и если Катулу не удастся их задержать на реке Атезии, они прорвутся в Транспаданскую Галлию и откроют себе беспрепятственный путь в Италию. «Бойориг, конечно, опытнее и умнее Тевтобода, – размышлял Думнориг. – Отважится ли он после уничтожения тевтонов идти в Италию? Если он потеряет время, как это было после победы кимвров при Араузионе, армии Мария и Катула получат возможность объединиться и тогда…»…
Внезапно до него донеслись крики с противоположной стороны реки. Думнориг приподнялся и увидел бегушую вдоль берега женщину. За нею с улюлюканьем бежали двое, судя по одежде, рабочие из обоза.
Убегавшая от них женщина была молодой тевтонкой. Один из преследователей, высокий и длинноногий, нагнал беглянку и повалил ее на траву.
– Держу! – хохоча во все горло, крикнул он подбежавшему товарищу, толстому и сильному малому с красным потным лицом.
Тевтонка изо всех сил сопротивлялась насильникам. Толстяк несколько раз пытался задрать подол ее длинного платья, но девушка отчаянно болтала ногами и вдруг выскользнула из цепких рук, стремглав бросившись в реку.
– Ах, проклятая! Она укусила меня! – завопил толстяк.
Хотя река была неглубока и ее можно было перейти вброд, девушка поплыла, и плыла она очень быстро, как водяная крыса. Кинувшиеся вслед за ней преследователи немного поотстали. Они шли по грудь в воде, держа над головой свои мечи, чтобы не замочить ножны с перевязями.
Девушка переплыла реку и выскочила на берег, но, увидев Думнорига, который уже поднялся на ноги, остановилась в испуге.
– Не бойся! – сказал он ей по-кельтски.
Девушка попятилась, в отчаянии оглянувшись на своих преследователей, которые, утопая ногами в иле, с руганью и проклятиями выбирались на берег.
– Не бойся, – повторил галл. – Если доверишься мне, я не дам тебя в обиду.
Тевтонка перестала пятиться и смотрела на него широко раскрытыми глазами. В них были страх, отчаяние и надежда.
– Ты понимаешь кельтскую речь? – спросил Думнориг на родном языке.
Тевтонка быстро закивала головой.
– Вот и прекрасно! Стань вот сюда и ничего бойся.
Девушка нерешительно приблизилась к нему, после чего арвернец сделал два шага навстречу бегущим прямо на него преследователям девушки.
Увидев перед собой человека с сильно отросшими белокурыми волосами они поначалу приняли его за варвара и, замедлив шаг, остановились. Оба с изумлением уставились на Думнорига, загородившего собой беглянку.
– Эй, приятель! Ты не ошибся? Это наша добыча! – крикнул ему долговязый.
Думнориг вынул меч из ножен.
– А теперь слушайте меня, римские прихвостни! – с накипающей ненавистью заговорил он. – Я – гладиатор Думнориг, выдержавший двести боев на арене. Слышали про такого? Девушку вы не получите и ляжете здесь трупами, если не уберетесь отсюда.
– А-а, гладиатор! – надувая щеки, вскричал толстяк, обнажив меч и отбросив в сторону ножны. – Сейчас ты познакомишься с Сервием Торием, перед которым немало таких, как ты, раскачивались на дыбе в Атрии Свободы 127 и вопили, когда я их охаживал скорпионом.
Долговязый тоже проворно выхватил меч.
– Клянусь Венерой Либитиной! Будь я проклят, если этот гладиатор когда-нибудь получит деревянный меч 128!
С этими возгласами оба приятеля кинулись на гладиатора, который вступил в бой, легко и ловко парируя удары противников.
– Плохо, очень плохо! – приговаривал он, сразу определив, что имеет дело с людьми, очень слабо знакомыми с искусством фехтования. – В жизни своей не видел таких увальней. Особенно ты, Сервий Торий, заплечных дел мастер! Это тебе не скорпионами размахивать в Атрии Свободы…
Не договорив, он поразил Сервия Тория в грудь и, быстро отпрянув в сторону, избежал укола меча второго противника, сделавшего свой выпад. В следующее мгновение арвернец выбил меч из его руки. На этом схватка прекратилась. Пронзенный в грудь толстяк, коротко вскрикнув, ничком упал на траву, а долговязый, оказавшись безоружным, пустился бежать.
Думнориг даже не пытался его догнать: тот бежал, как на Олимпийских играх, и вскоре исчез за грядой пышно разросшихся кустов.
