Наступили первые, самые трудные, годы миссионерства. Прежде всего Япония оказалась вовсе не той чудесной страной, которая, как грезилось молодому проповеднику, только и ждет, чтобы во тьме пронеслась благая весть о Христе и все в обществе обновилось. Здесь еще были не забыты жестокие гонения на христиан, и в народном сознании они были злейшими врагами Страны восходящего солнца. А хуже нет этой национальной неприязни на бытовом уровне: если она есть, то какие бы мудрые решения ни принимало правительство – повседневная вражда будет отравлять жизнь…
Но кроме этих трудностей были и другие, о которых он писал в поистине исповедальных письмах своим духовным наставникам на родину после первых прожитых в Японии лет: «Один Господь знает, сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага: мир, плоть и диавол – со всей своей силою восстали на меня и по пятам следовали за мной, чтобы повергнуть меня в первом же темном узком месте. И искушения эти были самые законные по виду: «Разве я, как всякий человек, создан не для семейной жизни? Разве не можешь в мире блистательно служить Богу и ближним? Разве, наконец, не нужны люди для России более, чем для Японии?» и т. д. Тысячи наговоров выливают тебе в уши, и это каждый день и час, наяву и во сне, и дома в келье, и на молитве в церкви. Много нужно силы душевной, великое углубление религиозного чувства, чтобы побороть все это».
* * *
Меня потрясла эта борьба молодого подвижника с самим собой, этот путь ежечасного преодоления искушений с тем, чтобы сохранить верность избранному призванию. Оказывается, нужен действительно подвиг души для того, чтобы следовать пути, начертанному Господом…
Слушая владыку Кирилла, я словно и сам проделывал вместе с отцом Николаем этот путь в неведомое. Как и он тогда, я не знал, как сложатся его первые шаги в Японии. Лишь позднее я узнал, сколько сделал образованный и понимающий тонкости восточной дипломатии О. А. Гошкевич для укрепления и развития русско-японских связей – в честь его даже назван залив в Японском море. Да и отношения дипломата со священником консульской церкви вскоре наладились: они сошлись на общем интересе к изучению японского языка. И впоследствии владыка Николай всегда отдавал консулу должное как пионеру в изучении Японии и составителю первого русско-японского словаря.
Наверное, всех, принявших монашество, искушали мысли о семье, о свободной жизни в обществе. Но отцу Николаю выпало еще одно, наверное, самое жестокое искушение: он спрашивал себя, не зовет ли его Родина, Россия; не справедлива ли народная мирская поговорка: «Где родился, там и пригодился» Как же он распознал, где искушения, а где истинный глас Господень, как убедил себя в том, что ему навсегда определено его истинное назначение, что назначено ему нести Истину Христову именно в этой неприветливой, кажется, вовсе и не ждавшей его стране?
Я с нетерпением ждал дальнейшего рассказа преосвященного. Но были у каждого из нас свои заботы и обязанности, и следующая наша беседа несколько раз оттягивалась и переносилась.
За это время я попытался и сам найти что-нибудь о заинтересовавшем меня житии подвижника или по крайней мере разобраться в том, что представляла собой в то время страна, где ему предстояло проповедовать православную веру Христову. Пришлось снова обратиться к книгам – по географии, по истории. И современная отцу Николаю Япония понемногу открывалась передо мной во всем своем своеобразии. Это была страна, которая долгое время жила в изоляции от всего мира, и в особенности от Запада и Америки, и за это время создала цивилизацию, абсолютно непохожую на европейскую. Там были другие обычаи, другие духовные и нравственные ценности, и даже сама природа, казалось, подчеркивала необычность этого островного замкнутого мира…
6. Пастырь стада Христова, а не бич Божий
(По рассказу митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла)
Невеселые мысли одолевали отца Николая при первом знакомстве с городом Хакодате в котором размещалось русское консульство. Властвовал в нем тогда самурайский клан Мацумаэ. Центральному правительству Японии еще только через девять лет удастся утвердить здесь свою власть. Для этого придется выстроить возле города мощную пятиугольную крепость Горекаку – оплот центральной власти. Но все это было еще впереди, а пока нависала над городом поросшая лесом гора Хакодате, по имени которой он и назывался. Агрессивные защитники клановых традиций, прирожденные воины-самураи непримиримо относились к иностранцам, видя в них главную угрозу вековым устоям. Отец Николай понял это уже в первые дни своих прогулок по Хакодате.
