Когда Даркембай и Дандибай двинулись со своим большим табуном, он указал на них Турсуну и, поощрительно ругнувшись, приказал:
— Нужно отомстить проклятым жатакам. Смотрите, собаки, обделаете дело не чисто — отступлюсь от вас. На первой краже попадетесь!
Турсун был готов действовать хоть сейчас же.
— Только развяжи мне руки — в гроб вгоню отца этих жатаков!..
Серикбай, наоборот, предложил не торопиться: один раз эти же старики чуть его не поймали. Расчетливый и хитрый, он успокоил Такежана: зимой, в буран, все будет сделано — скот исчезнет, будто его вьюгой в небо унесло. Такежан одобрил его предложение.
Теперь, когда жалоба жатаков была удовлетворена, Абай мог уехать, других дел у него на съезде не было. Но он решил остаться на несколько дней, чтобы послушать тяжебные споры. В эти дни начался разбор одной из самых больших и запутанных тяжеб. Это дело называлось «тяжбой девицы Салихи» и тянулось между племенами Керей и Сыбан с прошлого года, все обрастая взаимными обидами, Салиха, девушка из племени Керей, была засватана в племя Сыбан. В прошлом году жених ее умер. Калым за нее был уже полностью выплачен, приданое и новая юрта невесты тоже были готовы, и племя Сыбан решило взять ее за старшего брата умершего жениха — шестидесятилетнего старика, имевшего двух жен. Но Салиха оказалась упорной и мужественной: она написала письмо и устно, через своих близких, обратилась к старейшинам Керея: «Не роняйте своей чести, сородичи. Я до сих пор покорно выполняла вашу волю. Не губите мою юность, ведь я же твоя дочь, племя мое, благословенный Керей! Не отдавайте меня третьей женой человеку, который старше моего отца!»
Мольба девушки быстро облетела народ. Вся молодежь Керея вмешалась в дело. «Нельзя допустить такого унижения нашей девушки», — говорили они. Старый акын сложил печальную песню «Жалоба девушки Салихи сородичам», эту песню стали распевать все: чабан у овечьей отары, табунщик на коне, молодежь на свадьбах и вечеринках. Юноша одного из родов Керея полюбил несчастную девушку, стал ее избранником и другом сердца. Общее сочувствие к ней повлияло и на старейшин: решили девушку в обиду не давать, калым племени Сыбан вернуть, сватовство и сговор расторгнуть.
Когда весть об этом пришла в Сыбан, начались толки. «Керей силу свою показывают, унижают наше достоинство, смеются над предками! Это оскорбление всего Сыбана! В землю нашу честь втоптать хотят!»—раздували обиду злые языки. Переговоры не привели ни к чему, началась межродовая вражда.
Едва успел сойти снег и показалась зеленая трава, между Сыбаном и Кереем началась барымта: то те, то другие угоняли друг у друга скот, дело не раз доходило до настоящих схваток, до пятидесяти жигитов обеих сторон лежали тяжело раненными и избитыми. И сейчас, в дни съезда, ни Сыбан, ни Керей не знали покоя: табуны ежедневно подвергались нападениям, барымтачи не давали дохнуть, налетая с пиками и уводя косяки отборных коней. Дело шло к новому большому побоищу.
Из всех тяжеб, представленных на разбор каркаралинскому и семипалатинскому уездным начальникам, эта была самой крупной и срочной, потому что дело разрасталось и осложнялось с каждым днем. Число причастных к нему людей было огромным. Каждая из сторон подала своему начальнику жалобу, посыпались доносы, давалась ложная присяга.
Тобыктинцы и из этой вражды извлекли выгоды, именно поэтому они так легко получили право на выдвижение главного бия съезда, при иных обстоятельствах Сыбан и Керей крепко потягались бы за эту должность. Как бы ни хвастались Такежан, Майбасар и их приспешники: «Мы получили ее, как старшие, это знак уважения к хаджи Кунанбаю!»—все это было пустым бахвальством. Иргизбаи кичились, как всегда, на самом же деле невозможно было поручать решение такого дела ставленнику одного из враждующих племен.
Однако и Асылбек тоже оказался неподходящим. Керей не доверяли решения этой тяжбы главному бию: «Он близок племени Сыбан, больше того — жена у него из того самого аула, который угоняет наших коней», — заявили они. Асылбек и сам отказался решать это дело, не желая навлекать на себя недовольство. Это вызвало негодование его ближайших родичей. «Ты должен был взять это дело, — упрекали его Кунту, Дутбай и другие, — крупный доход сам тебе в руки шел, а ты заупрямился!»
На имя обоих уездных начальников поступали прошения, чтобы они сами вынесли решение по этому делу, но те, конечно, отказались. И как раз в эти самые дни по Балкыбеку пошли слухи о необыкновенной справедливости и честности Абая. Два его поступка особенно поражали всех.
