мать на нее злится. Мать знает?
— Угу, — призналась сестра.
— Ты, Надя, скажи, что я не буду с ней гулять. Я любил…
— Ты любил? — глаза сестры вспыхнули любопытством. Она обожала красивые истории о роковой любви и надеялась, что брат ей сейчас все о себе выложит.
— Надюля, не надо об этом.
— О чем же тогда? Любовь — это же самое интересное, самое-самое.
— Надька, хватит. Об этом хватит. У меня болит рана еще…
Сестра замолчала, хотя ей ужасно хотелось побольше узнать о жизни своего красавца брата.
Волгин заметил, что во двор заходит Маня Рогова.
Она подошла к нему развязной походкой, покачивая пышными бедрами, нахально улыбаясь и глядя прямо ему в глаза.
— Здрасьте, — сказала она, поджав губы.
— Добрый день. Что пришла?
Он никогда раньше не замечал ее. Они ходили по одной дороге в школу, жили по соседству, но даже мысли в голове у Волгина не было, что перед ним не просто Маня Рогова, а девушка, на которую он посмотрит как на женщину. Он поймал себя на том, что любуется рыжей деревенской красавицей.
Выскочившая на крыльцо Надя, нарочито запыхавшись, позвала соседку в дом, и там они долго шушукались.
Часов в одиннадцать он пошел спать на сеновал, прихватив с собой роман «Белая береза», которым все зачитывались в то время. Слышно было, как жевала жвачку корова, во сне вскрикивали куры и как скреблась внизу мышь.
Волгин задремал, но вдруг проснулся от шороха совсем рядом. Он пошарил рукой по соломе, чтобы спугнуть мышь, и коснулся голого тела. Волгин отдернул руку, пошарил снова и снова коснулся голого тела. От испуга он даже вздрогнул:
— Кто?
— Я, — отвечал робкий женский голос, и чья-то влажная рука обняла его. Рядом лежала обнаженная соседка Маня.
— Слушай, ты с ума сошла?
— Разве тебе не говорила Надька, что ты мне очень нравишься?
— Слушай, иди-ка ты с Надькой куда подальше, уматывай отсюда.
— Ты меня только потрогай, Вова, поласкай, не понравлюсь, я сразу уйду.
— Я уеду скоро. Не надо, — сказал он, но она с нежностью коснулась его груди и прильнула к нему, и он не совладал со своим желанием.
Он ее проводил рано утром, взяв с нее обещание больше не приходить к нему на сеновал.
Но она пришла и на следующую ночь.
— Я не хотела приходить, — шептала она. — Какой ты красивый, умный, сильный. — Маня гладила его волосы.
— А ты в Москве была бы первой красавицей. Вон волосы у тебя какие необыкновенные.
— Так они у меня рыжие, Вова! — воскликнула она с обидой.
На следующую ночь она долго не появлялась, и он уж решил, что шалости на сеновале закончились. Но в час ночи скрипнула лестница, вот уже чья-то рука коснулась его живота. Желание сразу охватило его. Когда страсти поутихли, он что-то сказал, и она что-то ответила.
Голос показался ему незнакомым. Волгин присмотревшись, заметил, что волосы у женщины черные.
— Слушай, у тебя волосы черные? Покрасила? — Что-то кольнуло его в сердце, и он стал ощупывать девушку. Это была не Маня Рогова. — Ты не Маня?
— У нее жар, она прислала, меня, я — Раиса Костикова. А если по правде, Маня волосы стала красить в черный цвет, а они слиплись, не разлепляются.
В который раз ему приходилось прощаться с матерью и сестрой, садиться в плацкартный вагон. Сестра заглядывала Волгину в глаза, щебетала что-то, жаловалась, что будет без него тосковать в этой глуши. Пришла и Маня Рогова, тоже волновалась, на глазах были слезы. Он прошел в свое купе, бросил чемоданчик под полку, прилег, и, когда поезд, дергаясь вагонами, словно у него шалили нервы, набрал скорость, Волгин подумал, что теперь будет скучать о своих до следующей встречи.
В Москве он вдруг почувствовал себя лучше, чем до отъезда. Все то же. Те же дома, те же улицы, та же дорога к университету. Но что-то его уже роднило с этим большим безалаберным городом, где можно оставаться незамеченным среди тысяч людей.
В университете ощущалось некоторое движение, свойственное только учебным заведениям, пустые холлы, аудитории, лекционные залы, снующие одиночные студенты, торопливость секретарш, брошенное вскользь слово; уже висели портреты видных государственных деятелей, уже вовсю блистали чистотой пахнущие туалеты.
Он заглянул на кафедру. Наклонившись над столом, водя аккуратно по белому излинованному графиком занятий листу ручкой, Козобкина вписывала в нужные графы уже составленное расписание. Она взглянула на него, не отпуская ручкой найденную графу, кивнули на его приветствие.
— Привет! — сказал он ласково и присел рядом. — Как дела? А ты хорошо выглядишь, загорелая.
— А что, я же на юге была, отдохнула от суеты учебной, покупалась, — отвечала она. — А что, жить можно? Морской бриз, фрукты.
— С Борисом отдыхала?
— С Борисом? Ты что, рехнулся, что ли? С этим придурком! Он же ничего не понимает в женщинах.
— То есть? — опешил Волгин. — В каком смысле?
— В прямом. Ни слова мне о нем больше. Ты меня пригласишь куда-нибудь? — неожиданно спросила она. — Пригласишь?
— Я не знаю, я буду искренен, Таня, после всего, что у вас было с Борисом, я не смогу с тобой встречаться.
— А что у нас с Борисом? — она в удивлении выкатила глаза. — Ты знаешь, что он сделал? Пригласил меня на свидание и еще одну кретинку. Двух женщин пригласил одновременно!
— И что вы делали?
— Мы кофе пили, чай, он вина даже не предложил! — воскликнула с гневом она. — Он такой жмот! Понимаешь, все — мелкий, жалкий, грубый человек!
Через полчаса Волгин появился в общежитии. Он был один из немногих студентов, которые приехали пораньше, соскучившись по учебе, ему было приятно бродить по пустым коридорам.
Вечером он от нечего делать позвонил Борису, который неожиданно оказался дома.
— Слушай, Володь, я сейчас, знаешь, убегаю, тут у меня встреча наметилась с одной девушкой. А недавно я одновременно двум назначил свидание, чтобы сравнить, какая лучше. Слушай, эта Оля — ноги, чтоб меня черт побрал! Фигура — умопомрачительная, а личико — картина Рафаэля! Танька Козобкина ей в подметки не годится. Пока я с ними обеими был, вышел на минутку, Танька на меня такое наговорила этой Оле, что я, мол, часто болею половой болезнью, чтобы отпугнуть от меня Олю, представляешь. А та ей дулю, так и
