подымался на ноги.
– Напрасно нарывался, – холодно бросил Вяземский, пожавши плечами.
Малюта отмахнулся, утирая кровь из побитого носа.
* * *
Ночью опустился взаправду сильный холод. Во всём Кремле уж топили по-зимнему. В покоях Фёдора Басманова раздался одинокий стук, да двери тотчас же отворились. На пороге стоял Алексей, и тяжкий вздох его дал явственно понять, что уж и не чаял он застать нынче сына своего. Басман опустился на сундук подле стены да упёрся руками о колени. Дверь оставалась отворённой настежь, из коридора слышалось гуляние ветра. Проведя рукою по лицу, Алексей не мог противиться мрачным думам.
«Порадовался я ото сердца всего отцовского, что Федька милость царскую сыскал… Как ни погляжу – так чем новым одарен… От и славно же! Неча там взяться ни ревности к ублюдкам, ни, стало быть, злобы супротив отца родного. Старый я, блаженный, так и не представлял, чем же Федька мой сыскал милость царскую. Смышлёный парень он у меня, так и что же? Али при дворе кого нет смышлёней? Воин славный, так сыщутся и те, кто резвее шашкой машут. От сердце моё, видать, рано возрадовалось за сынка, ой, видать, зря… Васильевич-то не дурак и подле себя понапрасну никого не держит. Чёрт возьми, и ведь Федька-то о чём угодно испросит у меня, да сам не докладывает о беседах своих… Как бы не втянули в заговор, дурная башка его уж смекнёт, что к чему, уж когда поздно будет! Да мне ль винить его? Как припомню себя в годы его, так сам язык за зубами держал, что сам дьявол не дознался бы о намерениях моих. Посему же из-за скрытности его такая молва и ходит, мрази псоватые!» – думал Басман, хмуро оглядывая опочивальню сына.
Недолго пребыл Алексей в молчаливом уединении. Прескоро то начало уж больно угнетать, и Басманов, воспрянувши духом, вышел прочь, в коридор, уж бросивши всякую тень помысла разыскать Фёдора. Не успел Алексей и зайти за угол, как заприметил крестьянина. Мужик невольно сглотнул да снял шапку перед боярином, прибрав одной рукой охапку поленьев.
Не ведал Басман, сколь много ужасу нынче поднялось в крестьянской душе. Ведь именно сей холоп накануне и якшался тайно с земским князем Бельским. Холоп сам не заметил, как вжался в стену – и подеваться от опричника не было места. Алексей же, верно, пущай и поглядел хмуро, недобро, но всяко пока не имел ничего супротив холопа.
– Сыщи да пошли в опочивальню мою Глашу, – повелел Алексей. – Да поживее. И пущай с водкою явится.
Холоп, верно, понял настрой опричника и посему малость выдохнул, не найдя в том для себя никакой угрозы. Откланявшись наперевес со своею ношей, поспешил он исполнять волю опричника.
Алексей же вовсе не торопился, бредя по мрачным коридорам. Наступила такая же осень, которая однажды встретила их в Слободе, всего-то год тому назад, и сын его впервой предстал пред царём. Всего-то год назад при дворе ошивался чертила этот подлый, Курбский, и не было никакой опричнины. Нынче же всё иначе.
Рассуждая на сей лад, Басманов переступил порог своей опочивальни да рухнул на ложе, не снявши даже сапог. Взгляд Алексея, уставленный в потолок, оставался недвижим до той самой поры, как одиночество его было прервано робким стуком в дверь.
– Войди! – окрикнул Басман, привставая в кровати.
На пороге стояла Глаша – сонная, простоволосая, в одной белой сорочке, закутанная шерстяным платком. В руке несла она бутыль водки. Зная нрав Алексея Даниловича, не стала заморачиваться, сыскивая чарку али ещё какую чашу – донесено крестьянке было, чтобы пошустрее явилася к Басману, и вот она предстала пред ним. Алексей коротко кивнул, приглашая зайти да сесть подле него, чему женщина и повиновалась. Стоило лишь ей предложить водку, как опричник мотнул головою.
– Пей, – повелел Басманов.
Глаша глубоко вздохнула, набравши в грудь воздуха, да, зажмурившись, испила добротно – аж горло ожгло.
* * *
Князь Бельский не успел переступить порога собственного дому, как встречен был страшной яростью. Не поспел Иван и слова молвить, как резкая пощёчина огрела его по лицу. То было порывом безутешной, отчаянной скорби. Жена, вернее уж, вдова князя Овчинина, не могла отворотить взору своего.
– Взгляни в глаза мне, княже! – пламенно требовала она.
Уж подоспели домашние – крестьянские да малолетний сын княжеский. Бельский жестом велел всем идти прочь, обратившись ко вдове.
– Мало мне горя, так глумится царь надо мною, вдовою! Шлёт в дом мой гонца своего – дескать, мужа моего сыскать не могут! – причитала женщина, и глаза её, не успевшие просохнуть, вновь полнились горячими слезами.
– Я даю слово тебе отомстить сим убийцам, – твёрдо произнёс Бельский.
– На кой чёрт мне это! – выпалила вдова, обрушившись в отчаянном ударе о стену. – Мне нужен токмо супруг мой, отец детей моих!
Вдова сползла по стенке, беззвучные рыдания заставляли плечи её содрогаться, а обезумевший взгляд пялился куда-то в пустоту пред собой. Бельский глубоко вздохнул да опустился на колено пред несчастной. Всё же силился Иван воззвать к остаткам разума, который, верно, ещё не покинул княгиню.
– Нету мне силы воротить его. Но есть сила воздать опричникам царским по заслугам, – произнёс Иван.
Вдова на мгновение умерила стенания свои да плюнула в лицо. Бельский опешил от такой дерзости. Покуда княже пребывал в ошеломлении, женщина поднялась на ноги да оправила облачение своё.
– Ты хуже, нежели все они, вместе взятые! – бросила вдова, прежде чем дверь за нею яростно захлопнулась.
Слабый шум в ушах да хмельная пелена перед глазами мало-помалу угасали, покуда рассудок Иоанна пробуждался ото сна. Тело юного государя пребывало в упоительном плену сонных оков. Владыка лежал, раскинувшись на полу, устланном узорными коврами и расшитыми одеялами. Тело утопало в сонливом бессилии, а разум покойно дремал, не чуя подле себя никакой скверны али угрозы. Иоанн глубоко вздохнул, оглядывая светлые палаты. Глаза лениво и медленно блуждали по потолкам да сводам. Мягкая заря едва занималась, пробираясь чрез отверзнутые окна.
Ставни едва поскрипывали на весеннем ветру, повинуясь каждому лёгкому мановению. Благодатная прохлада стелилась, напаивая палату душистым запахом нежной весны.
Владыка поднялся с пола. Сонный взор устремился к окну. Звёзды ещё не угасли в предрассветном солнце, и робкий свет их успевал доносить последние вести от далёких-далёких небес. На царских устах теплилась лёгкая улыбка, покуда глядел он в полумраке, как весеннее солнце всё боле занимается на небосводе. В полумраке проглядывались поваленные скамьи, откинутые от длинного застолья. Иной раз темнели очертания посуды, блюд, чаш
