– Да, но именно женщина в данном случае может ввести нас в более высокие круги общества. Я говорю о кругах литературных, пусть римляне это и не ценят.
– Может. Если захочет. Но для этого придется уделять слишком много внимания ее воспитанницам, а это – путь к алтарю. Что никак не входит в мои планы: жениться я не собираюсь. Пока на собираюсь, – уточнил Валерий, отчего-то смущаясь.
– Я тоже не собираюсь. Впрочем, – добавил Марк елейным голосом со скорбным вздохом, – если ты, мой дражайший друг, присмотрел себе в толпе прелестниц какую-нибудь нимфу, я сам провожу тебя в храм Юпитера, омывая слезами (и вином!) каждый шаг. А еще – сочиню оду «На прощание с другом»!
– Перестань, – фыркнул Валерий. – Еще столько интересного в жизни. Хотя, – добавил он серьезно, – я, в принципе, не против брака и воспитания потомства: это нужно Риму, а значит…
– Слушай, я и сам предан Риму, но сейчас не готов к дискуссии о патриотизме! К тому же с минуты на минуту появится Гай, и мы вдоволь наслушаемся политических речей.
– А кстати, где он?
– Ну где может быть Гай? Где-то здесь, на Форуме: набирается опыта для будущих великих свершений на политическом поприще.
– Или высматривает, с кем бы затеять судебную тяжбу, как начинают все, кто метит попасть в высокую политику! – со смехом закончил Валерий.
– Публий Сципион так не делал, – серьезно заметил Марк. – Даю голову на отсечение, не пройдет и трех лет, Га й выдвинет свою кандидатуру на соискание должности эдила. Впрочем, что тут плохого? Жизнь для Рима, служение Риму… – он вздохнул. – Итак, вдова не предложила покровительства, хоть ты и побывал в святая святых – кабинете бывшего хозяина.
– А, – Валерий махнул рукой. – Наплевать! Я все-таки сбежал. И вовремя! Иначе опоздал бы не только к тебе, но и к Гнею Домицию. И тут начинается значительно более интересная часть моего рассказа…
– …по долгожданном окончании которого я вознесу винный кубок в честь Меркурия, покровителя всех самых красноречивых болтунов в мире!
– Ты торопишься и не даешь мне вдоволь насладиться собственным рассказом и, обещаю, твоей радостью по его окончании.
Марк послушно умолк.
– Так вот! – Валерий сделал выразительную паузу и почти свирепо посмотрел на Марка, взглядом выражавшего нетерпение, – Марк обеими ладонями «залепил» рот. – Так вот, Гней Домиций… – еще одна торжественная пауза, – запомнил твой вчерашний успех и просил – заметь, просил! – нас обоих (извини, от моего общества тебе так просто не избавиться!) быть завтра у него на обеде, устраиваемом для довольно узкого круга, где непременно будут и Сципион с Лелием! Что скажешь?
– Завтра?! – беззвучно, одними губами произнес Марк в восторге.
– Разрешаю тебя от клятвы молчания! – важно изрек Валерий, упиваясь результатом своего рассказа. – Да, чуть не забыл: они могут захотеть послушать тебя – обязательно принеси прочесть что-нибудь.
Марк вскочил и от радости стал трясти Валерия, обхватив за плечи.
– Стоит мне отлучиться, как эта парочка тут же затеет что-нибудь! – раздался громкий голос Гая.
– А, Гай! – весело отозвался Валерий. – Что новенького в Сенате? На Форуме поговаривают, опять грядет война с Испанией… Варвары снова набрались наглости и сил?
– Ваши бесконечные пирушки… – ворчливо начал Гай.
– Ты хотел сказать «попойки»? – строго уточнил Марк. – Мой воспитатель не позволяет пользоваться выражениями, смягчающими речь, если они искажают смысл. Так что – шутки в сторону и долой лукавство! – ты наверняка хотел сказать «попойки»!
– Если хочешь. Я хотел сказать, что вы оба – квириты, граждане Рима по рождению, и вечно не в курсе политических новостей. Ты, Марк, по крайней мере.
– Дорогой Гай! – торжественно начал Марк. – Твои неустанные педагогические хлопоты на мой счет столь великолепно дополняют титанический воспитательный труд моего приемного отца Луция, что я скоро окаменею от стыда и превращусь в примерное изваяние, которое ты успокоенно воздвигнешь в своем саду. Прошу, тогда хотя бы изредка стирай с меня пыль!
– По крайней мере, тогда мне не придется извлекать тебя из самых злачных притонов города! – парировал Гай.
– Куда я попадаю по собственной инициативе и исключительно из желания узнать жизнь во всех ее проявлениях! Это вдохновляет меня.
– Куда тебя влечет, а вернее – влачит (если хочешь точности) твой необузданный темперамент, а меня, тебе на выручку, – братолюбие и…
– …и занудство! Моя жизнь, по крайней мере во внешнем, ничем не отличается от жизни людей нашего круга. За исключением одного: теперь вместо одного опекуна Луция, который наблюдает за мной презрительно-отстраненно, я получил второго воспитателя, Гая, который с заботливой улыбкой на устах прилежно и терпеливо превращает мою жизнь в кошмар! Гай, слышишь?! Ты уже снишься мне, Гай! И непременно с пучком розог в руках!