Дело не ограничивалось неприязненными взглядами и возгласами. Нередко летели в спину и камни, и швыряли их отнюдь не расшалившиеся сорванцы-мальчишки. «Надо мной издевались и бросали камнями…» – пишет отец Николай в одном из своих писем.
Надо сказать, что русское консульство представлял в Японии не один Гошкевич, да и он с высоты своего возраста и опыта сумел все-таки вспомнить, как начинал свою деятельность в чужой стране сам и разглядеть наконец в молодом семинаристе за отсутствием внешнего лоска и духовную глубину, и веру, и желание искреннее преуспеть в своей будущей миссионерской работе.
Думается, именно российские дипломаты объяснили молодому священнику, почему в первую очередь на христианское духовенство направлена неприязнь самураев. Ведь прошло уже несколько веков с тех пор, как идеи христианства были занесены в страну католическими миссионерами, которыми были иезуиты и францисканцы.
Однако вслед за миссионерами в Японию нахлынули колонизаторы, привлеченные новым рынком сбыта товаров. Дело стало доходить до работорговли и прямого вмешательства в политику страны.
В конце шестнадцатого века японское правительство объявило декрет Тостики Хидеси об изгнании иностранцев и запрещении христианства. Через двадцать пять лет после изгнания европейцев японские христиане построили в Симбарассе свою крепость, в которой заперлись со своими семьями. Их заставил сдаться только голод.
Ужасными казнями ответило правительство на это сопротивление: целые семейства были распяты на крестах. Христиан сжигали, закапывали живьем в землю. Гонение было настолько жестоким, что оно растянулось на целые столетия. Отречение от веры, которое требовали от христианина, должны были повторять затем его потомки из поколения в поколение.
Так шли столетия вплоть до конца девятнадцатого века. В такую Японию прибыл отец Николай. Эта страна настолько отличалась от всех его представлений о ней, что он сразу понял необходимость узнать подлинную Страну восходящего солнца – ее историю, культуру и, прежде всего, язык.
«Приехав в Японию, – вспоминал впоследствии владыка Николай, – я, насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему на свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайского, перемешанных между собою, но отнюдь не слившихся в один…»
Теперь все его время, свободное от службы в консульской церкви, было посвящено занятиям японским языком. Оказалось вовсе не простым делом найти учителей: первый учитель прозанимался два дня и больше не приходил, боясь преследований. Затем нашлись еще двое. Они вели уроки, сменяя друг друга – неутомимый ученик требовал продолжения занятий, в то время как его наставники уже молили о передышке. Все чаще в эти дни вспоминались ему слова Петра Великого: «Аз есмь в чине учимого и учащих мя требую».
Прошло некоторое время, и он с удовлетворением отметил: «Кое-как научился я наконец говорить по-японски и овладел самым простым и легким способом письма, который употребляется для оригинальных и переводных ученых сочинений». Но изучить предстояло не только язык.
* * *
Директору Азиатского департамента Министерства иностранных дел П. Н. Стремоухову отец Николай писал: «…я старался в продолжение моего пребывания изучить японскую историю, религию и дух японского народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы там надежды на просвещение страны евангельской проповедью.
Конечно, в миссионерских видах я никак не рассчитывал на собственные силы, но мне казалось святотатством просить себе сотрудников прежде, чем я уверюсь, что их силы, отвлеченные от непосредственного служения в России, не будут потеряны для людей вообще. Чем больше знакомлюсь со страной, тем больше убеждаюсь, что очень близко время, когда слово Евангелия там громко раздастся и быстро понесется из конца в конец империи»
Изучение страны начиналось с улиц Хакодате. Незаметно за языковыми занятиями прошли первая осень, а затем и зима в Японии, вновь наступила весна, и уже можно было, бродя по весенней улице, расспросить японских ребятишек, кто изображен на змее, которого они всей толпой запускают.