Галл повернулся к тевтонке, стоявшей поодаль и дрожавшей, словно лист на ветру.
– Удрал! – произнес он с сожалением и, помолчав, продолжил:
– Теперь мне нет возврата в римский лагерь. С такой прытью этот длинноногий за полчаса добежит до него и поднимет на ноги всех обозников, а потом, когда против меня выдвинут обвинение в убийстве, римские законники чего доброго отправят меня под топор консульского ликтора или пригвоздят к кресту…
Думнориг подошел к лежавшему лицом вниз Сервию Торию. Тот уже не подавал признаков жизни. Бывший гладиатор нанес противнику точный удар, который пришелся ему в самое сердце.
Галл нагнулся над трупом и перевернул его на спину. Сняв с мертвеца опоясок, он присвистнул:
– Ого! Да тут, похоже, целое состояние!
По тяжести пояса Думнориг определил, что в нем не меньше шести фунтов веса. Он скинул с себя плащ и, расстелив его на траве, стал вытряхивать на него содержимое опояска.
– Вот он, оказывается, чем занимался! – пробормотал галл, когда на плащ посыпались не только сестерции и денарии, но также золотые кольца и женские серьги. – Негодяй обирал трупы убитых женщин. Теперь моя совесть чиста! Бессмертные боги, вы – свидетели! Да не осудите вы меня за то, что я прикончил этого мародера!..
Он ссыпал деньги и драгоценности обратно в пояс, поднял с земли плащ и только после этого снова повернулся к девушке. Тевтонка уже немного оправилась от страха, и убегать, похоже, не собиралась. Намокшее в воде платье четко обрисовывало ее крутые бедра, молодую упругую грудь. Как и большинство тевтонок, это была рослая и сильная красотка. Густые рыжие волосы не были заплетены в косы, как это было принято у тевтонских женщин. Это можно было объяснить тем, что германские или галльские женщины в момент опасности, когда их мужья под натиском врагов обращались в бегство, выбегали им навстречу с распущенными волосами и обнаженными грудями, чтобы напомнить бегущим, что они своей трусостью обрекают их на рабство и позор.
На вид ей было не больше двадцати лет, но Думнориг за то время, которое он провел среди германцев, обратил внимание, что девушки у них даже в пятнадцать-шестнадцать лет выглядят намного старше своего возраста. Их старила суровая походная жизнь.
– Сегодня ты избежала насилия, но скоро попадешь в руки работорговцев и станешь игрушкой любого, кто тебя купит, – с сожалением сказал он на родном языке.
Девушка смотрела на него молча.
– Понимаешь, что я сказал? – спросил Думнориг, четко выговаривая кельтские слова.
– Да, я понимаю, – кивнув головой, торопливо заговорила тевтонка по-кельтски с сильным германским выговором. – Я родилась, когда тевтоны последовали за кимврами после наводнения, затопившего наши поля. Мать моя вскоре умерла. Я ее не помню. В Галлии отец женился на кельтке из племени сигусиавов. Мачеха хорошо ко мне относилась и научила своему языку.
– Мне тебя жаль, но от судьбы не уйдешь, – сочувственно проговорил Думнориг, застегивая на себе пояс убитого. – Ты должна готовиться к жалкой участи рабыни. Тут уж ничего не поделаешь.
Девушка с мольбой протянула к нему руки.
– Погоди, выслушай меня… Отец убил мою мачеху и ее маленького сына, а я… я испугалась и убежала… он гнался за мной… я не хотела умирать, – отрывисто говорила она сквозь душившие ее слезы, путая кельтские слова с германскими.
– Я не знаю, что тебе посоветовать… Мне нужно скорее уносить отсюда ноги, чтобы не держать ответ перед римлянами за убийство этого мерзавца. Он, похоже, был вольноотпущенником или свободнорожденным… И, как я понял, бывший лорарий из Атрия Свободы. Тогда мне точно несдобровать. Но мне наплевать на их судилище. Теперь у меня есть деньги. Уже завтра я буду в море…
– Возьми меня с собой! – тихо попросила девушка.
– Зачем ты мне? – удивился Думнориг.
– А зачем спасал меня? – выкрикнула тевтонка со слезами в голосе.
– Я не мог допустить, чтобы эти двое изнасиловали тебя у меня на глазах, иначе перестал бы себя уважать, – хмурясь, сказал арвернец. – Я сделал то, что посчитал нужным… Почему я должен заботиться о тебе? Чем ты лучше