– Да, не скрою, меня выводит из себя ваша привычка если и являться на Форум, то не для того чтобы послушать и поучиться у великих ораторов или узнать политические новости (как поступают люди нашего круга!), нет, вы таскаетесь сюда за новостями совсем иного сорта! Извини, Валерий, если я и тебя задеваю. Но руководит мною лишь беспокойство за младших товарищей!
Валерий улыбнулся и поднял вверх обе руки: «Пожалуйста, пожалуйста, продолжай! Чувствуй себя свободно!» Но Марк не утерпел:
– Знаешь, Гай, здесь уж нам с Валерием впору оскорбиться! Может, проэкзаменуешь нас, как в детстве? Помнишь, как по твоему суровому педагогическому требованию мы пересказали почти наизусть одну из речей сенатора Катона, а я даже изобразил в лицах… – Марк принял позу оратора: – «А к вышесказанному прибавлю, что Карфаген должен быть разрушен!» И тебе тогда ничего не оставалось, как похвалить нас!
– «Карфаген должен быть разрушен!» – несколько смущенно повторил Гай, но тут же ворчливо заметил: – Старик Катон, после того как побывал послом в Карфагене, заканчивал этой фразой абсолютно все свои речи, о чем бы ни говорил в начале. Что тут было нового? Все к этому привыкли!
– Друзья мои! – примирительно вмешался Валерий. – Оставьте ваш пыл для гимнастики в термах. Идем! А по дороге Га й все-таки расскажет нам, что сегодня обсуждалось в Сенате, чтобы мы с Марком могли принять достойное участие в беседах, а Марк в термах продекламирует что-нибудь свеженькое.
* * *
«Я был, Гай, настолько напряжен и неуверен в себе в последние дни, что даже такая, вполне невинная, просьба друга чувствительно задела мое сердце! Вот так просто: „Продекламирует что-нибудь свеженькое!“ А ведь вдохновение не приходит по заказу! Музы капризны! Не раз я терял поэтическую нить только лишь из-за чьего-нибудь равнодушного взгляда, а то и наоборот – из-за слишком пристального внимания! И – сразу же чувствовал себя полным ничтожеством, а свои произведения – сущей нелепицей. Горькие чувства! И надолго выбивающие из колеи. Что и приводило меня (для встряски!) в самые немыслимые места города.
И как объяснить богам удачи, а заодно и людям, что с самого детства я ощущаю в душе постоянное волнение, странное беспокойство, будто предуготовлен для необычной судьбы! Судьбы блестящей, полной встреч с чем-то необыкновенным, незаурядным, а между тем появился на свет пусть в древнем и почтенном, но вконец обедневшем и почти безвестном роде! К тому же я усыновлен Луцием Гаэлием, а значит, принадлежу теперь роду Гаэлиев. Такое чувство, что богини Парки, что прядут нити наших жизней, вдруг в этих нитях запутались и вытянули для меня не мою, а чужую судьбу, как сказал я однажды тебе и Валерию. Ты деликатно промолчал, а Валерий откликнулся: „Просто ты, Марк, видно, как все поэты, слишком чувствителен к перипетиям судьбы. Выпей-ка еще фалернского и не усложняй простые вещи. Ты же не грек, так к чему вся эта философия?“ От любого другого я не принял бы этих слов, но Валерий таким образом выражал свою искреннюю дружескую поддержку. Он всегда умел меня успокоить.
Здесь, на Сицилии, с дедом, которого я разыскал после стольких лет разлуки, мне тоже спокойно. Быть может, насколько я себя знаю, на время. Что ж, я намерен насладиться этим временем покоя.
Дед окончательно поседел, стал туговат на ухо, но взор и разум его ясны, и он сразу узнал меня, едва я переступил порог его дома. Объятиям и расспросам не было конца! Он был рад вновь увидеть меня, старый вояка, и чуть не с порога принялся рассказывать о взятии римлянами Сиракуз. Историю эту я помню наизусть едва ли не с колыбели, но как же приятно слушать мерный голос деда, желающего порадовать меня этим рассказом, как бывало в счастливые дни детства…»
* * *
Отец Марка, Витилий Рокул, легионер, погиб где-то в далекой Испании, почему-то казавшейся Марку холодной и пустынной, в одном из сражений бесконечной войны Рима с местными племенами варваров. Молодая вдова Витилия, оставшись с маленьким сыном на руках, решила перебраться в дом своего свекра-ветерана, на Сицилию, в римскую колонию для старых заслуженных солдат, так как их собственное с мужем поместье за время безупречной (и почти беспрерывной!) службы Витилия пришло в полный упадок. Даже рабы разбежались. Осталась лишь старая добрая нянька Марка, преданная ему до самоотречения. Впрочем, вскоре после того, как они перебрались к деду, и она оставила их – для мира иного.
