вверх по склону холма, занятом восставшими. Марий поступил точно так же, как и Минуций, решив в полной мере использовать занятую выгодную позицию, с тем чтобы позволить своим легко вооруженным воинам непрерывно обрушивать на врага тучи дротиков и метательных снарядов.
Оттесненные к подножию холма, тевтоны прекратили отступление. Сражение закипело с новой силой и ожесточением. Но ряды варваров были сильно расстроены, а в это время вторая линия легионов Мария, сменяя раненых и обессилевших товарищей первой линии, вступала в бой сплоченными когортами и подобно железным клиньям врезалась в кишащую массу обезумевших от ярости дикарей, подставлявших себя под расчетливые, изощренные, отработанные в постоянных упражнениях удары легионеров.
Думнориг с трудом сдерживал негодование, видя, как бездарно руководили своим огромным войском Тевтобод и другие вожди, которым не приходило в голову использовать многократное превосходство тевтонов, тойгенов, амбронов и кельтов, чтобы охватить римлян с левого фланга и попытаться проникнуть в их лагерь, не имевший столь мощных сооружений, какие окружали римский лагерь у Родана. У тевтонов была возможность сделать это, если бы двадцать или тридцать тысяч стоявших в полном бездействии тойгенов и галлов двинулись в обход. Но Тевтобод, огромный телом, сильный, как лев, и ничего не понимавший в военном деле, находился в первых рядах сражающихся и со страшной силой разил своим огромным мечом подступавших к нему врагов, пока не рухнул сам, весь покрытый ранами, на громоздившиеся перед ним трупы.
Исход сражения еще не был ясен, когда в тылу у тевтонов показались когорты триариев под командованием Клавдия Марцелла. Неожиданный удар их пришелся по правому флангу тевтонов и той части тойгенов, которые еще не были втянуты в битву.
В это время центр тевтонского строя заколебался, подался назад и разорвался под торжествующие вопли римлян.
Начался разгром тевтонского войска. Основная масса тевтонов, тойгенов и амбронов бросилась за реку, к своим повозкам. Но там женщины встречали их ударами секир или сами бросались грудью на острия копий и мечей своих мужей, чтобы не попасть в плен к римлянам.
Несколько тевтонских вождей со своими конными дружинами предпочли смерти на поле сражения спасение бегством. Но им не суждено было добраться до лагеря адуатуков, охранявших имущество кимвров и тевтонов в далекой Галлии: всех их захватили секваны, когда они попытались пройти через их земли. Рядовых тевтонов секваны перебили или обратили в рабство, а их вождей, гордо называвших себя царями, отослали Марию, когда тот уже двигался со своими победоносными легионами на выручку Катула, которого кимвры вынудили поспешно отступить за реку Пад…
Римляне неотступно преследовали бегущих, убивая всех, кто пытался оказывать сопротивление. В плен брали только безоружных. Римские всадники окружали и сгоняли в одно место женщин, детей и подростков. Это была главная добыча римлян. Как потом выяснилось, общее число пленных превысило сто двадцать тысяч человек. Римский эрарий после продажи их в рабство пополнился более чем на сто миллионов сестерциев.
Как только толпы бегущих тевтонов стали переправляться через реку к своим повозкам, Маний Аквилий приказал своему заместителю продолжать преследование врага, а сам, вложив меч в ножны, почти бегом направился к тому месту, где находился Марий со своей преторской когортой.
Подойдя к консулу, он торжественно поздравил его с великой победой, после чего попросил отпустить его в Рим со славной вестью, прибавив при этом, что он не теряет надежды успеть выставить свою кандидатуру на должность консула.
– Итак, ты твердо решил вступить в борьбу за консульство? – спросил его Марий. – Но поспеешь ли ты к центуриатным комициям?
– Мне остается точно так же, как и тебе в свое время, положиться на Фортуну и на быстроходный корабль, – ответил Аквилий.
– С той лишь разницей, что твой главнокомандующий отпускает тебя куда с большей радостью в сердце, чем когда-то это сделал Метелл в отношении меня, – шутливо возразил Марий.
– Пока мое имя на слуху у римлян, я еще надеюсь пройти вторым по списку, – серьезно сказал Аквилий.
– Вторым? – переспросил Марий. – Но почему вторым, а не первым?