— Уж как цеплялись сыновья Кунанбая за должность главного бия, а Абая так и не склонили! — толковали повсюду. — У своих должность отнял, отдал Асылбеку, а ведь тот ему совсем дальний родич! Сказал, что Асылбек справедлив, народу, мол, пользу принесет!..
О втором необыкновенном поступке Абая заговорили в последние дни.
— Сам в ходатаи за жатаков пошел! Заставил своих же братьев, всесильных волостных, тридцать голов скота беднякам отдать! Кто бы ни шел к нему с жалобой и спором — он справедлив ко всем. И родство ему руки не путает, наоборот— на родных главную тяжесть накладывает!.. Он о нуждах всего народа думает, заботится о нем…
Так говорил простой люд. Бии же и волостные Сыбана и Керея хорошо понимали другое.
— Абая все семипалатинское начальство знает. В степь приедут, сразу его зовут, советов его слушаются, — рассуждали они. — Кто теперь сильнее его? Кунанбай уже не Кунанбай, — если раньше его имя гремело, теперь он просто живой дух предка. А его сыновья, хоть и выскочили в волостные, ничем не выделяются. Что такое Такежан или Исхак? Обыкновенные жигиты в красивых шубах, живут только славой отца… Если есть сейчас в Тобыкты сильный человек — так это Абай. Хоть должности никакой не имеет, а умнее и мужественнее всех этих волостных!
Последние дни в юртах Керея и Сыбана только и толковали об этом. Жумакан пошел к Лосовскому, Тойсары — к своему оязу, каркаралинскому уездному начальнику.
Абай проводил эти дни на разборах, присматриваясь к биям. Слушая их споры и словесные состязания, он со скрытой насмешкой приходил к заключению, что Жиренше и Уразбай оказались, пожалуй, самыми красноречивыми. В один из таких дней Абая вызвали в юрту ояза.
У Лосовского сидели каркаралинский уездный начальник и главный бий Асылбек. Разговор был непродолжительным. Асылбек передал Абаю просьбу и пожелание Керея и Сыбана: они предлагали ему быть бием-посредником между ними в тяжбе Салихи и прекратить их тяжелую ссору. Убедившись сперва, что это не внушено начальством, а действительно исходит от самих спорщиков, Абай дал согласие.
Начальники, довольные выбором бия, тут же утвердили Абая. Каркаралинский уездный начальник Синицын передал ему два прошения, поступившие от самой девушки. Абай прочел их — они были написаны арабскими буквами — и ни словом не обмолвился о своем впечатлении, не сказав также никому об их содержании.
В тот же день он вызвал к себе по три представителя каждой из тяжущихся сторон. От Сыбана пришел волостной Жумакан, один из старейшин — Барак-Тюре и Танирберды. От Керея — тоже волостной Тойсары и двое аткаминеров. Абай вышел к ним вместе с Жиренше и Уразбаем.
— Итак, сородичи, — обратился он к ним, — насколько я понял, спор перешел в тяжелую вражду. Вы скот угоняете друг у друга, дошли до набегов и схваток. Сначала речь шла только о калыме за невесту, теперь сумма тяжбы превышает калым за нескольких невест, она стала больше куна за убийство. Поэтому человек, которому надо вынести решение по вашему делу, должен многое проверить и знать все подробности. Одному на это не хватит ни времени, ни сил. Где-то я прочел слова: «Один ум — хорошо, а два — еще лучше». Если вы согласитесь, я возьму себе биев-помощников. Они перед вами: Жиренше и Уразбай, оба из Тобыкты, которому вы доверили разбирательство…
И Жумакан и Тойсары, даже не совещаясь со своими товарищами, тотчас ответили за всех:
— Пусть будет так, как ты сказал!
— Твоя воля — кого брать в помощники… Барак-Тюре, высокий и цветущий, добавил, поглаживая свою черную с проседью бороду:
— Мы, сыбанцы, выбрали именно тебя, полагаясь на твою справедливость. Бери хоть двоих, хоть пятерых, нам они не нужны, — последнего решающего слова мы ждем только от тебя самого. Как говорит поговорка: «Биев много, а приговор один: всем спорам Майкы-бий[169] господин…»
Жумакан в знак согласия молча кивнул головой. Тойсары сказал почти то же, но несколько иначе:
— Не нам учить тебя, самому ли тебе лететь, или на чужих крыльях. Дело мы передали тебе, от тебя и ждем решения.
Абай молча поклонился представителям обеих сторон и на этом закончил первый разговор. Третейский судья прежде всего должен быть немногословен и сдержан. Слово— предатель мысли. У обеих сторон немало кляузников, старающихся угадать ход разбирательства и вовремя использовать это. Чтобы слова его не были истолкованы как приязнь к одной из сторон в ущерб другой, Абай ничего не ответил.