– Потому что первым будешь ты.
– Ты полагаешь, что оптиматы и на этот раз допустят мое заочное избрание?
– Пока не уничтожены кимвры, только ты должен стоять во главе государства. Я повторяю эти слова, услышанные недавно от твоей пророчицы Марты…
– Да, Марта… Удивительный дар у этой женщины. Пока все ее пророчества сбываются. Не зря я повсюду вожу ее с собой все эти годы. Когда я нахожусь в затруднении, то призываю ее к себе, чтобы посоветоваться, и никогда мне не приходилось в этом раскаиваться. Знаешь, она подтвердила пророчество гаруспика в Утике, заявив, что я семь раз буду консулом. Можешь посмеяться надо мной, но я начинаю в это верить…
– В свое пятое консульство ты окончательно в этом убедишься.
– И что же ты хочешь предложить квиритам в качестве своей предвыборной программы? – поинтересовался Марий.
– Я пообещаю им скорейшее подавление мятежа рабов в Сицилии и высвобождение сицилийских легионов для отправки их против кимвров.
– Что ж, да будет так… Не скрою, мне жаль расставаться с тобой.
– Сразу после центуриатных комиций я вернусь к тебе из Рима с сообщениями о твоем новом консульстве и предоставленном тебе триумфе.
– Вот тут ты ошибаешься, – возразил Марий. – Я не стану требовать триумфа над тевтонами.
– Ты шутишь! – с удивлением воскликнул Аквилий.
– Ничуть… Я отпраздную триумф, когда небо над Римом окончательно расчистится от грозовых туч, или не справлю его никогда.
– Но я не понимаю…
– Подумай сам. Катул остался один на один с кимврами. Надо спешить к нему на выручку. А справлять триумф одному, без победоносных легионов – значит жестоко оскорбить своих солдат.
Марий обнял друга, потом сказал:
– Отправляйся в Рим, мой Аквилий. Я уверен, что твоя кандидатура будет по достоинству оценена на выборах. Ты, как никто другой, заслужил консульскую должность своей беззаветной храбростью и безупречной службой…
Думнориг был потрясен столь быстрой и полной победой римлян. Двести или, может быть, двести пятьдесят тысяч тевтонов за каких-нибудь три часа были полностью разгромлены семьюдесятью тысячами римлян и их союзников. Он никогда не поверил бы этому, если бы не увидел всего собственными глазами.
Галл испытывал острое желание как можно скорее покинуть римский лагерь. Довольно уже он загостился у римлян – пора было возвращаться к своим, в Сицилию. Но ему нужны были деньги. Несколько дней назад он пожаловался Серторию, что префект апулийских всадников при его задержании под Арелатой отобрал у него пояс с пятьюдесятью денариями. Трибун обещал ему найти префекта и заставить его вернуть деньги.
Однако происшествие, случившееся с ним вскоре после битвы, заставило его спасаться бегством в тот же день.
Когда раненого Лабиена, которому стало хуже, отнесли обратно в палатку, Геродор обратился к Думноригу с просьбой накормить и отвести на водопой мула, о котором все забыли в суматохе последних двух дней.
Думнориг пошел на стоянку обоза четвертого легиона, задал корму изголодавшемуся мулу, после чего повел его к реке.
Путь к Арсу преграждало обширное пространство, на котором в беспорядке лежали трупы амбронов, убитых в позавчерашнем сражении. Оттуда уже несло миазмами. Думнориг стороной объехал это поле смерти и спустился к реке в полумиле от лагеря.
Здесь место было удивительно живописное. Вдоль берега высоко к небу вздымали свои вершины старые тополя и росла густая сочная трава. На противоположном берегу простиралась всхолмленная равнина, покрытая многочисленными рощами.
Напоив и стреножив мула, он оставил его попастись у реки, а сам разлегся на траве и задумался. В Массилии он в лучшем случае мог рассчитывать только на корабль, следовавший в Остию, а там Думнориг решил устроиться на самое быстроходное судно, которое без пересадки доставило бы его как можно ближе к Сицилии или даже на самый остров. Думнориг также думал о том, что для восставших в Сицилии теперь кимвры остаются последней надеждой. Накануне он слышал беседу Лабиена и Сертория. Они говорили о том, что кимвры объявились в Тридентинских Альпах
